Постскриптум (СИ) - "Anzholik" - Страница 61

— За что? — Всматриваюсь в лицо, что настолько близко.

— За то, что когда-то отпустил. Что не был рядом и не помогал. Не видел, как ты была беременной, как носила на руках нашего ребенка. Делал больно и заставлял ждать. Что чуть не оставил тебя одну и заставил пройти через ужас в больнице. — Стирает тихо стекающие из уголков моих глаз слезы. А те будто омывают мою душу, и так хорошо внутри становится. Его слова важнее простого «люблю» или «буду рядом». Они куда глубже, надрывнее и нужнее. Искренние. И каждое пропитано усталостью, смирением, обреченностью, но в то же время любовью и зависимостью.

— Молчи, — шепотом по его губам. Сама целую. Просто не выдерживаю. И столько боли и нужды в поцелуе. Сажусь к нему лицом. Обхватываю ногами. Глажу лицо и плачу. Плачу как ребенок, не стесняясь. От облегчения. От падающего груза с души. А клетка, в которой было заперто сердце, насильно заточено, чтобы не сойти с ума от чувств, которые были без ответа, распахнута, и даже дышать становится проще. Приятнее.

Снимаю через голову майку. Прижимаюсь к его груди. Вжимаюсь всем телом. А руки в моих волосах тянут, и губы напротив становятся напористее. Я чувствую его. Твердого, горячего и абсолютно моего в данный момент. Каждым мускулом, каждой клеточкой я чувствую его. И умопомрачительная твердость, давящая мне между ног…

— Я так хочу ощутить тебя внутри. — Облизываюсь как кошка. Смотрю в темнеющие глаза. Где зрачок застилает как у наркомана. Трусь об его плечо щекой и кусаю следом. Плавно покачиваясь на его коленях. Отчаянная и смертельно нуждающаяся в нем. Сейчас.

— Я скучал. И ревновать так дерьмово, малыш. Когда видишь, как на тебя смотрят, и понимать, что еще немного — и я потеряю тебя. Ты нужна мне, Лина. Пошло все на хрен. Мне без тебя не спится, не живется, не дышится. Я хочу быть с тобой, в тебе, на тебе. Я хочу быть причиной твоей радости, твоего удовольствия и счастья. Хватит с нас боли. Не отпущу больше. Не позволю тебя забрать.

— Люблю, — опускаясь на его член, выдыхаю. Слишком резко для той, что хотела превратить кухонный трах на диванчике в занятие любовью. И как-то чересчур рвано выходит. И не кусаться не получается. А страсть прошивает насквозь. И стонать в голос от того, что НАКОНЕЦ-ТО все как надо и с кем надо — чистый кайф. Чувствовать, как он звереет. Как отпускает себя, и сложно сказать, кто кого трахает, хоть я и сижу на нем сверху. Врезается в меня со шлепками. Кожа на шее горит от беспощадных нападок его губ и зубов. А внутри все пульсирует, я вся пульсирую от макушки до пяток, и конечности немеют. Пальцы сжимают Лешины плечи, как в судороге, впиваются до синяков. Смотрю в карие глаза. Выстанываю протяжно. И просто умираю, когда начинаю кончать. Мучительные секунды. Когда сокращается все тело, и собственный крик застревает в ушах.

— Я убью любого, кто попробует тебя забрать.

— Он же шутил, — шепотом отвечаю с улыбкой, вспомнив Валеру.

— А я не шучу. Ты моя. Только моя, черт возьми. — Вгрызается в мой рот. Сдергивает с себя. Подталкивает к нашей комнате. А я пячусь, глажу его грудь, не спешу, видя, как тяжело ему идти.

— Порой мне кажется, что ты меня приворожил, Алексеев, — заигрываю. Не заморачиваясь и перестав сдерживать себя. Самое время жить, девочка. Жить и брать все. Только вот и я теперь его не отдам никому. Ни за что. И ни-ко-му. Хватит уже с меня уступчивости и понимания. Мой — и точка. Мой член, мои руки, мой запах и мои демонические черные глаза. Весь мой.

— Кто кого, Алексеева, кто кого, — подыгрывает. Сексуальная ухмылочка прилипает к губам. Легонько шлепает меня по заднице.

— Ответ очевиден, иначе бы ты так долго не мариновал меня.

— Сомнительно, иначе бы я так сильно не сходил по тебе с ума. Ты же под кожу ко мне забралась. Ты в моих венах течешь. Это куда глубже, чем просто в сердце.

— Романтик, — протягиваю. Присаживаюсь на край кровати, глядя на него снизу вверх. С широко разведенными бедрами, упираясь руками за спиной. Чуть прогибаясь.

— Да нет, не особо, просто люблю тебя. И сейчас буду жестко, долго и методично вытрахивать из тебя малейшие сомнения в моих словах. Малейшие сомнения, касающиеся нас и нашего совместного будущего. Теперь ты моя жизнь, моя сучка, моя шлюха, моя любовь и боль.

— Скажи еще раз.

— Моя, — повторяет, запуская одну руку мне в волосы, а второй сжимает горло. Рывком заставляет запрокинуть голову. — Моя, — с рычанием. А я смотрю нагло, возбужденно и подчиненно. — Моя, — с силой сжимает, перекрывая кислород. Заставляя раскрыть рот и облизать пересохшие губы, следом громко выдохнув. Впечатывает меня лицом в свое тело.

Жадно всасываю кожу на животе. Вылизываю, спускаюсь к его члену, сжимаю тот в руке и начинаю медленно целовать вдоль ствола. Облизываю яйца, чтобы следом вобрать их в рот и обсосать. Специально зашипеть, когда он сжимает мои волосы на затылке сильнее, и вобрать до самого горла напрягщуюся плоть. Пока тот не становится каменным в моем рту. Пока он не вздергивает меня вверх, разворачивает в своих руках и прогибает в пояснице. Рывком войдя. Глубоко. До упора. Наклоняясь, кусая-целуя мои плечи и шею. Лижет пошло. Сосет кожу, оставляя метки. Двигается медленно, но то почти покидая, то с силой возвращаясь в мое тело. Это почти больно. Его медлительность и резкость. И так сильно скручивает от удовольствия, что сжимаю до побелевших пальцев в руках простыни. Я не просто стону в голос, я вскрикиваю от каждого толчка.

— Еще, — охрипшая и сумасшедшая. — Сильнее, — двигаясь навстречу, чтобы еще глубже и резче. — О боже, да. — Широко распахнув глаза, закусываю до крови губу и прогибаюсь еще больше. До боли в пояснице. До хруста в позвоночнике. А его рык вставляет похлеще наркотиков. Сильные руки, что оставляют следы на коже. Пальцы, что гладят по сморщенному колечку мышц, а когда его большой палец медленно и аккуратно вскальзывает внутрь, задыхаюсь от остроты. И хочется его везде чувствовать.

— Еще, — подбадриваю. Чувствую, как он плюет мне между половинок, слюна стекает, и он размазывает ее кончиками пальцев, вводит до упора один в меня. И неспешно трахает в одном ритме. Рука и член. Член и рука. Губы и язык на коже. Обжигающее дыхание. Легкий дискомфорт и непривычная двойная стимуляция слишком быстро подводят к оргазму. Такому сокрушающе сильному, что все перед глазами меркнет. А он выходит, кончает на мою задницу, размазывает между, снова входит. Мне лишь остается без сил вздрагивать.

И так долгие часы, буквально умоляя прекратить, потому что волнуюсь за его здоровье. Но он непреклонен и выглядит таким же голодным, хоть и кончил несколько раз. Да и я не лучше. Не могу насытиться им. Не получается. Так сильна была моя тоска и нужда в нем, что сейчас я впитываю, и мне мало. И сомневаюсь, что когда-либо станет достаточно. Я слишком больна им. Слишком давно и слишком неизлечимо.

И я не буду благодарить вас там сверху за то, что он снова со мной, жив и здоров. Что любит и рядом. Не буду, потому что вы это не цените. Просто знайте. Дальше вам будет скучно, потому что какие бы козни вы ни придумали, нас теперь не растащить по разные стороны. Ясно? Вот и отлично.

Вот даже пожаловаться не на что. Прям непривычно. Кажется, еще вчера я спала одна в огромной постели и сходила с ума от боли и безнадеги, а теперь… Теперь я в горячих страстных объятиях теряю сон и покой, оголяя душу и впитывая порами исходящую от Алексеева любовь. Он изменился. Безумно сильно изменился. Стал чутким, заботливым и более мягким. Не могу сказать, что полностью выветрилась его мания контролировать все вокруг. Но я вижу старания, вижу уступки и чувствую, как он борется с собой.

С ногой все становится намного лучше. Прогресс налицо. Только легкая хромота все же не исчезает. И если меня это совсем не волнует, то Леша, похоже, начинает взращивать комплексы. Это расстраивает. Но не мешает нам.

Сегодня день рождения Ильюши, и я четко понимаю, что прошел уже год с тех пор, как судьба столкнула нас лбами. Снова. И если начать прокручивать, то по обилию событий эти долбаные триста шестьдесят пять дней превзошли предшествующие полторы тысячи с лихвой. И нервов моих столько перегорело за этот промежуток, что даже думать страшно. А количество испытаний, выпавших на долю проблем и прочего дерьма, казалось бесконечным. И меня очень радует, что этот замкнутый круг, наконец, расцепился, и все налаживается. И если пятилетие сына для меня было отправной точкой в ад, то шестилетие — как глубокий и безумно вкусный глоток воздуха и предвкушение новой жизни.