Крестоносец (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 52

Познакомился я и с местным поваром, тоже своим в доску монахом, который подкладывал мне всегда самые большие и сочные куски мяса или рыбы, невзирая на разного рода посты. В благодарность я научил его делать салат, в моём будущем носящим название «Оливье». Майонез пришлось изобретать самому, благо что яйца (любые — хоть фазаньи и перепелиные), горчица и оливковое масло имелись в избытке. Так как слова «майонез» в природе ещё не существовало, назвал я его «клервез» в честь монастыря. А вместо картошки я предложил варёную репу или тыкву.

На случай поста сказал, что мясо можно заменить варёной рыбой, и в качестве примера мы сделали и «рыбное оливье». Поскольку я помнил, как должно было выглядеть оригинальное блюдо от самого Оливье, постарался применить те самые ингредиенты, включая паюсную икру, каперсы и отварных раков. Получившееся блюдо вызвало у монахов, самого аббата и всё ещё гостивших у него венценосных особ понимание, и это ещё мягко сказано. Король лично заявился со мной на кухню, чтобы я при нём и его личном поваре ещё раз сделал этот салат, который по моему предложению получил название «La salade le croise», то есть «Салат крестоносца». А в итоге стянул со своего пальца золотой перстень с крупным сапфиром и вручил мне. Я, конечно, слегка обалдел, и тут же с грустью вспомнил о припрятанном в моих вещах перстне Адель. Знал бы монарх о том подарке… На моё счастье, надеюсь, не знает.

Этот перстень можно и не прятать, подумал я, натягивая его на безымянный палец правой руки. Я уже говорил, что ко всякого рода цацкам отношусь с предубеждением, но здесь, в средневековой Франции, подарок самого короля внушает окружающим почтение. Пусть на перстне и не написано, что его носил сам монарх, но, думаю, эта весть всё равно разлетится, шила, как говорится, в мешке не утаишь.

Про себя же я решил, что буду готовить этот салат при каждом удобном случае, пусть даже не все нужные ингредиенты окажутся под рукой, чтобы как-то разнообразить походную пищу.

Пока мы с Роландом куковали в монастыре, ожидая, когда созреет брага, я вырезал из дерева буквы латинского алфавита, сложив их определённым образом и нанеся краску, напечатал листок со словами молитвы «Отче наш», она же «Pater noster». Эффект получился потрясающим. Его Преподобие держал листок перед собой на вытянутых руках (видимо, страдал дальнозоркостью), и качал головой из стороны в сторону, а выцветшие брови его, выгнувшись дугой, всё не желали возвращаться в исходное положение.

— И это тоже тебя надоумил Святой Януарий? — спросил он, не отрывая взгляда от печатных букв.

— Он самый, — вздохнул я с таким видом, будто и рад бы куда-нибудь спрятаться от советов обезглавленного святого, но тот, не спрашивая моего совета, сам является ночами в сновидениях.

Пришлось рассказать, из какого металла лучше отливать буквы, чтобы они прослужили как можно дольше, и как вообще должен быть, в меру моего разумения, организован процесс книгопечатания, и каждое моё слово дотошно переносилось монахом-писарем на бумагу.

Кстати, о бумаге… Гулять так гулять, подумал я, предлагая аббату способ получения таковой из растёртой жерновами соломы с отбеливанием известью и толчёным мелом. Это самая доступная и дешёвая технология из тех, которые я знал, и вскоре монахи под моим чутким руководством получили бумагу на практике.

— Сын мой, а не хочешь ли ты остаться при нашем монастыре? — после того, как мы получили первые образцы бумаги, осторожно закинул удочку Бернард Клерво. — Не обязательно даже в качестве послушника, сможешь остаться вольным человеком, и будешь получать всё по первому твоему желанию.

Предложение звучало заманчиво. В тишине и покое заниматься понемногу прогрессорством, живя на полном пансионе среди покрытых виноградниками холмов… А Роланд? А Беатрис? По возвращении из похода я собирался повидаться с ней и, чем чёрт не шутит, замутить роман, тем сама она, как мне показалось, питает ко мне определённую симпатию.

Перевезти её сюда, если приму предложение аббата? Всё это вилами на воде писано. Да и морально я настроился на поход в Святую землю, во мне ещё не угас юношеский дух приключений. Да, вполне вероятно, что в первой же битве придётся сложить голову, но и моя прежняя работа опером была сопряжена с определённым риском, так что мне было не привыкать. И я вежливо, но всё же отклонил предложение цистерцианца.

Я не мог не заметить, что аббата частенько тянуло пообщаться со мной. Может, надеялся выведать что-то ещё. Пользуясь случаем, я подкидывал в топку его «хотелок» свежую информацию. В том числе, которую считал полезной для дела крестоносцев.

Как бы Януарий нашептал, а на самом деле эти знания осели в моей голове после прочитанных книг и статей о делах этой эпохи. Например, рассказал о провале крестового похода против Вендов, в который только что должны были отправиться саксонский герцог Генрих Лев и ангальтский маркграф Альбрехт Медведь. Что весь этот зверинец проторчит перед славянскими крепостями три месяца и, не добившись ничего, кроме потерь, уберётся восвояси. И подал это как кару свыше, за то, что вместо того, чтоб идти со своим Кайзером Конрадом в Святую Землю, защищать её от врагов Христа, немцев из жадности понесло грабить соседей, часть которых уже крестились, а другим надо проповедовать Слово Божье (желательно на понятном им языке), а не воевать.

— На понятном им языке? Как ты себе это представляешь, сын мой?

— Славяне-язычники латыни не знают и не понимают. Богослужение на этом языке они не слышат, и не хотят слышать. Но ведь Церковь признаёт не только латинскую мессу. В Сицилийском королевстве мессу издавна служат и на греческом языке, на нём же служат в некоторых храмах в самом Риме. В Ирландии служат на ирландском со времён Святого Патрика и Египетских Отцов-проповедников. В Уэльсе и Шотландии местами тоже служат мессы на местных языках, по обычаю, заведённому Святым Давидом и Святым Колумбом. В Далмации служат на славянском языке, по книгам на глагольском алфавите. Глагольские книги и славянская месса освящены авторитетом Святого Иеронима, и почитаются Святым Престолом. Так почему бы не перенести это к тем же Вендам? Если проповедники придут к ним с книгами и богослужениями на понятном им языке, думаю, и язычники вряд ли примут их враждебно.

— Это всё поведал Святой Януарий? — помолчав, спросил аббат.

— Да, он, — как ни в чём ни бывало кивнул я. — А откуда ещё бедный шевалье, выросший в глуши, мог бы узнать такие вещи, Ваше Преподобие?

Судя по задумчивому взгляду Бернара, знать это Симону де Лоне было и правда неоткуда, так что оставалось лишь поверить в общение с небесным Покровителем.

Если Бернард после провала похода на Вендов расскажет это в Германии, где к нему прислушиваются, кому надо, то вернувшиеся несолоно хлебавши северо-немецкие рыцари скорее всего захотят попытать удачи на Ближнем Востоке, и войска крестоносцев получат серьёзное подкрепление.

— Вы могли бы направить их через Италию к Рожеру Сицилийскому, который и сам в случае успеха похода наверняка захочет поучаствовать, и дойчеров переправит морем в Сирию, — вещал я собеседнику, который меня внимательно выслушивал.

Ещё я предсказал Бернарду поданную якобы от имени Святого Януария информацию о трагической судьбе его детища — Ордена Тамплиеров. О будущем Тамплиеров я кратко упомянул ещё в письме к Сугерию, но теперь Бернар требовал от меня подробностей. Я его педупредил, чтобы братья Ордена не увлекались банковскими операциями, так как кредиторов никто не любит, и ни в коем случае не отрывались от границ с мусульманским миром. Там они будут полезны, а значит, в безопасности — жадных и властолюбивых христианских королей точно не надо будет опасаться.

Цистерцианец поблагодарил меня за предупреждение.

В этой связи я подкинул Бернару идею «Христианских Банков», без всяких угрызений совести стянув мусульманское изобретение XX века. Ведь Христианство осуждает ростовщичество и взимание ссудного процента. Но кредиты людям всё равно нужны: для торговли, ремёсел и много чего другого, на чём хорошо поднялись еврейские ростовщики, некоторые из которых типа Ротшильдов станут основателями могущественных финансовых кланов. Причём их вера драть проценты не запрещает, а вот Христианский Банк вместо процентов за свои кредиты будет получать долю мастерской, или, скажем, торгового корабля, а также соответствующую часть дохода с них до момента выплаты кредита. Или долю урожая, либо иных ценностей, приносимых участком земли, будь то поля, сады, виноградники или пастбища. Или долю в партии товара, соответствующую сумме кредита, а всё, что купец наторгует сверху, тоже делится в оговорённых долях. Таким образом Христианский Банк становится заинтересован в успехе землевладельцев, ремесленников или купцов, которым дал кредит, в отличие от ростовщика, которому надо только урвать своё с максимально возможным процентом, а там хоть трава не расти!