На широкий простор - Колас Якуб Михайлович - Страница 41

Невеселая вернулась Авгиня из Вепров. Не с кем было поговорить, рассеять тяжелое настроение, которое туманом обволакивало сердце. И не выходила у нее из головы мысль: неужели Василь докатился до того, что донес польской полиции на Мартына? Василь еще не вернулся от пана Крулевского. Зачем он пошел туда?

Авгиня не вникала в дела мужа, а Василь не очень охотно раскрывал ей свои карты. Он был безразличен к ее мелким женским заботам и находил излишним советоваться с женой о своих планах и хозяйственных соображениях, поэтому им были установлены границы, за которые бабе вообще переступать не полагалось. Что бы ни случилось — он ставил Авгиню перед фактом, не подлежащим никакому обсуждению. Авгиня не выносила домашних стычек. Она не любила людей надутых и сердитых, потому что сама была по натуре веселой и живой, поэтому часто уступала Василю, лишь бы в доме было все тихо и спокойно. Но теперь она со всей ясностью поняла ненормальность таких отношений и такого семейного согласия, и в ней пробудился дух протеста.

Дед Куприян суетился во дворе, прибирал гумно, наводил порядок в хлевах. Старости свойственна эта рачительная хозяйственная забота — от этого пожилые люди бывают часто ворчливыми. Алеся — ей шел уже девятый год — сидела за прялкой, повязав свою чернявую головку вылинявшим платком. Она уже научилась прясть и сучила грубые нитки кудели, слюнявя тонкие пальчики и неловко покручивая веретено. Два меньших мальчика были заняты своими детскими играми.

Авгиня вошла в хату.

— Прядешь, моя доченька? — с материнской лаской обратилась она к Алесе.

Авгиня почувствовала особенную нежность к своей дочери. Алеся в ответ улыбнулась матери — она уже не даром ест отцовский хлеб! — и доверчивыми детскими глазами, ясными и чистыми, как родниковые струи, заглянула в глаза матери. От ее взгляда не скрылась затаенная тревога матери. Но она ничего не сказала ей.

Первый раз за годы своего замужества Авгиня критическим взглядом окинула хату своего мужа. Хата была просторной и построена из добротного материала. Значительную часть ее занимала широкая приземистая печь с углублениями, печурками, выступами, карнизиками и нишами по бокам, в которых хранились разные предметы домашнего обихода. От самой печи до противоположной стены протянулись широкие полати, настолько просторные, что на них можно было ложиться спать поперек. В изголовье, словно горы, возвышались взбитые подушки, сложенные суконные одеяла в клетку и домотканые простыни… Под потолком был прикреплен тщательно отесанный шест, увешанный разной одеждой: новыми кожухами, черными — купленными, и желтыми — из своих овчин, халатами, свитками. Свисающая с шеста одежда закрывала полати и отгораживала их от хаты. Рядом с полатями, возле стены, стоял сундук с горбатой крышкой, окованный листовым железом. В сундуке хранились девичьи наряды Авгини и добро, нажитое после замужества: полотно, скатерти, покрывала, полотенца, платки, пояса, кофты и юбки.

Этот сундук особенно любила Алеся. Бывало, останутся они с матерью вдвоем в хате, откроют сундук и начнут перебирать любимые вещи: перстни, что хранились в боковом ящичке, дорогие платки, разрисованные яркими, сверкавшими, как огонь, цветами, с пушистой длинной бахромой, разноцветные ленты. Для Алеси собирала все это мать и прятала это добро до того времени, когда дочь вырастет большой.

Мать Авгини не напасла для своей дочери такого богатства, но Авгиня все же принесла кое-что в дом своего мужа. В хате и в клети, на гумне и в хлевах добра было немало, и добро это росло и множилось. Но сегодня оно не только не радовало Авгиню, а служило укором.

Тем временем домашняя работа не могла ждать. Привычно взялась за нее Авгиня. Надо было приготовить корм свиньям, замесить тесто, чтобы испечь хлеб на завтра, принести воды, наложить дров на печь и сварить ужин. Авгиня переоделась в свою будничную, рабочую одежду.

— Оставь, дочушка, прялку. Принеси дежку из клети, пускай отогреется в хате, — сказала она.

Алеся понемногу помогала матери. Авгиня хотела, чтоб дочь училась в школе, но Василь был против этого: Алеся и на эту зиму осталась дома. Теперь Авгиня твердо решила, что в следующую зиму Алеся будет учиться. Работа у Авгини всегда спорилась, и она одна могла справиться с хозяйством. Сама Авгиня была неграмотной. События последнего времени поколебали ее уверенность в прочности установившегося уклада жизни. Давно ли Василь и сама она дрожали за свое хозяйство, за свое имущество? Был царь, его сбросили. После переворота появилась новая власть, но и эта сменилась. Были большевики, но потом вторглись белополяки. Война с ними еще не окончилась, а что будет дальше — неизвестно. Авгиня ничего не имела против того, чтоб вернулись большевики. Все-таки свои люди, а не легионеры, которые сразу начали с арестов.

Наступил уже вечер, когда вернулся Василь Бусыга. Он выглядел еще более важным, чем утром. Переступив порог, обмел снег с валенок, окинул глазами хату: все ли в ней на месте и в порядке? Потом снял шапку, глянул на образа, как бы благодаря святых за удачливый день, и, сердито надув щеки — а это означало, что он немного утомился, — начал раздеваться.

Василь обдумывал, с чего повести разговор. Сразу сообщить важную новость — это не годится. Так делают только дети. Люди взрослые выбирают для этого подходящий момент. Разве только если новость чрезвычайная, экстренная, способная сбить с ног, — тогда взрослые люди поступают по-детски. Взглянув искоса на Авгиню, Василь немного обеспокоился: Авгиня не хотела встречаться с ним взглядом. Видно было, что она чем-то опечалена и расстроена. Этого обстоятельства Василь не предвидел, и весь план разговора, составленный им в дороге, таким образом рушился.

— Ну, что у тебя слышно? — задал Василь совсем не тот вопрос, с которого хотел начинать.

— Ничего, — довольно сухо ответила Авгиня.

— Лучше ничего, чем худое, — деловито заметил Василь.

Теперь он еще больше убедился в том, что Авгиня чем-то расстроена, и виновником этого недовольства почувствовал себя. Но в чем же, собственно, его вина? Он выяснит это в дальнейшей беседе. Тем не менее это обстоятельство его расхолодило. Весь придуманный им разговор полетел кувырком, но он, вспомнив некоторые фразы, сказал так, как и думал раньше сказать:

— Ну, Авгиня, можешь поздравить меня. Я войт.

— Как это — войт? И кто тебя поставил войтом? — В голосе Авгини послышалась враждебность.

Заданный таким тоном вопрос свидетельствовал по меньшей мере о неуважении к особе войта и, кроме того, напоминал допрос. Не понравилось это Василю.

— Какая муха укусила тебя сегодня?

— Надо с людьми ладить, а не с панами.

Авгиня явно на что-то намекала. Василь вскипел:

— С какими это людьми? Что ты учишь меня?

Алеся со страхом взглянула на мать. Очень боялась девочка Василя, когда он приходил в ярость. Почувствовала приближение бури и Авгиня. Ссориться она не любила, но отступать от своей позиции теперь не хотела. И она прибавила, чуть смягчив голос:

— У панов твоих земля под ногами горит. Они скоро могут покатиться отсюда. А тебе с людьми жить. Послушал бы, что люди говорят.

— Люди? Талаш и Рыль? Тьфу — твои люди! Этих людей гуртом гонят, как скот, да в тюрьму сажают. Свободы захотели? Какой свободы? Своевольства! Распущенности! Грабежей! Позатыкают им ненасытные глотки, лодырям, голодранцам, как старому разбойнику Талашу!

— А ты будешь для панов стараться и топить людей? — не стерпела Авгиня.

Злобно глянул на нее Василь:

— Не для панов, а для тебя, куриная твоя голова! На себя буду стараться, на детей, на порядочных хозяев… Сказала тоже — «людей». Разбойников, а не людей!

Совсем не по намеченной программе вышла эта беседа. И звание войта не очень гладко и совсем без триумфа вошло в хату Василя Бусыги.

Не было в глухих уголках Полесья ни газет, ни телеграфа, ни телефона — этих достижений человеческого ума, этих передатчиков вестей о происходящих в мире событиях. Но вести все же проникали в полесские деревеньки. От человека к человеку, от села к селу путешествовали они тысячами дорог и тропок и рассказывали о том, что творится в тех местах, где обосновавшиеся белополяки заводили свои порядки. И воспринимались эти вести по-разному. Одних они радовали и обнадеживали, других печалили и тревожили, в зависимости от того, до кого они долетали и какие это были вести. По-разному воспринимали их Василь Бусыга и Авгиня.