Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Дюма Александр - Страница 32

• Предыдущая
• 32/140
• Следующая

– Боже мой! – проговорил Планше и пристально взглянул на своего бывшего господина, как бы сомневаясь, в здравом ли он уме.

– Что с тобой?

– Ничего, сударь.

– Начинаешь ты понимать?

– Боюсь, что начинаю.

– А! Ты понимаешь, что я хочу возвратить престол Карлу Второму?

Планше привскочил на стуле.

– Ах, – сказал он с испугом, – так вот что называете вы реставрацией!

– А разве это не так называется?

– Правда, правда! Но подумали ли вы хорошенько?

– О чем?

– О том, что там делается.

– Где?

– В Англии.

– А что? Расскажи, Планше!

– Извините, сударь, что я пускаюсь в рассуждения, вовсе не касающиеся моей торговли. Но так как вы предлагаете мне торговое предприятие… Ведь вы мне предлагаете торговое предприятие, не так ли?

– Богатейшее!

– Ну, раз вы мне предлагаете торговое предприятие, то я могу обсуждать его.

– Обсуждай, Планше; это поможет выяснить истину.

– С вашего позволения, сударь, я скажу, что, во-первых, там есть парламент.

– А потом?

– Армия.

– Хорошо. Нет ли еще чего?

– Народ.

– Все ли?

– Народ сверг и казнил короля, отца теперешнего. Так уж, наверное, он и этого не примет.

– Планше, друг мой, – отвечал д’Артаньян, – ты рассуждаешь так, словно у тебя на плечах головка сыра… Народу уже надоели эти господа, которые называются какими-то варварскими именами и поют псалмы. Я заметил, любезный Планше, что народ предпочитает шутки церковному пению. Вспомни Фронду: как пели в то время! Славное было времечко!

– Ну, не очень-то! Меня чуть было не повесили!

– Да, но все-таки не повесили! И наживаться ты начал под эти песни.

– Ваша правда, но вернемся к армии и парламенту.

– Я сказал, что беру двадцать тысяч ливров господина Планше и сам вношу такую же сумму; на эти сорок тысяч я наберу войско.

Планше всплеснул руками. Видя, что д’Артаньян говорит серьезно, он подумал, что лейтенант положительно сошел с ума.

– Войско?.. Ах, сударь! – произнес он с ласковой улыбкой, опасаясь разъярить этого сумасшедшего и довести его до припадка бешенства. – Войско? А какое?

– В сорок человек.

– Сорок человек против сорока тысяч? Маловато! Вы один стоите тысячи человек, в этом я совершенно уверен; но где найдете вы еще тридцать девять человек, которые могли бы сравниться с вами? А если и найдете, кто даст вам денег заплатить им?

– Недурно сказано, Планше!.. Черт возьми, ты становишься льстецом!

– Нет, сударь, я говорю то, что думаю; как только вы с вашими сорока людьми начнете первое настоящее сражение, я очень боюсь…

– Так я не буду начинать настоящего сражения, любезный Планше, – отвечал гасконец с улыбкою. – Еще в древности были превосходные примеры искусных маневров, состоящих в том, чтобы избегать противника, а не нападать на него. Ты должен знать это, Планше; ведь ты командовал парижанами в тот день, когда они должны были драться с мушкетерами. Тогда ты так хорошо рассчитал маневры, что не двинулся с Королевской площади.

Планше засмеялся.

– Правда, – согласился он, – если ваши сорок человек будут всегда прятаться и действовать хитро, так можно надеяться, что никто их не разобьет. Но ведь вы хотите достичь какой-нибудь цели!

– Разумеется. Вот какой я придумал способ быстро восстановить короля Карла Второго на престоле.

– Какой? – вскричал Планше с удвоенным вниманием. – Расскажите ваш план. Но мне кажется, мы кое-что забыли.

– Что?

– Не стоит говорить о народе, который предпочитает веселые песни псалмам, и об армии, с которой мы не будем сражаться, но остается парламент, он-то ведь не поет.

– Но и не дерется. Как тебя, Планше, человека умного, может тревожить эта кучка крикунов, которую называют охвостьем и скелетом без мяса! Парламент меня не беспокоит.

– Ну, если так, не будем о нем говорить.

– Хорошо. Перейдем к самому главному. Помнишь ты Кромвеля, Планше?

– Много слыхал про него.

– Он был славный воин!

– И страшный обжора.

– Как так?

– Он разом проглотил всю Англию.

– Хорошо, Планше; а если б накануне того дня, как он проглотил Англию, кто-нибудь проглотил его самого?

– Ах, сударь, то он был бы больше его самого. Так говорит математика.

– Хорошо. Вот мы и пришли к нашему делу.

– Но Кромвель умер. Его поглотила могила.

– Любезный Планше, я с радостью вижу, что ты стал не только математиком, но и философом.

– Я употребляю в лавке много печатной бумаги; это просвещает меня.

– Браво! Стало быть, ты знаешь – ты не мог научиться математике и философии, не научившись хоть немного истории, – что после великого Кромвеля явился другой, маленький?

– Да, его звали Ричардом, и он сделал то же, что и вы, господин д’Артаньян: подал в отставку.

– Хорошо! Очень хорошо! После великого, который умер, после маленького, который вышел в отставку, явился третий. Его зовут Монком. Он генерал очень искусный, потому что никогда не вступает в сражение; он отличнейший дипломат, потому что никогда не говорит ни слова, а желая сказать человеку: «Здравствуй», – размышляет об этом двенадцать часов и наконец говорит: «Прощай». И все ахают, потому что слова его оказываются кстати.

– В самом деле, это не худо, – сказал Планше. – Но я знаю другого политика, очень похожего на него.

– Не Мазарини ли?

– Он самый.

– Ты прав, Планше. Только Мазарини не имеет видов на французский престол; а это, видишь ли, меняет все дело. Так вот, Монк, у которого на тарелке лежит, точно жаркое, вся Англия, который готовится проглотить ее, этот Монк заявляет приверженцам Карла Второго и самому Карлу Второму: «Nescio vos»…[4]

– Я не понимаю по-английски, – сказал Планше.

– Да, но я понимаю, – отвечал д’Артаньян. – Nescio vos значит: не знаю вас… Вот этого-то Монка, самого важного человека в Англии, после того как он проглотил ее…

– Что же?

– Друг мой, я еду в Англию и с моими сорока спутниками похищаю его, связываю и привожу во Францию, где перед моим восхищенным взором открываются два выхода.

– И перед моим! – вскричал Планше в восторге. – Мы посадим его в клетку и будем показывать за деньги!

– Об этой третьей возможности я и не подумал. Ты нашел ее, Планше!

– А хорошо придумано?

– Прекрасно. Но мое изобретение еще лучше.

– Посмотрим, говорите.

– Во-первых, я возьму с него выкуп.

– Сколько?

– Да такой молодец стоит сто тысяч экю.

– О, разумеется!

– Или, что еще лучше, отдам его королю Карлу Второму. Когда королю не придется бояться ни славного генерала, ни знаменитого дипломата, он сам найдет средство вступить на престол, а потом отсчитать мне эти сто тысяч экю. Вот какая у меня идея! Что ты скажешь о ней, Планше?

– Идея бесценная, сударь! – вскричал Планше, трепеща от восторга. – Но как пришла она вам в голову?

– Она пришла мне в голову как-то раз утром, на берегу Луары, когда наш добрый король Людовик Четырнадцатый вздыхал, ведя под руку Марию Манчини.

– Ах, сударь, смею уверить вас, что идея бесподобна, но…

– А, ты говоришь «но»?

– Позвольте!.. Ее можно сравнить со шкурой того огромного медведя, которую, помните, надо было продать, но раньше содрать с еще живого медведя. А ведь взять Монка – это не шутка.

– Разумеется, но я наберу войско.

– Да, да, понимаю, вы захватите его врасплох. О, в таком случае успех обеспечен, потому что в таких подвигах никто с вами не сравнится.

– Мне везло в них, правда, – отвечал д’Артаньян с гордой простотой. – Ты понимаешь, что если бы в этом деле со мной были мой милый Атос, бесстрашный Портос и хитрый Арамис, то мы бы быстро закончили его. Но они куда-то исчезли, и никто не знает, где их найти. Поэтому я возьмусь за дело один. Скажи мне только: выгодно ли оно? Можно ли рискнуть капиталом?

– Слишком выгодно.

– Как так?

• Предыдущая
• 32/140
• Следующая