Шаг навстречу вселенной (СИ) - "Lela Taka" - Страница 48

— Помнишь, каким ты был тогда на Марсе? — между тем продолжил плутаркианец. — Молодым, храбрым, смекалистым и подающим надежды протеже своего Наставника, который долго тренировал тебя, чтобы ты смог стать командиром борцов за свободу. Пара десятков удачных стратегических и военных операций, и ты безоговорочно был признан лидером. Но даже успех не вскружил тебе голову. Ты остался таким же скромным и верным своим друзьям детства: Модо и Винсенту. Одно умиление, я растроган до глубины своих ног! И все в твоей жизни складывалось отлично, пока в ваших рядах не появился Мейс. Помнишь Мейса? Солдата, которого я так вовремя завербовал, и который несколько месяцев подряд пытался снискать твое доверие. И ведь в итоге ты ему поверил. Ты повелся на мой план. Да, Мейс это моя работа, и я ею горжусь. Ты, конечно, скажешь, что, если бы не последствия вашего пребывания в моей лаборатории, которое вы унизительно называете пленом и которое предшествовало тем событиям, то ничего подобного бы не случилось. Но… Ведь это тоже моих рук дело, не так ли, Тротл?

Лимбургер с наслаждением начал прохаживаться за спиной у рыжего, полностью отдаваясь своему рассказу. Тротл, все так же не отрывая взгляда от Мадлин, не шевелился и старался не реагировать на сказанное, но дыхание его медленно становилось все более тяжелым и прерывистым.

— Помнишь, как Мейс перехватил секретную депешу от вашего разведчика и доставил ее тебе лично? Конечно же, разведчик не подорвался случайно на мине, как Мейс рассказывал тебе. Он сам его застрелил. И, конечно же, не случайно в тот вечер рядом с тобой больше не оказалось никого из верных друзей. Модо боролся за жизнь в полевом госпитале после моего незавершенного вмешательства в его грудную клетку, Винсент все свободное время от военных действий и лечения от интоксикации посвящал поискам убийцы той дурочки. А твой Наставник был слишком далеко в тот момент. И больше некому было прочесть тебе эту секретную депешу, ведь это нельзя было поручить непроверенным бойцам, а у тебя тогда еще не было этих чудо очков, которые позволяют тебе видеть, несмотря на почти слепые глаза. Но лидер не может быть слепым. Точнее, слепой не может быть лидером. И исход той ночи подтверждает это!

Лимбургер, неторопливо приблизившись к Тротлу, протянул свою холеную руку и снял с его переносицы темные очки. Мадлин увидела глаза рыжего, которые раньше всегда смотрели немного сквозь нее, выхватывая лишь смутный, расплывчатый и едва освещенный силуэт, но на этот раз безошибочно нашли ее глаза и застыли в прямом контакте с ее сердцем. Его взгляд был пронзительно ждущим и неожиданно уязвимым, тогда как все его тело и выражение лица оставались такими же непоколебимыми и суровыми. Мадлин не могла оторваться от этой пугающей тишины и хрупкости, которая сочилась из его темно-серых радужек.

— Какая фантастическая экспрессия, мой юный друг! — покачал головой Лимбургер, дивясь не отрывающим друг от друга взглядов пленникам. — Запомни мои слова: я никогда не ошибаюсь. И ты не зря стоишь сейчас именно здесь. Более того, у меня есть одно отличное предложение: давай отдадим эту вещицу ей на память, — и он протянул Мадлин очки Тротла. — Тебе они все равно больше не понадобятся, ее ты не сможешь увидеть даже в них. А для нее этот жест будет напоминанием о великом мистере Лимбургере, который в итоге побеждает всех.

Мадлин с тяжелым предчувствием дрожащими пальцами взяла у него очки. Они были теплые, почти живые, они были неотъемлемой частью ее Тротла. Она зажала их в руке словно последнее доказательство того, что он все еще существует.

Между тем Лимбургер, сделав несколько размеренных шагов вдоль камеры, продолжил:

— В тот восхитительный зимний день готовилось масштабное нападение на марсиан, организованное мной и моей плутаркианской армией. Ваш разведчик сумел перехватить сведения о месте атаки и спешил сообщить их тебе. Но благодаря Мейсу истинные сведения к тебе так и не попали. Ты доверился ему. Ты попросил именно его прочесть тебе депешу, а ему всего-то лишь оставалось зачитать составленную специально мной информацию и направить тебя по ложному следу. И ты купился, ничего не перепроверив. Поэтому пока полночи ваши отряды ждали нападения в одном месте, оно было совершено в другом. Я захватил тогда огромное количество твоих сородичей, этих жалких вояк. И хоть мне не удалось сделать из них запрограммированных солдат, все же итог был тоже приятным: они все были мной уничтожены. Уж лучше мертвый враг, чем свободный. Помнишь, как я взорвал лабораторию, в которой они находились? Помнишь, как они все погибли, все до единого? Помнишь, что все это было исключительно по твоей вине?

Голос Лимбургера приобрел более настойчивые нотки. Было очевидно, что он пытался сломать Тротла любыми способами, используя не только самые болезненные его воспоминания, но даже тембр своего властного голоса и вальяжную доминирующую позу. Внешне Тротл оставался почти спокоен, и лишь в глазах его бушевал уничтожающий пожар раздирающих его эмоций, и устрашающе пульсировала вена на его напряженной шее. Никто не знал, чего ему стоило держать себя в руках и не поддаться на провокацию врага. Ведь, судя по его взгляду, все слова Лимбургера были правдой. Той правдой, что съедала его изнутри все эти несколько лет досадой, угрызениями совести и пониманием собственной ничтожности перед случившейся катастрофой, в которой он винил полностью только себя. Мадлин казалось, что под этим пылающим взглядом она сейчас обессиленно упадет, настолько его душевное состояние заставляло ее сердце болезненно колотиться в теснящих его ребрах, и она до боли в суставах сжала кулаки, только чтобы не стать его отражением, чтобы не дать ему усомниться в себе, несмотря на прошлое, которое уже не исправить. Нельзя было не прощать себя так долго. Нужно было идти вперед и верить в себя, как в него верила она. И Тротл, неосознанно протянув к ней свои завибрировавшие красные антенки, с надеждой ловил каждую песчинку ее души, каждый импульс ее ауры, и уже почти поверил, почти поборол разрушающий его хаос. Но Лимбургер снова заговорил.

— Самое приятное в том, что и к твоему стратегическому проколу тоже причастен я. И ты это прекрасно понимаешь. Пока ты был самым зорким борцом в отряде, ты бы никогда не позволил вот так легко обвести себя вокруг пальца, как это сделал Мейс. Но в тот момент ты уже почти не мог видеть. Все, абсолютно все твои ошибки были спланированы мной и успешно воплощены в жизнь тобой, жалкий неудачник! И мне лишь очень жаль, что я не довел это дело до конца. Хотя… Может, оно и к лучшему. Так я оттянул удовольствие. Сколько ты тогда продержался, пока твои назойливые сородичи из отряда не вызволили вас из моей лаборатории вместе с этим недорезанным Модо и недотравленным Винсентом? Двое суток? О да, двое незабываемых суток! И ведь оставалось всего лишь каких-то несколько часов, и ты перестал бы видеть навсегда. Какая незадача! Я бы мог вырвать твои глаза, как собирался сделать это с сердцем твоего дружка. Но я хотел, чтобы ты на всю жизнь запомнил те долгие и мучительные часы. Ты же их помнишь, верно, Тротл? Двое суток нестерпимого раскаленного яркого света, который медленно, но верно выжигал сквозь пересохшие веки твои красные глаза до самого дна, двое суток непрекращающейся боли и невыносимой жажды. Двое суток на грани бреда, небытия и полного бессилия. Меня опечалило только то, что за все это время мне так и не удалось услышать от тебя хотя бы один стон. Ну да все впереди. Потому что сегодня я завершу начатое. И ты снова пройдешь через то же самое — пытку светом, пока не ослепнешь окончательно. Это будет моим прощальным подарком тебе, бывший лидер борцов за свободу!

И Лимбургер отвратительно расхохотался.

Тротл едва заметно дрогнул, не в силах более бороться со своими воспоминаниями, и самые кончики его ушей, все так же плотно прижатых к голове, бессильно и обреченно поползли вниз. Он медленно приподнял голову и глубоко вздохнул, с молчаливой тоской и сожалением покоряясь неизбежному. И продолжал исступленно смотреть на Мадлин, чтобы даже сквозь туман и тьму выхватить ее смутный образ в последний раз и оставить его в своей памяти.