Мой талантливый враг (СИ) - Сорокина Дарья - Страница 14

— Не веришь, что там ни одной бас-гитары не осталось? — озорно ухмыльнулся Майкл.

— Ээээ...Нет. Хочу выбрать замену. Последовать твоему совету.

— Тогда прошу, ты точно найдешь, что тебе нужно, — парень галантно пропустил меня к двери, а сам вернулся к стойке.

Здесь я была лишь однажды, когда мне понадобилась виолончель для настоящего исследования.

Именно тогда я впервые поцапалась с Вестерхольтом. Первый курс, я почти никого не знала и большую часть времени держалась особняком. Практиковалась в гордом одиночестве, много читала и бралась за любое дополнительное задание. Проще было удариться в учебу, чтобы не чувствовать себя одинокой в этой огромной академии.

С тех пор здесь мало что изменилось. Может быть, стало чуть больше инструментов, но они все так же уныло расставлены вдоль стен и ждут своего часа. Я прошла мимо акустических гитар, миновала ряд с электрогитарами, восхищённо задержалась у гигантской арфы. Несколько недорогих синтезаторов сиротливо стояли в углу и покрывались пылью. Прошагала в зал духовых инструментов, но мне они сегодня тоже без надобности.

Наконец добралась до скрипок. Именно здесь он тогда и сидел. Настраивал инструмент в гордом одиночестве. Но не свою привычную гитару со жутким грифом, а обычную виолончель. Не знаю, почему я спряталась тогда. Почувствовала, видимо, что Винсенту не нужны свидетели. И он заиграл, прикрыл глаза и начал водить смычком, рождая прекрасные образы. Бесконечные зеленые поля сменялись непроходимыми лесами, солнце светило сквозь листья так ярко, что я непроизвольно зажмурилась. Прямо на полу начали распускаться дикие цветы. Кристально чистый ручей змеёй блеснул посреди комнаты, и я даже вздрогнула от испуга. А потом я увидела девочку, она прыгала через ленивый поток воды и смеялась.

Музыка нарастала, стала тревожнее, отчего у меня испуганно забилось сердце.

Треск веток.

Я обернулась и увидела настоящего медведя. Мой громкий крик прервал игру Винсента, и образы тут же исчезли, а на его лице появилось странное выражение. В тот миг он не был зол. Скорее удивлён.

— Очень красиво. Ты извини. Я новенькая. Меня Елена зовут. А ты должно быть тот самый Винсент! — тараторила я, с трудом сдерживая восхищение.

Я подошла к нему и протянула руку, но вместо радушного приветствия услышала лишь грубое:

— Скажешь кому, о том что видела меня здесь, принцесса, и в своей постели обнаружишь клубок ядовитых змей.

Что ж никому я об этом никогда не рассказывала. И вовсе не из-за угрозы и страха. Винсент мог просто попросить, и я бы молчала. Даже Шайло до сих пор не в курсе. А мы делились практическим всем. До сих пор не понимаю, отчего он так взъелся на меня в тот день. Я не могу придумать ни единой причины его внезапной ненависти. Но отчего-то именно сейчас она вдруг стала нестерпимо ранить меня и рождать сотни вопросов.

Я хочу дать ему отпор. Хочу, чтобы он пожал мне руку как равной. Хочу сделать это красиво. А для этого мне нужно не оплошать на сегодняшнем выступлении.

Обвела комнату взглядом. В темном углу удручающей тенью нависал почти двухметровый футляр. На нем было бесчисленное количество сколов и царапин, а сам он был перетянут бечевками. Словно чудовище заперли и сковали цепями, чтобы не вырвался.

Но, разумеется, никакого монстра там не было, там покоилось именно то, что поможет мне утереть нос Вестерхольту и показать ему моё виртуозное пиццикато. Я нашла идеальное оружие для сегодняшнего вечера. Такого ты точно не мог предугадать Винсент, а у Виктории попросту не хватило бы мозгов.

Принялась развязывать бечевку, а затем открыла футляр и улыбнулась старому инструменту:

— Ну привет, чудище! Скучал?

Контрабас ничего мне не ответил. На нем так долго не играли, что даже отголоски старой музыки бесследно испарились с его струн. Кто бы твоим хозяином, какие пьесы ты исполнял, скольких студентов научил? Коснулась деки, надеясь почувствовать нетерпеливые вибрации. Тишина. Он потерял надежду снова быть услышанным. Это ужасно.

Быстро достала инструмент и принесла его к скамейке. Положила себе на плечо как раненого солдата и занесла над безмолвными струнами смычок. А что сыграть-то первым? Какая песня достойна пробудить его ото сна.

Я уже знала ответ. Та самая, что лишила покоя меня. Песня Винсента.

И я запела, осторожно подбирая партии Виви, обрамляя свой голос густым бархатным звучанием. Низкий, уверенный, как голос Вестерхольта, он сплетался с моим.

Я придумал тебя

И поверил в обман.

Контрабас просыпался, и я попутно настраивала его, подкручивала колки, возвращая ему истинный музыкальный облик.

Но реальность так зла, придушила змеёй,

Прикопала землей

Воспоминания,

Которых нет.

Что так сильно ранит тебя, Винсент? Что случилось в том лесу, куда нагрянул медведь. Ты так ярко сыграл это. Сложно поверить, что это импровизация, скорее воспоминания о конкретном дне...

Их нет.

И я диким зверем рычу,

В своих песнях кричу.

Так услышь же мой крик,

Пока он не стих.

Нана...

Я продолжала играть, и сама того не поняла, как оказалась в том самом лесу. Только в моей игре он не был таким ослепляюще солнечным. Мрачные тени расползались даже в яркий день, а ручей, через который я перепрыгивала норовил поймать меня за сандали, стащить их и намочить ноги. Мне было тревожно, я зашла туда, куда не следовало. Сейчас-то я это хорошо понимаю, но тогда. Я затеяла игру в незнакомом месте, чтобы успокоить себя. Ручью не угнаться за мной. Вот какая я ловкая. Ещё и напеваю что-то веселое ловя редкие солнечные зайчики в ладоши.

Треск веток.

Теперь я почти точь-в-точь повторяла ту пьесу Винсента, но уже на контрабасе. В моём исполнении не было того надрыва, скорее бархатной обволакивающая угроза. Тяжелые шаги медведя. Подняла взгляд на свое творение, но в этот раз не испугалась черных глаз зверя. Он просто наблюдал издалека и слушал звонкое пение маленькое девочки.

Моя рука сорвалась, смычок издал какой-то полувизг полукрик, закричала и иллюзорная я, мне на плечо легла цепкая рука, а недовольный вопрос:

– Ты чего тут забыла! – напугал так, что инструмент полетел на пол.

– Что же ты творишь, глупая девчонка?

Рука исчезла у меня с плеча, и с неподвластной даже молодым прытью сухонькая женщина очень почтенного возраста рванула к контрабасу и поймала его до того, как он упал.

– Простите! – я вскочила с банкетки и виновато склонила голову.

Когда же мои приключения за день закончатся?

– Елена? – удивленно спросила Мари Коч, поправляя на носу свои знаменитые очки с золотыми цепочками. Именно она вела у меня пары по истории музыки два года назад.

Из всех преподавателей ко мне она была всегда строже. И что прощалось иному студенту, мне оборачивалось низкой оценкой и даже выговором. Меня она люто ненавидела, других объяснений я просто не нахожу.

– Госпожа Коч, я…

Она подняла свой длинный указательный палец, и я мгновенно замолчала.

– Тебе кто разрешил сюда заходить, а тем более братьэтотинструмент?

Кончик пальца Мари Коч слегка приопустился, а значит мне было дозволено говорить.

– Майкл. Он сказал, я могу выбрать себе инструмент.

Может не стоило сдавать парня, все-таки он был вежлив ко мне, а теперь госпожа Коч из него одним лишь взглядом душу вытрясет.

Вот только недобрый взгляд достался мне.

– Ты сейчас издеваешься?

Она точно в ярости. И как ей удается своим убийственно спокойным голосом меня наизнанку от страха выворачивать.

– Нет. Он там за стойкой стоял. Рыжий такой, и веснушки у него ещё по всему носу…

Я бы точно добавила, что он тоже её студент в прошлом, но не успела, Мари держа одной рукой огромный контрабас, а второй схватив меня за запястье, рванула к стойке. Я едва поспевала за ней. Ей бы честь академии защищать на спортивных соревнованиях. Вон какая бодрая старушка.