Постскриптум (СИ) - "Anzholik" - Страница 24

Упираюсь головкой в клитор. Буквально вдавливаю и хриплю, сдерживая гребаные стоны. Мне так мало нужно сейчас. Так мало… Ноги сводит судорогой и хочется выть в голос от силы ощущений. Быстро-быстро двигаю рукой по стволу. Хочу кончить вместе. Вздрогнуть синхронно. Разделить наслаждение на двоих. И у меня получается. Будто в предсмертной конвульсии выгибаюсь. Чувствуя, как пульсирует все внутри, с какой силой сокращаются мышцы. Вокруг его пальцев, внутри моей хватки, и горячая сперма окропляет тело. Вязкие брызги по животу, и бедрам. По возбужденно торчащему клитору.

— Оближи. — Я понимаю, о чем он. — Сейчас, — не приказ, мольба. Нужда. Упавшая стена во взгляде напротив. Горящие карие глаза. И я поднимаю руку. Вбираю в рот сразу два пальца в белесой жидкости и вылизываю. Как кошка… до последней капли. Все что было. Не упустив ни грамма. Чтобы в тот же миг утонуть в благодарном поцелуе. Разделить с ним это ощущение единения. Словно смешались друг в друге. Оторваться от него и смотреть, как он делает ровно то же самое. Без комплексов. Вылизывая часть меня со своей руки. Бог ты мой… А можно после на репите повторить этот момент? Много раз. Бесконечное количество раз. Потому что это, черт возьми, самое прекрасное из того, что я видела. И будь он проклят, потому что ни разу раньше так не делал.

И эта новизна дает четкое понимание, что пропали мы. И как теперь выпутаться — не знаю. Как справиться со всем. И не потерять то, что дается редко и, похоже, все-таки навсегда, раз даже годы не смогли убить. Как?! Кто там сверху есть? Вы затеяли игру. Теперь помогите. Потому что мне не справиться, да и ему вряд ли тоже.

Проснувшись утром, а точнее ближе к обеду, отмечаю, что Леши и след простыл, а ребенок спокойно пожевал вчерашний салат и сидит с кружкой компота, увлеченно смотря мультики. Сказать, что подобное меня удивляет, значит не сказать ровным счетом ничего. Сонная, лохматая и с чертовски ноющей спиной, стою и взираю на собственное чадо.

— И как давно ты проснулся, вреднитель? — шутливо спрашиваю, но выходит хрипло. Подскакиваю к ребенку и начинаю его щекотать. От чего мы через пару минут переворачиваем вверх дном весь диван, валяемся и хохочем. Настроение у Ильюши отличное, я сама на каком-то странном подъеме. Из головы словно испарилось на фиг все. Тотально. Вообще не думается, не страдается, а совесть, помахав ручкой, улеглась в зимнюю спячку. Не иначе.

— Папа сказал, что не нужно тебя будить. Мы позавтракали, и он уехал домой, — пытаясь отдышаться после долгого смеха и баловства, наконец отвечает сын. А я хмыкаю. Ну да, ну да. Домой он уехал, как же. Это же тебе не ночевка в однушке и не среднего качества дрочево в ванной. Господи, свалил и слава богу. Нервам спокойнее и меньше в квартире народа — больше кислорода.

Решаю сделать Илье приятно и, достав необходимые ингредиенты, начинаю замешивать тесто на блинчики. Благо творог остался с недавнего заказа, и пара ложек изюма в моем доме найдется всегда. Уже успев быстро принять душ и вычистив зубы, мурлычу себе под нос какую-то дичь, что застряла в голове, когда я вчера слушала радио. И вот в таком расположении духа меня и застает Кирилл, двери которому любезно открыл ребенок.

— О, у кого-то сегодня натуральная улыбка? Надо же. Тебя кто-то трахнул, или ты просто, наконец, поняла, какая она, «та самая» правильная нога, с которой нужно вставать по утрам? — последнее, разумеется, шепотом, а я в ответ шлепаю его жирной силиконовой лопаточкой прямо по носу, вымазав его начинкой для блинов. Ему повезло, что я еще не начала печь, иначе бы огрела его горячей и точно не такой мягкой штуковиной. — Понятно, походу ты просто неадекват сегодня, дэ? — Усаживается за стол и начинает внаглую выковыривать из творога изюм.

— Эй, ты офигел? Не трогай еду ребенка, увалень, а то выпинаю отсюда и заставлю после жрать кошачьи консервы. — Бью в этот раз лопаточкой по рукам.

— У тебя их нет. Или ты специально для такого случая когда-то затарилась? — приподнимает бровь, а я молча ухмыляюсь. — Да ладно? И что, вкусно? — Боже, меня сейчас к чертям разорвет. Ржу в голос, как истинная истеричка, явно не в состоянии сейчас разлить равномерно тесто по сковороде. Кир же посмеивается, не совсем понимая причину моего настроения.

— Вот и расскажешь, когда сожрешь, — сквозь смех выдавливаю и, уперев руки чуть выше колен, пытаюсь отдышаться. М-да. Что-то совершенно точно нездоровое со мной. Я чему-то так сильно рада? Чему в таком случае? Потому что ноль мыслей по этому поводу. Или у меня, наоборот, слишком плохое настроение, и я бьюсь в некоем подобии истерики, укрывая, словно ширмой, истинные эмоции и чувства? — Ты с каких это пор начал залетать, словно Карлсон, к нам без звонка? Не то чтобы я сейчас чем-то архиважным занята, но правила приличия там и все такое.

— Ой, ты еще мораль прочитай. Мне хватило одной мегеры Алексеевой на сегодня, хоть побудь неадекватной, но мирной. Умоляю. Или по очереди выносите мозг, дни там поделите, я не знаю.

Навостряю уши, аки кошка. Интересно же, что могло случиться в «другой» семье Леши. Настолько, что всем своим видом показываю, насколько я нетерпелива и требую продолжения.

— Что? Мы же не разговариваем о старшем из помета, как ты когда-то сказала. — Прищуриваюсь. Угрожающе подношу к его носу лопаточку. Тот же смешно сводит глаза в кучку, глядя на переносицу. — Ладно. В качестве исключения. — Вздыхает. — Тетя Леля быкует, что он у вас ночует и, собственно, сношается с моим мозгом. Долго, нудно и в несколько подходов. Ей, видите ли, кажется, что он может просто уложить спать сына и вернуться домой. А не лежать с тобой в обнимку. И, мол, ребенок — предлог.

Закатываю глаза едва ли не до затылка. Какой маразм. Хотя…

— И я как раз заезжал к ней по просьбе подвезти, если ошиваюсь недалеко, какую-то-там кашу, ибо Леша не успевал. Вот. Ну и, естественно, встретил его на выходе, почти. Точнее, когда допивал ее не настолько вкусный, как у тебя, чай. — Замолкает сука. Вот в самый явно интересный момент рассказа. Не человек, а задница ей-богу.

— Ну и?.. — поторапливаю, готовая отпинать, а тот улыбается во все тридцать два идеально белых зуба. Мажор.

— И я стал свидетелем мини-скандала в семье Алексеева «Попытка номер три».

Начинаю истерить от названия. Не, ну правда. Это ведь смешно? Попытка номер три. А я была — попытка номер два. А в песне попыток вообще пять. Снова заливаюсь от собственных мыслей хохотом. Кирилл же смотрит и не понимает, что вообще происходит. Ребенок забегает на кухню, удивленно глянув на полусогнувшуюся мать, заглядывает в миску и, увидев творог, довольный сбегает. И мне даже самую малость стыдно. Веду себя реально как сбежавшая из психиатрической клиники. Но черт… По ощущениям, если я сбавлю градус собственного безумия, то меня втянет в такой разрушительный минус, когда можно лишь сдерживать слезы и тонуть в мыслях, вспоминая ночь накануне. После перебирая каждую минуту. Секунду. Ощущение. Движение. Начало, середину, кульминацию. Слова. Позы. Ошибки…

— Лин, все в порядке? — Серьезность карих глаз напротив полосует.

— Более чем, — вру.

— Тогда пеки, будь добра, блины, я хочу есть и чай.

— Наглая рожа, ты же уже пил.

— Это было полтора часа назад.

— Ты столько времени слушал их ругань?

— Да нет, просто заезжал по пути по делам, — отмазывается и уставляется в окно. — Ты видела? Там пиздец, кис. — Заторможено поворачиваюсь. И смотрю в окно. А там… Белое все. Вообще, черт возьми, ВСЕ. Не так, что видны хотя бы окна машин и колеса с пушистой шапкой снега сверху. Тут просто стоят сугробы. Везде. Даже лавочку замело полностью.

— Ни фига себе, — шепотом под нос. Такое зрелище — редкость. Красиво, конечно, необычно, но идти куда-то по такой погоде желания ноль целых, ноль десятых. Хоть и понимаю, что едва дите заметит пушистое обилие за окном, удержать станет нереально.