Соратники Иегу - Дюма Александр - Страница 34

• Предыдущая
• 34/167
• Следующая

— Куда же мы направимся?

— Честное слово, я и сам не знаю. Десять лет назад я повел бы вас на фермы, где откармливали пулярок. Вы же знаете, что бресские пулярки славились на всю Европу. В Бурке был филиал крупного хозяйства, находившегося в Страсбуре. Но вы понимаете, во время террора этот филиал закрылся. Всякого, кто ел пулярок, объявляли аристократом, а вы, конечно, помните припев, исполненный братских чувств: «Дело пойдет, дело пойдет, аристократов на фонарь!» После падения Робеспьера стали снова откармливать пулярок. Однако после восемнадцатого фрюктидора всем обитателям Франции был дан приказ похудеть, приказ распространялся даже на кур… Но все равно идемте, вместо пулярок я покажу вам что-то другое, например, площадь, на которой казнили тех, кто их ел. Впрочем, за время моего отсутствия названия улиц переменились: так сказать, мне знакомы коробки, но я не знаю новых этикеток.

— Вот как! — удивился сэр Джон. — Значит, вы не республиканец?

— Это я-то не республиканец? Полноте! Напротив, самый убежденный, я способен сжечь себе руку на манер Муция Сцеволы или броситься в пропасть, подобно Курцию, ради спасения республики. Но, на беду, у меня ясный, логический ум: всякая нелепость бросается мне в глаза, можно подумать, что меня щекочут, — я не могу удержаться от хохота. Я охотно принимаю Конституцию тысяча семьсот девяносто первого года. Но когда бедняга Эро де Сешель попросил директора Национальной библиотеки прислать ему законы царя Миноса, чтобы создать конституцию по образцу критской, мне подумалось, что можно найти образец и поближе, приняв законы Ликурга. Я нахожу, что названия январь, февраль и март с их мифологической окраской ничуть не хуже нивоза, плювиоза и вантоза. Я не понимаю, почему если в тысяча семьсот восемьдесят девятом году новорожденных нарекали такими именами, как Антуан или Хризостом, то в тысяча семьсот девяносто третьем их называют Брутом и Кассием! Вот эта почтенная улица, милорд, называлась Рыночной, и в этом названии не было ничего непристойного или аристократического, не правда ли? Так вот, теперь она именуется… погодите (Ролан взглянул на надпись) … улицей Революции. Вот и другая, она называлась улицей Богоматери, а сейчас называется улицей Тампля. Спрашивается, почему ее так окрестили? Вероятно, для того, чтобы увековечить память о тюрьме, где гнусный Симон пытался обучать сапожному мастерству наследника шестидесяти трех королей. — Может быть, я одного прибавил или двух убавил, не придирайтесь! — Но вот третья улица, она носила имя Кревкёра, полководца, знаменитого в Бресе, в Бургундии и во Фландрии, а теперь это улица Федерации. Федерация — хорошая вещь, но чем плохо было имя Кревкёр? К тому же эта улица теперь идет прямо к площади Гильотины, и, по-моему, это ее серьезный недостаток: я предпочел бы, чтобы не было улиц, ведущих к таким площадям. Но она обладает важным преимуществом: находится она в каких-нибудь ста шагах от тюрьмы, так что господину Буркскому уже не нужна телега для перевозки заключенных. Обратите внимание, что палач остается дворянином! Вдобавок эта площадь так прекрасно расположена, что с любой ее точки видно все, что на ней происходит. Она носила имя моего пращура Монтревеля. Очевидно, предвидя ее теперешнее назначение, он удачно разрешил проблему, которую еще предстоит разрешить при постройке театров: здесь отовсюду хорошо видно. Если когда-нибудь мне там отсекут голову, — а в наше время в этом нет ничего невероятного! — то я буду сетовать лишь на одно: я займу плохое место, и мне будет видно хуже, чем другим. А теперь поднимемся на несколько ступеней — вот мы и на площади Стычек. Наши революционеры сохранили ее прежнее название, но, по всей вероятности, они не знают, почему она так названа. По правде сказать, это и мне неизвестно. Впрочем, я как будто припоминаю, что некий сеньор д'Эставайе бросил вызов какому-то фламандскому графу, и на этом месте между ними произошла схватка. Теперь, дорогой лорд, перейдем к тюрьме. Глядя на это здание, вы проникаетесь мыслью о превратностях судьбы. Сам Жиль Блаз не испытал в жизни столько перемен, как здание тюрьмы. До прихода Цезаря это был галльский храм; Цезарь превратил его в римскую крепость; неизвестный архитектор сделал из него средневековое оборонительное сооружение; сеньоры де Бей, по примеру Цезаря, перестроили его в крепость. Одно время там была резиденция герцогов Савойских; впоследствии там поселилась тетка Карла Пятого; она посещала строящуюся церковь в Бру, но не дожила до окончания постройки. Наконец, после Лионского договора, когда округ Брес вновь присоединился к Франции, из этого здания сделали сразу тюрьму и зал суда. Подождите меня здесь, милорд, если вам неприятно слышать скрип решетчатых ворот и скрежет засовов в петлях. Мне нужно посетить одну камеру.

— Скрежет засовов и скрип ворот не слишком веселые звуки, но все равно, раз вы занялись моим образованием, ведите меня в эту камеру.

— Ну, тогда идемте скорее! Тут собралось множество зевак, и они как будто хотят со мной говорить.

И в самом деле, по городу уже стали распространяться какие-то слухи, люди выходили из домов, сбивались в кучки, с любопытством рассматривали Ролана, указывая на него пальцем.

Ролан позвонил у решетчатых ворот, которые тогда находились на том же месте, что и в наши дни, но открывались во двор. Тюремщик подошел к решетке.

— А! Это по-прежнему вы, дядюшка Куртуа? — заговорил молодой человек. — Не правда ли, подходящее имя для тюремщика? — добавил он, обращаясь к сэру Джону. Тюремщик с удивлением воззрился на Ролана.

— Кто это? — спросил он сквозь решетку. — Вы знаете мое имя, а я вашего не знаю!

— Да! Я знаю не только ваше имя, но и ваши убеждения: вы старый роялист, дядюшка Куртуа!

— Сударь, — испуганно прошептал тюремщик, — ради Бога, бросьте эти опасные шутки и скажите, что вам угодно!

— Так вот, милый дядюшка Куртуа, я хотел бы посмотреть камеру, в которую в свое время посадили мою мать, госпожу де Монтревель, и мою сестру, мадемуазель де Монтревель.

— Ах! — воскликнул тюремщик. — Так это вы, господин Луи? Ведь мы с вами и впрямь знакомы! Ей-Богу, вы стали писаным красавцем!

— Вы находите, дядюшка Куртуа? Но я могу отплатить

вам тою же монетой: ваша дочка Шарлотта, честное слово, красивая девушка. Шарлотта — это горничная моей сестры, милорд.

— И она этому очень рада, у вас ей лучше, чем здесь, господин Луи. Правда, что вы адъютант генерала Бонапарта?

— Увы, Куртуа, я имею эту честь. Ты предпочел бы, чтобы я был адъютантом господина графа д'Артуа или господина герцога Ангулемского?

— Да перестаньте же, господин Луи!

Потом, наклонившись, тюремщик спросил Ролана:

— Скажите, это правда?

— Что именно, дядюшка Куртуа?

— Что генерал Бонапарт вчера проезжал через Лион?

— Мне думается, этому можно верить, — я уже второй раз слышу эту новость. А! Теперь я понимаю, почему эти славные люди смотрели на меня с таким любопытством: очевидно, они собирались меня расспросить. Они, так же как и вы, дядюшка Куртуа, не знают, чем объяснить приезд генерала Бонапарта.

— А знаете, что еще говорят, господин Луи?

— А разве еще что-нибудь говорят, дядюшка Куртуа?

— Конечно, говорят, только шепотком.

— Что же именно?

— Говорят, будто генерал Бонапарт едет в Париж с тем, чтобы посадить на трон его величество Людовика Восемнадцатого, и если гражданин Гойе, президент Директории, воспротивится, то он посадит короля силой!

— Ну и ну! — с насмешливой улыбкой протянул Ролан. Но дядюшка Куртуа, настаивая на своем, утвердительно кивнул головой.

— Возможно, — добавил Ролан, — но эту новость вам следовало бы преподнести мне в первую очередь. А теперь, когда вы меня узнали, надеюсь, вы нас впустите?

— Еще бы! Черт возьми, это моя обязанность!

И тюремщик, встретивший Ролана с недоверием, бросился отпирать ему ворота.

Молодой человек вошел во двор, а вслед за ним сэр Джон.

Тюремщик тщательно запер решетку ворот и зашагал впереди, позади шли Ролан и англичанин.

• Предыдущая
• 34/167
• Следующая