Парижские могикане. Том 2 - Дюма Александр - Страница 53

• Предыдущая
• 53/179
• Следующая

— Эй, что это ты делаешь? — окликнул его папаша Фрикасе.

— Я? — переспросил лакей.

— Да, ты.

— Хм! Я подал то, что вы просили, а вы заказали две водки и «Конституционалиста»: вот ваша газета, а вот две рюмки.

— И теперь ты уносишь графин?

— Ну да!

— Позволь тебе заметить, молокосос, что с клиентами так не поступают.

— Что вы сказали? Молокосос?!

— Что слышал: молокосос!

— Вот именно, молокосос, — подтвердил Багор.

— Как же, по-вашему, поступают с клиентами? — спросил лакей, сочтя правильным не настаивать, раз уж папаша Фрикасе не собирался брать свое слово обратно.

— Оставляют весь графин, отметив уровень, а когда посетители уходят, они платят за все сразу: сколько выпито, столько и выпито.

— Черт побери! — воскликнул Багор. — Сколько выпито, столько и выпито… Кажется, понятно, а?

— А кто из вас двоих будет платить? — не унимался лакей.

— Я, — отвечал папаша Фрикасе.

— Тогда другое дело.

И он поставил графин на стол.

— Эй, коротышка! — бросил Багор.

— Это вы мне? — спросил лакей.

— А то кому же?

— Я вас слушаю.

— А ты не очень-то вежлив.

— Что вы имеете в виду?

— Ты сказал: «Тогда другое дело».

— Ну и что?

— Повторяю, что это не очень-то вежливо. Думаешь, только господин Фрикасе может заплатить за твой графин с водкой?

— Возможно, не только он. Да таков уж приказ.

— Чей приказ?

— Хозяина.

— Господина Робине?

— Господина Робине.

— Он что же, приказал не верить мне, твой господин Робине?

— Нет, но он мне приказал отпускать вам только за наличные.

— И прекрасно.

— Вас это устраивает?

— Да: гордость удовлетворена.

— Ну, вас несговорчивым не назовешь.

— Твое здоровье, Багор! — проговорил папаша Фрикасе.

— Твое здоровье, Фрикасе! — отозвался Багор.

И оба накинулись на графин, но пили по-разному, в соответствии со своим характером: Багор отправлял содержимое рюмки в глотку, будто письмо в почтовый ящик; папаша Фрикасе его смаковал.

— Видел вчерашний биржевой бюллетень? — спросил кошатник. — Я еще не просматривал…

— Ты, верно, забыл, что я неграмотный, — отозвался Багор.

— Да, и правда, — презрительно сказал кошатник.

— Пять процентов составили сто франков семьдесят пять сантимов, — сообщил сосед в черном фраке, засаленном галстуке, с цепочкой из поддельного золота — в общем, сомнительного вида господин.

— Спасибо, господин Ги-д'Амур, — поблагодарил папаша Фрикасе.

Он снова наполнил рюмку Багра.

— Стало быть, сегодня играют на понижение, — заметил он.

— Да, готов дать руку на отсечение, — проговорил Багор, берясь за рюмку.

— В таком случае, я хотел бы покупать, — сказал папаша Фрикасе с самоуверенностью старого маклера.

— Я бы покупал! — с пафосом выговорил тряпичник. И он отправил вторую рюмку вслед за первой. Кошатник наполнил ее в третий раз.

— Ты видел, как этот фат Сальватор нам поклонился? — спросил он своего товарища.

— Нет, — признался Багор.

— Мне это просто надоело… Ну-ну! Он, должно быть, считает себя королем комиссионеров?

— А по-моему, он себя мнит кое-чем получше, — заметил Багор.

— Если не возражаешь, — продолжал кошатник, наливая Багру четвертую рюмку, — мы уладим наши дела как настоящие друзья, не посвящая в них третьего.

— Нет ничего лучше; только должен тебя предупредить: когда я говорю о делах, я умираю от жажды!

— Так выпьем!

И папаша Фрикасе налил Багру пятую рюмку водки; у тряпичника все поплыло перед глазами.

— Итак, я говорил, что ты мне должен сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов.

— А я говорил, — подхватил Багор, еще не потеряв способность считать, — я говорил, что должен тебе только семьдесят пять ливров и десять су.

— Это потому, что ты упрямишься и не учитываешь процентов.

— Верно, — кивнул Багор, протягивая рюмку, — я не учитываю процентов.

Папаша Фрикасе налил Багру водки.

— Однако вместе с процентами будет ровно сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов.

— Каким же образом семьдесят пять ливров и десять су могли за семь месяцев…

— За восемь!

— … за восемь месяцев принести такие проценты?

— Сейчас сам увидишь… Ты переехал ко мне восемь месяцев назад…

— Как я был в то время счастлив! — меланхолически проговорил Багор, думая о том, с какой легкостью папаша Фрикасе сыпал в те времена монетами в пятнадцать су.

— И я тоже! — в тон Багру заметил кошатник, вспоминая, как мадемуазель Бебе Рыжая переехала к нему. — Чего ж ты хочешь, друг мой! Мы стареем, наши дни убывают…

— Ты прав; только наши долги со временем все прибывают.

— Это из-за процентов, — повторил папаша Фрикасе. — Как я уже сказал, восемь месяцев назад ты переехал ко мне; я сдал тебе комнату за пять франков в месяц.

— Подтверждаю!

— Очень хорошо! Ты не платил мне с самого начала.

— А зачем обзаводиться дурной привычкой?

— Пять франков умножаем на восемь месяцев: итого получается сорок.

— Да, только вот уже месяц, как я у тебя не живу, стало быть, семью пять — тридцать пять.

— Ты оставил в комнате старую корзину, и это помешало мне сдать ее другим жильцам, — заметил папаша Фрикасе.

— Надо было выбросить корзину в окно, только и всего!

— Ага! Чтобы ты потом сказал, что в ней было сто тысяч франков!

— Ну ладно, пускай будет восемь месяцев, — сдался Багор, — я завтра же заберу свою корзину.

— Ну уж нет, теперь это мой залог!

— Значит, мой долг будет и дальше расти?

— Заплати сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов, и долга не будет.

— Ты отлично знаешь, что у меня нет ни единого су из твоих ста семидесяти пяти франков четырнадцати сантимов!

— В таком случае не спорь, когда я считаю.

— Считай… только не забывай подливать!

Папаша Фрикасе налил Багру седьмую или восьмую рюмку (тряпичник сбился со счета, и мы — с позволения читателей — тоже перестаем считать).

— Мы остановились на том, что за восемь месяцев ты мне задолжал сорок франков; кроме того, тридцать пять франков пятьдесят сантимов ты у меня брал по мелочам.

— Раз шестьдесят я у тебя занимал, а то и больше!

— Ты, стало быть, не возражаешь, что я одалживал тебе деньги?

— Нет. Я признаю, что должен тебе семьдесят пять ливров десять су; я любому готов это повторить, я буду кричать об этом на каждом углу.

— Отлично! Двенадцать процентов от семидесяти пяти франков пятидесяти сантимов…

— Двенадцать процентов?! Законная ставка составляет пять… в крайнем случае — шесть процентов.

— Дорогой мой Багор! Ты забываешь, что я рискую.

— Верно, верно, — кивнул тряпичник, — о риске я забыл.

— Значит, ты согласен на двенадцать процентов? — продолжал папаша Фрикасе, снова наполняя рюмку приятеля.

— Согласен, — заплетающимся языком пролепетал тот.

— Так вот, — продолжал кошатник, — в первый месяц двенадцать процентов составили девять франков и два с половиной сантима; прибавим эту сумму к семидесяти пяти с половиной франкам, итого — восемьдесят четыре франка и пятьдесят два с половиной сантима.

— А-а, так это, значит, каждый месяц?..

— Что?

— Твои двенадцать процентов…

— Разумеется.

— Да если так считать, за год набежит сто сорок процентов!

— Черт побери! Я же рискую!

— Что верно — то верно, — все больше хмелея, проговорил Багор, — риск есть!

— Теперь ты прекрасно понимаешь, что должен мне сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов, не так ли?

— О! При ста сорока процентах годовых меня удивляет, что я не должен тебе больше.

— Нет, больше ты мне не должен, — подтвердил папаша Фрикасе.

— Это-то и странно! — воскликнул Багор.

— Ты, стало быть, готов признать, что должен мне сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов?

— А не хватит тебе ста семидесяти пяти франков? — усмехнулся Багор.

• Предыдущая
• 53/179
• Следующая