2034: Роман о следующей мировой войне (ЛП) - Ставридис Джеймс - Страница 25

The Zheng He Теперь на горизонте появился Чжэн Хэ, маленький, как почтовая марка.

Когда его самолет выровнял курс на посадку, Линь Бао представил, что это не так уж сильно отличается от последнего путешествия, совершенного "Хорнетом". Он вспомнил реакцию министра Чана на новость о том, что несколько моряков, два младших офицера и адмирал Ма Цян были убиты в результате этой атаки американских камикадзе. — Это был очень храбрый пилот, — сказал министр об американце, ничего не сказав о Ма Цяне, чья охота за славой, казалось, раздражала министра Чана гораздо больше, чем его смерть. Обращаясь к Линь Бао, он только добавил: — Я полагаю, вы все-таки получите свое командование. —  И если министр Чан в частном порядке пренебрежительно относился к Ма Цяну и к тому, что он считал неоправданным риском, на который он пошел, публично министр обороны и все члены Постоянного комитета Политбюро превозносили добродетели адмирала Ма Цяна, героя того, что они уже провозгласили Победой в Южно-Китайском море.

"Нет ничего лучше, чем заменить героя", — подумал Линь Бао, когда самолет снижался к полетной палубе. Он мог слышать знакомую болтовню диспетчера воздушного движения через наушники, пока они держали глиссаду. Только два из четырех фиксирующих тросов на палубе "Чжэн Хэ" были исправны. Однопроводные и четырехпроводные провода были повреждены во время боя и все еще, более недели спустя, оставались без ремонта, на что обратил внимание Линь Бао, представляя себе предстоящую работу по подготовке этой команды к сражениям, которые, несомненно, их ожидали.

Затем из-за небольшой турбулентности их самолет сильно накренился. Когда они спустились ниже тысячи футов, Линь Бао заметил, что летная палуба была переполнена, или, по крайней мере, более переполнена, чем обычно, поскольку свободные от дежурства члены экипажа собрались, чтобы мельком увидеть посадку своего нового командира. Когда их самолет коснулся палубы, он приземлился немного длиннее. Пилоты сбавили обороты двигателя, чтобы придать своему самолету дополнительную мощность для второго захода.

Пилот, который совершил неудачную посадку, повернулся к Линь Бао в откидном кресле и застенчиво извинился. — Очень сожалею, адмирал. Эта турбулентность сбила нас с глиссады. Мы подключим вас к следующему заходу.

Линь Бао сказал пилоту, чтобы он не беспокоился об этом, хотя в частном порядке он добавил эту неудачу к недостаткам, которые он каталогизировал в своем новом командовании.

Когда они набрали высоту, возможно, пилот почувствовал разочарование Линь Бао, потому что он продолжал болтать, выстраивая их самолет для второго захода на посадку. — То, что я говорил раньше, сэр, — продолжил пилот, — о том, что посадка на первом заходе — это удача для вашего командования — я бы тоже не придавал этому большого значения.

Еще один толчок турбулентности ударил по самолету.

 — Я помню, когда адмирал Ма Цян принял командование, — весело добавил пилот. — В тот день был переменный ветер. Его самолет приземлился только на третьем заходе.

Если бы не решение китайского правительства подождать двадцать четыре часа, прежде чем обнародовать новость о своей победе в Южно-Китайском море, Чоудхури никогда бы не вышел из иранского посольства. Через несколько дней после этой операции Чоудхури начал рассматривать задержание Веджа как первый неверный шаг в том, что в остальном было серией идеально выполненных китайцами ходов, начиная с телефонного звонка их  поедающего M & M военного атташе по поводу Вен Руи за несколько недель до этого.

Освобождение майора Митчелла было рискованным предприятием. Когда Чоудхури впервые появился в своей комнате в иранском посольстве, Видж выглядел явно разочарованным. Позже он сказал Чоудхури, что ожидал увидеть медсестру из Красного Креста, а не какого-то там дипломата. Это разочарование сразу же рассеялось, когда Чоудхури объяснил, что индийское правительство в то же утро провело переговоры с иранцами о его освобождении из-под стражи. Чоудхури добавил только одно слово: “Поторопись”. Чоудхури и Веджа вывели через служебный вход два офицера разведывательного управления Индии.

Позже, когда Ведж спросил Чоудхури, как его дяде удалось убедить иранского посла передать его под стражу Индии, что, безусловно, не отвечало интересам иранского правительства, Чоудхури ответил единственным русским словом: компромисс .

— Компромат ? — спросил Ведж.

 — Маленькие мальчики, — ответил Чоудхури, объяснив, что Разведывательное бюро Индии взяло за правило разрабатывать и прятать небольшие рычаги воздействия на любого иностранца, особенно в ранге посла. И так уж получилось, что этот посол был педерастом. Когда дядя Чоудхури обратился к иранскому послу с фактами, расчет посла был прост. Он столкнулся бы с меньшим выговором от своего правительства за то, что был обманут индейцами, чем если бы его сексуальные наклонности когда-либо стали известны. — Вот почему они освободили вас, майор Митчелл.

 — Мои друзья зовут меня Ведж, — сказал он, и широкая улыбка растянулась на его все еще покрытом синяками лице.

Чоудхури оставил Веджа в больнице с сотрудниками посольства, которые должны были организовать его перелет обратно в США или туда, куда еще Корпус морской пехоты сочтет нужным его отправить. Чоудхури нужно было вернуться в Вашингтон, к своим обязанностям и к своей дочери. Из больницы его отвезли на машине в пристройку для посетителей посольства, где он должен был собрать свои вещи и отправиться в аэропорт. Когда он добрался до своей квартиры, он так спешил собрать вещи, что прошел прямо в спальню, прямо мимо своего дяди, который сидел на диване в гостиной и терпеливо ждал.

 — Сандип, можно тебя на пару слов?

Чоудхури подпрыгнул, услышав баритон позади себя.

 — Извините, что напугал вас.

 — Как ты сюда попал?

Старый адмирал закатил глаза, как будто был разочарован тем, что его племянник задал такой наивный вопрос. Патель за одно утро использовал свои связи в разведывательных службах своей страны, дипломатическом корпусе и вооруженных силах, чтобы организовать освобождение сбитого американского летчика из-под стражи в Иране; если он мог справиться с этим, он, безусловно, мог справиться с одной запертой дверью. Тем не менее, Патель дал своему племяннику надлежащий ответ: — Местный сотрудник вашего посольства впустил меня … — Затем, как будто почувствовав, что этого объяснения было недостаточно, он добавил: — Кое-кому, кому мы оказали некоторые услуги в прошлом. —  Патель оставил все как есть.

Чоудхури согласился выпить со своим дядей. Они вдвоем вышли на улицу и сели в ожидавший их черный седан "Мерседес". Чоудхури не спросил, куда они направляются, а его дядя ничего ему не сказал. По дороге они почти не разговаривали, что вполне устраивало Чоудхури. За те несколько дней, что он провел в Нью-Дели, он почти не покидал посольский комплекс; теперь, впервые в жизни, у него появилась возможность познакомиться с городом. Он был поражен тем, как сильно это отличалось от описаний его матери и от фотографий, которые он видел в детстве. Исчезли запыленные улицы. Исчезли ветхие лачуги, теснившиеся на тех же самых улицах. И также исчезли те, кого его дядя однажды назвал “неудобными и легковоспламеняющимися массами, склонными к бунту.

Улицы были чистыми. Дома были новыми и красивыми.

Сдвиг в городской демографии Индии начался два десятилетия назад, при президенте Моди, который вместе с другими националистическими лидерами той эпохи разрушил старую Индию, вложив средства в инфраструктуру страны, и, наконец, привел к подавлению пакистанской угрозы решительной победой в Десятидневной войне 2024 года, и использовать эту победу для укрепления вооруженных сил Индии.

Чоудхури мог бы почерпнуть историю, просто глядя из окна автомобиля на улицы без мусора, на множащиеся стеклянные высотки, на группы безупречно одетых солдат и матросов, неторопливо идущих по свежеуложенным тротуарам, в увольнении из своих танковых дивизий или на свободе со своих кораблей. Моди и его помощники устранили всякое сопротивление своим реформам, скрыв огромные социальные обломки. Это преобразование едва ли было завершено — большая часть сельской местности все еще была далеко впереди, — но очевидно, что дорога впереди сглаживалась по мере того, как разворачивалось столетие.