Крестоносец (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 58

Его маленькие глазки смотрели на меня, как смотрит естествоиспытатель на букашку.

На столе перед ним были разложены наши с Роландом кошели, подаренный мне Людовиком перстень, тубус с папской буллой, медальон — подарок Беатрис, баночки с мазями и мешочки с развязанными тесёмками, в которых находились измельчённые травы, берестяная бутыль-горлатка со спиртом — я не успел ещё использовать его для настоек. С краю стола лежал извлечённый из ножен нож, тот самый, которым я ткнул в пах незадачливого грабителя.

Баварец вышел. Никто сесть мне не предлагал, тем более что здесь имелся лишь один свободный стул, который, надо думать, предназначался монаху. Ладно, мы люди не гордые, постоим. Минула, наверное, минута, прежде чем тонким голосом кастрата толстяк спросил на неплохом французском:

— Симон де Лонэ — это ваше настоящее имя?

— Видит Бог — да! — решил я сразу добавить патетики.

Писарь заскрипел пером, а ландфогт продолжил допрос:

— Как звать вашего товарища?

— Роланд дю Шатле.

— Откуда вы родом?

— Из графства Овернь.

— Сколько вам лет?

— Нам с Роландом по 18 лет.

— Почему решили отправиться в Святую землю?

— Это было решение наших родителей, которые обязаны за свои феоды выставлять по одному воину в случае военных действий, если в них принимает участие наш сюзерен.

Толстяк, взваливший на себя функции следователя, бросил косой взгляд на писаря, который усердно выводил латинские буквы, складывающиеся в слова на… Отсюда мне не было видно, на французском или немецком, но особой роли это сейчас не играло.

— Как вы познакомились с Вольфгангом Вагнером и его дядей Гюнтером Шульцем?

— Они прибились к нам с Роландом в дороге, между аббатством цистерцианцев и Саарбрюккеном.

— И, увидев на пальце Шульца этот перстень, вы решили ночью напасть на него с племянником? — скорее с утвердительной, нежели с вопросительной интонацией произнёс дознаватель.

— Видите ли, господин Трулль, я уже говорил стражникам и вам повторю, что этот перстень мне лично подарил король Франции Людовик VII.

Толстяк устало вздохнул, брови его страдальчески приподнялись. Он пожевал пухлыми губами:

— И за что же он оказал вам такую милость?

— За то, что научил его повара готовить «Салат крестоносца».

— «Салат крестоносца»?!

Трулль умудрился повернуть голову на почти отсутствующей шее в сторону всё так же стоявшего у окна и глядевшего вдаль монаха, как я решил про себя называть этого церковника. Похоже, духовник, выражаясь фигурально, имел немалый вес, потому что буквально немалым весом обладал как раз ландфогт. Не дождавшись от монаха никакой реакции, снова повернулся ко мне.

— И что же это за салат такой, если за него сам король дарит перстень со своего монаршего пальца?

— Вы хотите, чтобы я поделился рецептом? С радостью сделаю это, а лучше бы, конечно, самому на кухне продемонстрировать, как он готовится. Однако я не уверен, что у вас найдутся все необходимые ингредиенты.

— Что же за ингредиенты в него входят?

— Ну, например, мясо рябчика, телячий язык, паюсная икра, свежий салат, отварные раки, омары, пикули, огурцы свежие, каперсы и варёные яйца. А самый важный ингредиент — это изобретённый мною соус, который получил название «клервез» — в честь монастыря Клерво, в стенах которого и был изготовлен, когда там гостили король и его супруга Алиенора Аквитанская. Вот монарх, впечатлённый моими кулинарным успехами, и подарил мне свой перстень.

— А вот господин Вагнер, поклявшись на Святой Библии, утверждает, что этот перстень принадлежал его дяде.

— Наш спор мог бы разрешить сам король Людовик. Но, я так понимаю, никто за ним в погоню не отправится, дабы не тревожить монарха по таким пустякам, — иронично улыбнулся я. — Но я могу предложить кандидатуру аббата Бернарда Клервоского. Он был свидетелем того, как Людовик подарил мне этот перстень. Надеюсь, его-то словам вы поверите?

— А вот этот нож, — продолжал гнуть свою линию ландфогт, — им вы прирезали несчастного Шульца?

— Почему же несчастного? Он первым хотел напасть на нас, вместе со своим племянником ночью прокравшись в нашу палатку…

— Вы не ответили на мой вопрос!

— Да, этим.

И тут неожиданно монах резко повернул голову в мою сторону, следом повернулся всем телом, словно оно существовало отдельно от головы, сделал два быстрых шага к столу и, выпростав руки из широких рукавов, куда он их прятал, словно бы пальцам было холодно, резким движением схватил тубус.

— Откуда у вас вот это?

Сказав это, уставился на меня немигающим взглядом.

— Эту буллу, подписанную Папой и с его печатью в присутствии аббата монастыря Сен-Дени Преподобного Сугерия мне вручил архиепископ Парижский, Преосвященный Теобальд, являющийся, как вы, вероятно, знаете, примасом французской Церкви. Бернард Клервоский о ней так же знает, и если бы вы соизволили…

— Мы сами знаем, что и как нам делать, — резко прервал меня духовник графа и уже более спокойно спросил: — За что же вас наделили такой властью — выявлять и карать ведьм и чернокнижников?

— Потому что я уже проделывал это.

— Да? И при каких же обстоятельствах?

Торопиться мне было некуда, и я не спеша принялся повторять ту же самую версию, что когда-то озвучил Сугерию, и которая стал известна ещё нескольким высокопоставленным лицам церковной иерархии, включая самого Папу. Ну а как бы он тогда буллу подписал, не будучи осведомлён о подробностях моих разборок с Урсулой и Фабье? Да и насчёт странной кончины Адель… Думаю, не только у Сугерия закрались подозрения относительно моей причастности к данному прискорбному событию.

Меня внимательно слушали, не перебивая, я даже заметил в глазах слушателей интерес, разве что писарь всё так же продолжал скрипеть пером по бумаге. Надеюсь, моё неторопливое повествование позволяло ему свести к минимуму количество клякс и ошибок.

Наконец я закончил, и после недолгой паузы монах подытожил:

— Выходит, Сугерий, Теобальд и даже понтифик поверили вам на слово?

— Понтифик поверил не мне, поскольку я не имел чести общаться с ним лично, а тем, кто ему рассказал обо мне, — парировал я. — Но рассказали, судя по всему, ещё до того, как я выложил всё Сугерию, так как булла была подготовлена заранее, чему я сам оказался несказанно удивлён.

— То есть непосредственно свидетелей того, что вы действительно имели дело с ведьмой и затем расправились с убийцей девственниц и его слугой, нет? — заключил монах.

— Выходит, так, — пожал я плечами, догадываясь, к чему ведёт этот чёрт в сутане.

— А вот эти снадобья — ваши?

И он кивнул острым подбородком на мои травки и мази.

— Да.

— Для чего они?

— Для пользования больных и профилактики заболеваний. Могу подробно рассказать, какая трава или мазь при каких хворях помогают…

— Получается, вы занимаетесь тем же, чем и ведьмы?

— Хм, отчасти верно, но если ведьмы свои знания применяют людям во вред, то мои знания приносят пользу. И то ведьма ведьме рознь, не все из них знаются с Нечистым, многие, как и я, занимаются травоведением. Лекари есть только в городах, из деревни к ним не находишься, зато практически в каждой деревне имеются знахари, к которым обращаются за медицинской помощью. Вот и меня можно назвать таким же знахарем.

— Откуда же у вас эти знания?

В вопросе духовника прозвучало подспудное ликование, словно он поймал меня на какой-нибудь несостыковке. Но у меня была, как мне казалось, железная отмазка.

— А эти знания я получаю оттуда, — ответил я, смиренно возведя очи горе.

— От САМОГО? — последовав своим взглядом за моим, спросил монах.

— Почти. От Святого Януария. Его отсечённая голова по совету нашего клермонского епископа Эмерика изображена на моём щите, в чём вы можете убедиться, сняв с него чехол.

— Святой Януарий, — задумчиво повторил монах, снова почему-то оборачиваясь к окну. — Каким же образом он передаёт вам эти знания?