Постскриптум (СИ) - "Anzholik" - Страница 56

Трижды в сутки нам рассказывают, как он. Уверяют, что Леша приходил в себя на короткий срок, но из-за сильных обезболивающих спит почти все время. Ради подстраховки его держат в палате интенсивной терапии, на случай если таки травма головы даст о себе знать другими симптомами, или же откроется внутреннее кровотечение. Пока что все на мази и если так и продолжится, то завтра с утра его переведут в обычную палату.

И вот мы — два суслика, с мешками под глазами размером с кулак и выглядящие как обдолбанные наркоманы, ждем того самого утра. И около шести нас проводят в ту самую палату. Обрядив в бахилы, халаты и прочую гадость.

Раскладываем принесенные вещи. И снова ждем. Чтобы ближе к семи часам лицезреть, как на специализированной кровати старшего Алексеева вкатывают к нам. С перевязанными ребрами. Осунувшимся лицом. Исколотыми руками и, разумеется, с долбаной капельницей. Что с его ногой — из-за одеяла не видно, но подозреваю, там огромный гипс и прочие «радости».

Не сразу решаюсь подойти ближе. Хоть и понимаю, что он еще спит. Но отчего-то боязно. Потому что он выглядит ранимым, а причинить боль я не хочу. Вены на руках выделяются как никогда, кипельно-белые простыни оттеняют легкий загар и придают его коже какой-то нездоровой серости. Желание погладить спокойно лежащие на животе руки приходится одергивать. А хочется до коликов. И какая-то неуместная нежность внутри просыпается. Тоска. И боль. Много боли.

Так много хочется сказать. Так много хочется вернуть. Изменить, не допустить… Предотвратить. Только это невозможно. Остается лишь скупо благодарить уродцев сверху за то, что не забрали его. Скупо поблагодарить и ждать, когда раскроются Лешины глаза, чтобы по реакции понять: уйти мне с глаз долой или остаться.

Объяснять ребенку практически невозможно такие вещи. То, что что-то не так, он понял сразу. Настороженно встречал меня, когда я заскакивала к ним с сестрой. И спрашивал, где папа. Может, чувствовал, может, услышал что-то. И я все обещаю, что расскажу, а с чего начать не знаю. Потому что приводить в такое заведение Илью не очень хочется, но понимаю, что когда Леше станет лучше, тот явно захочет увидеть сына. И отказать я не смогу.

Все так сложно… Невыносимо сложно. И сил попросту нет. Организм протестует усиленно и просит передышки, а я боюсь закрыть глаза и что-либо пропустить. Будто за эти несколько часов что-то внезапно изменится, и пробуждение ошарашит или вообще убьет.

— Иди, хоть полежи в кресле, а то рухнешь и ляжешь в соседнюю палату. — Вымученная улыбка Кира выглядит пугающе. Как у маньяка, который только что прирезал несколько семей и наслаждается собственным триумфом, только вот слегка потрепанный и вымотавшийся.

— Сам-то?

— А что я? Все равно ночевать тебя тут оставлю, а сам поеду домой посплю. Так что давай, тащи свою тощую задницу, я пока за кофе сгоняю в автомат.

— Кир. — Момент неудачный. Место — тем более. Но как-то хочется просто прояснить наши отношения. Предложить забыть как страшный сон ту злополучную ночь и продолжать дружить, как и годы ранее.

— Я все знаю, молчи. Скоро вернусь. — Смотрю с сомнением. Хоть и написано у него на лице, что он видит меня насквозь вплоть до мыслей. Но решаю замолкнуть и присаживаюсь в кресло. Вытягиваю ноги и расслабленно откидываюсь на спинку. Хорошо… Хоть какое-то подобие комфорта отзывается как настоящая ласка для измученного тела. Ноги гудят, а голова вообще по ощущениям раздулась, как огромный воздушный шар.

В тишине комнаты за своим наблюдением я незаметно для себя же впадаю в дрему. И то ли снится мне, то ли кто-то разговаривает. И голоса такие знакомые, но глаза не хотят открываться, веки будто свинцом налились. Зато уши активно впитывают происходящее.

— Как ты?

— Как после мясорубки.

Может, все же показалось? Потому что снова наступает абсолютная тишина. Или я впадаю в фазу глубокого сна?..

— Не смотри так, она не спала трое суток, торчала в больнице, отирала стены собственным туловищем. И по тебе, идиоту беспечному, страдала.

— Ну-ну.

— Есть другие варианты?

— Может, свою новоиспеченную любовь поддерживала в трудный час.

— Мне кажется, даже на смертном одре ты будешь ревновать, Отелло, блять. Спите оба. Я хоть домой съезжу. Тебе что-то привезти?

— Новую ногу или лучше тело.

— Хуя себе запросы у тебя, Лехыч. Из реального что-то будет?

— Ноутбук и нормальное одеяло, а не это подобие накрахмаленное.

— Будет сделано, и не обижай ее. Эта девочка столько всего выдержала, что не каждый мужик сможет.

— Иди уже, защитник.

Значит, Леша очнулся. Точнее, проснулся. И девочка, видимо, — я. И надо бы вроде глаза разлепить, но не получается. А может, так даже лучше? Пока я тут изображаю сонную зверушку, шестеренки в голове бывшего мужа все обдумают и проработают. Примет какое-то решение, что ли. Поймет, как относиться к моему присутствию. А я посплю. Всего часочек…

***

Не поверите. Практически все время мы молчим. Он не позволяет мне ему помогать, опираясь на медперсонал. Те поднимают его, сопровождают до туалета и остальных процедур, потому что утки для его величества — унизительная херня, ну, и все в таком же духе. Вкалывают различные препараты. Ставят капельницы и многое другое. А я как незримый страж. По ночам слушаю его дыхание. Аккуратно поправляю одеяло, украдкой касаюсь рук. Урываю моменты и езжу домой, чтобы приготовить что-нибудь домашнее, заодно общаюсь со скучающим по родителям ребенком, наконец, признавшись, что папа его лежит в больнице, но все будет хорошо. В физическом плане так точно.

Остальное же… Никаких сдвигов. Увы. Он меня не подпускает, а я, понятливая, и не лезу. Просто нахожусь рядом. Потому что могу и хочу. На износ. Отдыхая считанные часы. И подскакивая на малейший хрип. Как, например, сегодня ночью. Сразу мне показалось, что я услышала еле слышный стон, а после увидела сжавшиеся пальцы на одеяле и побежала за медсестрой умолять о дозе обезболивающего, которое ему аккуратно ввели в катетер, установленный на руке, даже не разбудив. И Леше легче, и мне спокойно. И вот уснуть никак. Еще и Кир названивает по сто раз.

— Ну что там? Не оттаял принц? — Опять долбаный шутливый тон. И как-то не в тему, что ли. Или просто я будто постарела на десяток лет после произошедшего.

— Не понимаю, о чем ты, — красноречиво зеваю в трубку. Бешусь на гребаный автомат, который заедает и не хочет дать мне, наконец, отвратительный стаканчик с чаем.

— Да брось. Я же вижу, как ты мучаешься, и вижу, как он дистанцию держит. И знаю, что вину Леша на тебя всю перекинул, не признавая своих косяков. Только вот, когда ты не рядом, ему словно хуже становится.

— В смысле? — Чуть ли не давлюсь. И без того горячо, и небо обжечь успела, еще и слышу ТАКОЕ.

— В прямом. Ты рядом — и он поправляется и ест, и остальное. Тебя нет — и он бледный, нервный и дергает персонал, чтобы вкололи чего.

— Совпадение. Только ты мог придумать, что одно мое присутствие его исцеляет или что-то в таком роде. Сбрендил? — фыркаю, тихо проскальзываю к лестнице, мило улыбнувшись оставшейся на дежурство девушке. Мы с ней успели договориться, что она будет отпускать меня покурить. Хоть и не положено. Но деньги делают свое.

— Лина, Лина… Ты иногда такая глупая. Видно же, как ты ему нужна, просто упертый и придурок, и, пока покалечен, простительно. Потом я сам мозги вставлю.

— Свои, что ли? Уволь. Потому что двоих таких, как ты, я не переживу стопроцентно. — Курить так вкусно после долгой передышки. Хотя не такой уж и долгой, всего пара часов. Но тем не менее.

— Хорош дымить, тебе еще детей рожать. — Вот в этот раз я давлюсь. А он ржет. Осел. На что я его посылаю и отключаюсь. Это же надо было такое пиздануть. Детей мне еще рожать. Извините, но от кого?

Прокравшись в палату, застываю. Яркая луна отлично освещает комнату. И прилипший ко мне карий взгляд заставляет перестать дышать. Потому что не понимаю, к чему он. Не могу определить. Но, пожалуй, впервые после ВСЕГО он смотрит вот так — прямо и не скрывая этого. А мне что делать? Подойти? Открыть рот? Сделать вид, что ничего такого не происходит? А в самом деле, что-то сейчас происходит?