Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич - Страница 39

Зазвенели далекие колокола в Храме Шестидесяти Шести Атрибутов — кончилась закатная стража, начался Мертвый час, не входящий в стражи — время зла и дьявольских происков. Вокруг царила тьма, даже серебряный диск луны скрылся за тучами. Погода благоприятствовала капитанским замыслам. Форштевень резал черную, как антрацит, воду. Пройдя мимо складов, корабль вышел к условной городской черте, где вместо солидных каменных построек начиналась сельская анархия с избами и амбарами. Здесь же выходила в море последняя сточная труба, заиленная, почти непроходимая.

Корабль тихо скользнул ближе к берегу. Лег в дрейф, подтянул лодку, в которую быстро пересело несколько пар гребцов. Высокая худая фигура в плаще ступила последней и заняла место рулевого. Гребли молча, тяжело выдыхая в едином ритме под скрип весел в уключинах. Волны плескали в борт, суля шторм на рассвете. Когда лодка прошла примерно половину расстояния от корабля до берега, рулевой оценил дистанцию и счел ее достаточной. Поднял руку, затянутую в перчатку, подавая сигнал. То ли гребцы были немы, то ли все уже оговорено заранее, но все так же без единого слова моряки посбрасывали одежду, натираясь запасенным жиром. И один за другим пустились вплавь к одномачтовику, гребя так, словно сам дьявол гнался за ними. Теперь в лодке остались только рулевой и большой деревянный ящик, накрепко принайтованный канатами в три пальца толщиной.

Человек немного подождал. Встал, поправил опущенные и подвязанные шнурком на манер капюшона поля треуголки. Достал кинжал, один за другим перерезал веревки, коснулся пальцами толстых досок. Ящик дрогнул, изнутри донеслось протяжное шуршание, как будто длинная цепь скользила по шерсти. Рулевой кивнул сам себе, оценил, насколько далеко успели отдалиться пловцы. Морякам приходилось несладко, но все хорошо плавали, а жир должен был уберечь от холода осенней воды.

Человек обождал еще с полминуты, затем снял шляпу и отступил на край лодки. Глубоко вдохнул, концентрируясь. Выдох… Снова глубокий вдох… Как обычно мимолетное сожаление о том, что подобный фокус нельзя использовать в бою. Привычное изгнание сторонней мысли — и выдох, глубокий, протяженный. Вдох…

На третьем выдохе женщина открыла рубиновые глаза и резко выбросила вперед левую руку с напряженной ладонью. Беззвучно ударила синяя молния, которая не столько виделась, сколь ощущалась. Ящик бросило к борту, как детскую игрушку из тонкой стружки, он встал на ребро и спустя мгновение неверного баланса опрокинулся через бортик, разваливаясь треснувшими досками. Женщина взмахнула руками, держа равновесие в сильно раскачивающейся лодке. Быстро очертила над головой круг, след от ее руки еще пару секунд мерцал в воздухе, как после резкого взмаха тлеющим прутиком. Закрытая от выпущенного в море создания, ведьма пристально наблюдала за тем, как нечто длинное, плоское извернулось в черных волнах, вздымая буруны. Один из концов неведомой твари слегка задел борт. Весло, спущенное за борт, переломилось, как тростинка. Лодку снова дернуло так, что ведьма вторично едва удержалась на ногах, балансируя расставленными руками.

Существо продолжало бултыхаться, накручивая сложные петли и восьмерки, словно никак не могло решиться, куда его больше влечет — к одномачтовику или берегу. На сложном сегментированном панцире горели желтым огнем знаки — чередующиеся в строгом порядке литиры старого языка и символы Темного Джотиша. Они неумолимо приказывали, направляли создание к цели. Наконец молчаливый приказ взял верх, и, прекратив верчение на месте, существо стремительно двинулось к берегу, скользя по волнам как морская змея. Длинный росчерк пены в черной воде обозначил идеально прямой бросок твари к трубе водостока. Прищурив красные глаза, ведьма заметила, как длинное червеобразное тело выбирается из воды, оставляя широкий след в иле. Мгновение — и выпущенное на свободу чудовище скрылось в подземелье.

Женщина достала из-за пазухи небольшой костяной амулетик и раскрошила его в ладони, подав магический сигнал, что дело сделано, и смертоносный охотник выпущен на свободу. Следующее движение руками, и лодка неспешно двинулась обратно к одномачтовику, мягко подталкиваемая в корму невидимой силой. Ведьма опустилась на скамейку, опустила ноющие от усталости руки — столько волшбы за несколько минут было чересчур даже для нее.

— А теперь, Искра, до встречи… — прошептала женщина с рубиновыми глазами.

Елена молча готовилась к операции и напряженно думала.

Конспирация и спешка были, в общем, понятны, так же как готовность пахана обратиться не к цеховому лекарю, а к неизвестной девке без ученичества и грамоты. В мире «ночных людей» нравы царили внешне сдержанные, а фактически — людоедские. Власть «покровителей» держалась на личном авторитете, который требовалось поддерживать и укреплять. А поддерживать и укреплять нужно было постоянно, ибо каждый отдельно взятый пахан знал, что в спину ему глядят десятки глаз, только и ждущих промаха, любого доказательства слабости. В таких условиях «позорная болезнь» могла сыграть только в минус и даже породить шуточки насчет содомского порока. Поэтому, чем раньше и незаметнее от нее избавиться, тем лучше.

Но все это не облегчало лекарскую задачу ни на соломинку. Опыт вскрытия всевозможных фурункулов у Елены накопился богатейший, это была самая распространенная хворь в тюрьме — от скудного питания и антисанитарии. Однако не в таком виде. То есть что делать было ясно. А вот как все это выполнить технически… И что если, скажем, игла попадет в кровеносный сосуд, которых вокруг кишечника должно быть немерено? Не пережать и не прижечь ведь.

Отзвонила середина полуночной стражи, когда все было собрано и готово к операции. Вода парила, настой сухой ромашки приятно пах, иглу притащили знатную, казалось, можно уколоться от одного взгляда. Елена обозрела инвентарь, проиграла в уме еще раз последовательность действий и спросила:

— Готов?

— Работай, — прошипел сквозь зубы пахан.

Бадас, вспомнила Елена. Точно его зовут Бадас, где-то когда-то проскальзывало в разговоре с карлицей. Забавно, почти как Badass. Впору было ухмыльнуться, но женщина поняла, что ей ни капельки не смешно.

— Будет тяжело, мешать эликсир от боли времени уже нет. Главное — не дернуться в момент укола, а то пропорю, — предупредила Елена.

Пахан ответил непереводимой фонемой, которая строилась вокруг предельно грубой формы «сжать булки и терпеть» и означало что-то вроде «не ссы, прорвемся». Сам сказал, сам же громко заржал, оценив тонкую иронию. В смехе, однако, звучала явная истерическая нотка, верный признак того, что пациент уже на грани.

— Ну, поехали, — шепнула сама себе лекарка и начала калить иглу на огоньке свечи

Как говорилось в старых книгах, опустим завесу милосердия над последующей сценой. Скажем лишь, что рука медика была опытна и тверда, пациент стоически терпел, а бог явно решил, что Бадас еще не выбрал полную меру своих грехов на земле. Все прошло нормально, без эксцессов. Насколько можно обозвать «нормальным» прокол гнойника в прямой кишке граненой иглой с помощью зеркала и волшебной лампы. И последующее промывание отваром ромашки. Достаточно сказать, что Елена так не выматывалась уже много месяцев, а одежда провоняла насквозь, хуже, чем на рыбном рынке к исходу летнего вечера. Да уж, нескучный выдался денек, тут и трупоразделывание, и экстремальная медпрактика.

— Ну, все, — Елена замотала повязку на груди подопечного и для верности мазнула поганой жижей из горшка.

Ранения в грудь, как правило, сильно сковывали подвижность, так что не возникнет вопросов — чего это пахан сидит столбом. Бадас выглядел очень бледно, но держался. Все-таки страдание уравнивает людей, на изможденной физиономии не осталось и следа бандитского форса, а в глазах вместо злой готовности плескалась боль, граничащая с отчаянной надеждой.