Бессмертный избранный (СИ) - Леру Юлия - Страница 76

— Не спускать с них глаз. А ты, наследник, подойди сюда. Выпустите его. — Последний взгляд на плачущего ребенка. — Кмерлан, не лей слезы на виду. Иди к себе в сонную. Я позову тебя позже.

— Прости, — снова повторяет Кмерлан. Он не смотрит на нас, он, наверное, даже не запомнил наших лиц. Я пытаюсь поймать его взгляд, как-то подбодрить его, но это так трудно сделать, когда острие друса почти упирается в грудь.

Мое сердце разрывается от жалости. Почему Энефрет не помогла нам? Почему позволила увести Инетис, почему не вмешалась?

Мальчик скрывается из виду в коридоре, и внимание правителя снова обращено к нам. Серпетис так и стоит на месте, несмотря на то, что стража расступилась, и на его лице — то же выражение, что и на лице его отца.

— Ты должен отпустить Инетис.

И даже голос его звучит так же, как голос Мланкина.

— Ты должен отпустить ее, если хочешь сохранить Асморанту.

Мланкин усмехается.

— Ты уже почувствовал себя сыном своего отца, син-фиоарна, — говорит он. — Но твое Цветение мужества еще не наступило, и не тебе давать мне советы.

— Тогда позволь, совет дам я, — говорит рядом с нами Энефрет.

Я не заметила, когда она появилась. Она обводит рукой пространство вокруг — и друсы вылетают из рук воинов, со свистом вонзаясь в каменные стены. Мланкин не успевает отдать другого приказа — Энефрет становится в два раза, в три раза выше обычного человека, и воины бросаются прочь, когда ее волосы рекой темных змей начинают растекаться по полу. Они шевелятся как живые. Они шипят как живые.

— Куда? — вопит Мланкин, прижимаясь к стене и выхватывая из-за пояса короткий кинжал. — Вернитесь! Это приказ!

Но кроме правителя никто не решается вступить в схватку с обладателем такой сильной магии.

— Оставайтесь на месте, люди Мланкина! — говорит Энефрет, и ее голос похож на рев рога. — Если хотите сохранить свою жизнь, стойте на месте!

В зале становится темнее, и мрак собирается в углах, шепчет о чем-то на странном непонятном языке, пока волосы у меня на затылке не поднимаются дыбом. Мланкин набрасывается на Энефрет и вонзает в кинжал в ее голень — единственное место, до которого он может дотянуться. Из моей груди вырывается резкий вздох, но Энефрет, кажется, даже не почувствовала удара. Она выдергивает из раны кинжал и отбрасывает его прочь — и темная, черная кровь брызгает на пол и стены из этой раны.

— Ты действительно хочешь умереть, владетель земель от неба до моря и до гор?

Мланкин напуган — я вижу это по его взгляду. Но он не опускается на колени и не молит о пощаде. Он стоит у стены, рядом с тем коридором, в котором скрылся его сын, и я откуда-то знаю, что он отдаст жизнь за него, даже если ему придется схватиться с Энефрет голыми руками.

— Что тебе нужно, маг? — выкрикивает он. — Запрет снят, возвращайся к себе домой!

— Я и так у себя дома, правитель, — отвечает она. — Весь этот мир — мой дом. Вся Цветущая долина — мой дом, и мне очень не понравилось, когда ты стал убивать тех, кто живет в моем доме по моей же воле.

Энефрет снова становится обычной женщиной — в мгновение ока, стоило лишь моргнуть. Ее улыбка холодна, а глаза горят серебристо-холодным светом луны Чевь. Она протягивает руку и касается ей руки Серпетиса, и его глаза тоже вспыхивают этим светом, как будто она поделилась с ним частью своей магии. Она вытягивает перед собой другую руку, и над ней начинают кружиться в танце два ярких шара — один желтый, другой серебристый.

Чевь и Черь. Две луны нашего мира.

— Твоя жена родит на исходе Холодов ребенка, — говорит она. — Этот ребенок принесет славу твоему роду и станет величайшим магом на века и века вперед. Ты, Мланкин, можешь выбрать свою участь прямо сейчас. Твой наследник Серпетис здоров рассудком и уже достаточно мужчина, чтобы принять правление страной, но ему понадобятся твоя мудрость и твой опыт, чтобы победить в войне, которую несут с собой люди с того берега серой реки Шиниру. Ты можешь умереть прямо сейчас, если пойдешь против моей воли.

Желтый шар накаляется, на него становится больно смотреть, и Мланкин хватается за грудь, его лицо искажается от острой боли.

Голос Энефрет звучит спокойно, тихо:

— Ты можешь помочь своей земле, нисфиур Асморанты. Вы с Серпетисом сможете объединить силу и мудрость и продержаться до тех пор, пока сын Инетис не станет взрослым. Обещаю, ему для этого понадобится не много времени.

Желтый шар тускнеет, и теперь белый сияет нестерпимым светом.

— Вам не победить в этой войне без магии, Мланкин, — говорит Энефрет. — Ты обрек свою страну на два Цветения кровопролития и боли. Это плата за то, что ты нарушил естественный ход вещей. Это цена, которую люди Цветущей долины заплатят за то, что разрешили тебе это сделать. Твой народ будет страдать — потому что теперь я подарила вам то, чего вы так упорно добивались. В мире не осталось магии. Я забрала ее, и теперь вы от нее свободны.

— Ты убьешь меня, если я не соглашусь? — спрашивает Мланкин, заслонившись рукой от сияния шара.

— Да, — говорит она.

— Что я получу, если освобожу Инетис и позволю ей остаться?

— Славу в веках, — говорит она. — Долгую жизнь. Красивую смерть.

Мланкин думает недолго. Он почти готов согласиться, когда решается задать последний вопрос:

— Ты сказала, что участь этого мира решит ребенок, которого родит Инетис. — Он впивается взглядом в ее лицо, и глаза его темнеют, становясь чернее самого чарозема. — Кто станет его отцом?

30. ВОИН

Мне не верится, что кончился этот день. Это был самый длинный из дней моей жизни, самый странный и один из самых тяжелых дней. Энефрет сказала отцу всю правду. Она сказала ему о том, что я обрюхатил свою мачеху, и что этот ребенок будет фактически его внуком, хотя родит его никто иной, как его собственная жена.

Рука Мланкина сжималась и разжималась, ища кинжал или горло Инетис — что сможет нащупать. В пустом зале его слова звучали почти как шепот.

— Мне придется признать его своим сыном, чтобы избежать позора, — сказал он. — Иначе вся Асморанта будет смеяться надо мной. И над мужем, похоронившим свою жену.

— Если попытаешься избавиться от них, я наполню твое нутро тварями, живущими в чароземе, и они съедят твое тело заживо, — недобро усмехнулась Энефрет. — Этот ребенок должен родиться здесь, в этих стенах. От этого зависит твое будущее, Мланкин. Твое — и страны, которой ты управляешь. Помни об этом.

— Асморанта не станет смеяться над мужем, простившим свою жену, — подал голос Цилиолис. Он не смотрел на Мланкина, когда говорил. Обращался только к Энефрет. — Ты не сможешь показать более явно свое намерение справедливо отнестись к бывшим магам. Это было бы разумно.

— Смерть одной жены положила начало запрету. Воскрешение другой ознаменует его конец, — кивнула Энефрет. — Подумай об этом.

Я лежу на постели и думаю о том, что с моим возвращением к отцу ничего еще не кончилось. Все только начинается, и завтра утром мне придется принять на свои плечи часть груза, который несет на себе отец. И война на границе будет первым, с чем мне придется иметь дело. Завтра днем все мы соберемся и обсудим, как быть. Мне нужно хорошо отдохнуть. Завтра долгий день.

Я закрываю глаза, но сон не приходит. В сонной пахнет травами — непривычный тяжелый запах. Простыни из оштанского полотна такие тонкие, что я боюсь их порвать, лишний раз повернувшись на постели. Одеяло легко скользит по телу, лаская кожу, как руки женщины, и я скидываю его прочь — в сонной натоплено, я могу спать без него.

Перед мысленным взором снова встает лицо отшельницы, каким оно было в ту ночь, когда нас свели чары Энефрет. Ее глаза, голос, шрам, пересекающий лицо. Все было так похоже. У меня не было никаких сомнений в том, что я был с ней.

Я все еще не могу поверить, хоть и понимаю, что Энефрет не было смысла лгать. Это не Унна пришла ко мне тогда, это Инетис. И это была не настоящая страсть, а всего лишь морок — вроде тех, что накладывали на нашу деревню маги, чтобы отвлечь врагов. Но я бы не поддался ей так легко, если бы видел перед собой лицо своей мачехи. С отшельницей оказалось проще.