На широкий простор - Колас Якуб Михайлович - Страница 45

— Эх, голова! Работы себе не найдешь. Да ты и не любишь работать.

— Ну как это не люблю? Смотря какая работа.

— Смешно говорить, чтоб человек себе работы не нашел.

«А не пришел ли ты нанимать меня в батраки? — пронеслось в голове Савки. — Нет, брат, дудки, к тебе батрачить я не пойду».

— Человек ищет работу по себе, — громко сказал Савка.

— Гультяй ты, Савка, вот что я тебе скажу. В такое времечко да чтоб не найти, чем заняться!

— Ну так скажи — чем.

Савка сделал решительное усилие и наконец сел. Он почувствовал, что Бруй собирается сказать нечто такое, что стоит послушать сидя.

— Ты вот что мне скажи, — перешел Бруй прямо к делу. — К какой партии ты принадлежишь?

— Как это — партии? — почесал затылок Савка.

— А так, за кого ты стоишь?

— Я?… Ни за кого. Сам за себя стою.

— Вот это и плохо. Если ты ни за кого не стоишь, значит, и за себя не стоишь… ты посмотри, как ты живешь: холодно, темно, пусто…

— Ну, это не всегда так бывает, — возразил Савка. — Когда пусто, а когда и густо.

— Слушай, Савка, есть одно дело — возьмись за него. Не пожалеешь… Как раз и будет густо.

Савка почуял, что пахнет жареным.

— Говори — что?

— А вот что: заделайся-ка ты партизаном.

Савка помолчал. Потом отрезал:

— Не хочу.

— Ты не знаешь, в чем тут соль…

— Соль хороша, когда есть что солить, — заметил Савка.

«Закручиваешь, брат, какую-то штучку… Чую — тут сальцем пахнет», — размышлял про себя Савка, но не торопился обнаружить движения своей души.

Симон Бруй обиделся:

— Если ты не хочешь даже поинтересоваться в чем тут дело, так нам и говорить не о чем.

И он замолчал. Сохранял молчание и Савка. Он решил так: если Бруй встанет и пойдет к дверям, тогда он вернет его. Но Бруй уходить не собирался.

— Что ж ты в темноте сидишь? — спросил он.

— Детишки у соседа. Женка к матери пошла. А я, пока не придумал себе работу, могу и без огня обойтись…

— Долго ж ты думаешь.

— Всякие думки бывают.

— Так и не хочешь стать партизаном?

— Нет, не хочу.

Видно, ему наскучила эта игра в прятки, и он добавил:

— Говори прямо и не хитри, пане Бруй.

— Так вот слушай. Ты человек, на которого обиды у нас нет. Чем ты там занимался раньше, мы не знаем. На наше добро ты не зарился. Но были здесь такие «товарищи» — на наше кровное добро рты разевали, руки тянули. Теперь они по лесам шатаются да в шайки сходятся. А от этого ничего хорошего не жди! Вот потому и надо ухо держать востро. Вот бы ты и взялся проследить за ними. А для этого тебе следует партизаном прикинуться. Тебе они поверят, а воевать — не обязательно. Ты только разузнай, где они прячутся и что собираются делать, и давай нам знать через войта Василя Бусыгу. Вот и вся твоя работа. А плата тебе пойдет немалая: и хлеб будет, и к хлебу, и денег дадим, и ни в чем у тебя недостатка не будет.

Савка окинул мысленным взором весь сложный комплекс той роли, на которую подбивал его Бруй, со всеми ее выгодами и отрицательными сторонами. Он сразу почувствовал под собой твердую почву. В хате было темно, и Бруй не мог следить за выражением лица Савки.

«Не погорячился ли я?» — спрашивал себя рассудительный Бруй и с некоторой тревогой ожидал ответа Савки. Савка же, оценив все преимущества своей позиции, обдумывал свою роль и способы ее исполнения.

— А что я получу за это? — наконец спросил он.

У Бруя точно камень свалился с плеч.

— О плате договоримся: мы тебя, Савка, не обидим.

Всякая такая сделка обычно завершается выпивкой.

Бруй позвал Савку к рыжебородому Бирке (как с тем было заранее условлено). Сюда же должен был явиться и Василь Бусыга.

Сошлись у Бирки.

Пили самогон, закусывали шкварками. Тут же сообща определили круг Савкиных обязанностей, а также договорились и о вознаграждении, причем в основу был положен принцип: больше старания — плата сверх нормы; лучшие результаты — богаче премия.

… Настороженным, подозрительным взглядом проводила Авгиня Василя, когда он вышел из хаты, направляясь к Бирке.

С того дня, когда Авгиня враждебно встретила известие о том, что Василь назначен войтом, они почти не разговаривали. Правда, Авгиня готова была пойти на мировую — у нее были на то свои соображения, — но Василь закуражился и оставался глух ко всем ее попыткам. Говорил он с ней сквозь зубы, скупо, и то только в тех случаях, когда дело касалось хозяйственных вопросов. Заупрямилась тогда и Авгиня. В глубине души она была даже рада разладу с нелюбимым мужем, но так как от природы была немного артисткой, то держалась с видом оскорбленной жены.

«Куда это он пошел? Зачем?» — сверлил голову Авгини вопрос. И вдруг ее осенило: тут сговор! Вспомнились Авгине слова рыжебородого Кондрата Бирки о партизанах. Все это было неспроста. Ей вдруг стало страшно от того неопределенного положения, в котором она теперь очутилась. Вспомнила бабку Насту, разговор с ней. Всплыли перед ней и последние события в Вепрах. Жизнь обвивала ее липкими нитями: в них легко можно было запутаться, как мухе в паутине. Отойти в сторону от всего этого она уже не могла. Ей нужно знать, что происходит вокруг нее, и не брести вслепую. Ей нужно наконец на что-то решиться и пойти верной дорогой.

Авгиня надела кожушок, плотно облегавший ее фигуру, накинула на голову теплый платок и вышла во двор. Остановилась возле калитки. Ночь уже заткала густой тьмой улицу, хаты и дворы. Тускло и несмело светились окна. По улице изредка проходили люди. Авгиня минутку постояла, а потом решительно зашагала в сторону хаты Кондрата Бирки: хотелось проверить свою догадку.

Хата Бирки стояла поблизости, на противоположной стороне улицы. Оглядевшись, Авгиня неслышно отворила калитку, осторожно вошла во двор и притаилась за углом, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. Прислушиваясь, она сунула голову в полоску света, падавшую от окна. Она волновалась, как человек, вынужденный тайно подглядывать, рискуя быть пойманной. За окном двигались тени, неясно доносился приглушенный разговор. Рассмотреть, что происходит в хате, было трудно. Авгиня пригнулась, зашла с другой стороны и снова заглянула в окно. Сквозь чистый, не затканный морозом кусочек стекла она разглядела мужчин, выпивавших за столом. Две фигуры больше всего привлекли внимание Авгини: Василь и худощавый, черномазый Савка Мильгун. Никаких сомнений не оставалось: Савку наняли, купили за деньги и посылают на какое-то темное, предательское дело. От Савки можно ожидать всего. Страх и отвращение охватили душу Авгини. Оставаться тут больше было не к чему. Так же неслышно выбралась она на улицу и направилась к своей хате. Тут только улеглось ее волнение и сердце начало биться спокойней.

Дед Куприян уже дремал на полатях, а может, просто, отдыхая, думал о событиях последних дней. Не по душе было деду вся эта смута и драка, и он не понимал, что это такое творится на белом свете. Дед был твердо убежден, что все напасти происходят от того, что скинули царя.

Младшие дети Авгини — два мальчика — спали беззаботным сном счастливого детства. Не спали только Авгиня и Алеся. Они сидели возле печки, пряли и тихо беседовали.

Детским инстинктом угадывала Алеся отцовскую неприязнь к себе, и поэтому беспричинный страх и боязнь все время сжимали ее маленькое сердечко. А в последние дни эти страх и боязнь стали еще острее, потому что отец стал хуже относиться и к матери. Алеся терялась в догадках, почему это происходит, но не могла объяснить причин враждебного отношения отца. То, что в хате говорили при ней взрослые, рождало в голове Алеси неясные и страшные мысли о жестокости и несправедливости людей.

Невысокий худощавый человек медленным, размеренным шагом идет по лесу.

Лес, накинув на свои плечи белое покрывало, торжественно сохраняет тишину и покой. Такая умиротворенная тишина бывает только в минуты мудрого раздумья о таинственных, манящих глубинах жизни или тогда, когда затихает всякая тревога, сходят на нет все заботы и ничто не беспокоит ни разум, ни сердце, а ты чувствуешь полную слитность с тем, что над тобой и вокруг тебя.