Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич - Страница 20

— Нет… грамоты у меня нет, — ответила девушка, стараясь как можно точнее подбирать слова. Не хватало еще попасть из огня работоргового криминала в полымя цеховых правил.

— Я…

Тут она сделала новую паузу, сообразив, что про Аптеку распространяться опять же стоит. Кто знает, открыт ли еще контракт на рыжую пришелицу из неведомых земель.

— Я знаю травы, умею делать мази, смешивать эликсиры и зашивать раны.

— А ожоги лечить можешь?

Странный вопрос. Елена в упор не видела на карлице и девчонке ни единого ожога, даже от уголька.

— Какие?

— Кипяток и раскаленное железо.

Добросовестно подумав, девушка решила, что лечить такое она сумеет. Хотя повреждения от едкой флоры пустошей и Злого Солнца больше походили на поражения кислотой, кожа есть кожа.

— Да.

— Вывихи вправляешь?

— Да.

Маленькая хозяйка наклонила голову с очень серьезным видом и даже будто с толикой радости. Девочка молча наблюдала, сохраняя выражение заинтересованной сосредоточенности на некрасивой мордашке.

— Отдыхай, — сказала, почти приказала карлица. — Завтра поговорим.

— Я заплачу, — Елена, несмотря на сонливость, все же постаралась устранить все возможные несообразности. — У меня есть немного серебра… — тут она поняла, что устала даже не сильно, а просто запредельно. Тело пережгло адреналин, исчерпало запас всех сил и проваливалось в неконтролируемое забытье.

— На поясе, снимите кошель сами.

— После, — твердо отозвалась хозяйка. — Завтра. Спи. Вон скамья, можно лечь.

— Мне воды… — запоздало выдавила Лена. Прежде лютая жажда шла фоном за болью, а сейчас остро напомнила о себе.

— Она принесет.

Кто такая «она» пришлось соображать долго, но, в конце концов, Елена справилась. Откинула голову на твердую спинку, со злой усмешкой вспомнила себя прежнюю, неспособную просто заснуть в гостях, без любимой пижамы и подушки с Мамору Чиба.

Как мало нужно человеку, чтобы вернуться в первобытное состояние машины выживания… Немного холода, чуть-чуть настоящего голода, припудрить старым добрым ультранасилием. И рафинированная горожанка в пятом поколении уже готова носить шерсть на голое тело, есть из вылизанных свиньями мисок, спать сидя на жестком дереве. И почитать за великое благо даже дырявую крышу над головой хотя бы на ночь. Потому что завтра не существует, а смерть, болезнь и побои готовы прийти в любой момент. И насчет любого момента ни разу не творческое преувеличение.

Наконец, сон — тяжкий, болезненный — принял ее в горячечные объятия. Елена заснула с ясной, четкой мыслью, которая повторялась вновь и вновь.

«Слишком много для меня одной… слишком много. Я так больше не могу»

Ветер переменился и дул с северо-запада, сдувая традиционную городскую вонь, принося с озера-моря едва уловимый запах чего-то хвойного. Кроме того, казалось, свежевыпавший снег обладает собственным запахом свежести, чистоты. Определенно, в утренние часы южная часть Мильвесса казалась вполне приличной и чистой. Совсем как город с открытки.

Снова пошел снег, но как-то лениво, словно через силу. В неподвижном воздухе снежинки опускались, крутясь как невесомые парашютики. От каменных фундаментов веяло хладом, словно от могильных плит, ранний зимний морозец пробирался через поношенную одежду Елены. Рука по-прежнему болела, но скорее дежурно, более-менее терпимо. За месяц перелом относительно зажил, достаточно, чтобы увечная могла обходиться без повязки. Однако, судя по всему, до конца жизни Елене светила участь левши. Подвижность и координация ведущей руки так и не восстановилась.

Пронзительный свист ударил по ушам, запищала сигнальная дудка, разгоняя прохожих, сообщая, что время посторониться, дабы не оказаться под копытами владетельных господ. Разодетый лакей-сигнальщик торопился верхом на жилистой лошадке вроде пони, смешно раздувая щеки. За ним, на куда более солидном коне, скакал уже настоящий сержант, весь в кольчуге и коже с заклепками. Он высоко поднимал штандарт, но герб Елене был незнаком, вроде бы свинья из которой росло дерево. Зловещая картинка, однако.

Еще дальше гарцевала кавалькада человек в десять — охрана, сверкающая полированной сталью напоказ. Судя по гербам — не наемники, а ловаги с запада, что-то среднее между рыцарем и военнообязанной шляхтой. Вассалы, служащие сеньору за земли, но чаще ради хлебного содержания, которое ловаг продавал уже по своему усмотрению. Все при мечах и кирасах, у каждого на левой руке стальная перчатка с отдельными чешуйчатыми пальцами вместо традиционной «варежки», а также с увеличенной крагой, на которую можно было принимать удары вместо щита. Это лучше коней и оружия выдавало состоятельных воинов при щедром господине — качественная защита кистей и рук стоила умопомрачительно дорого, поскольку такое совмещение прочности с подвижностью являлось ультра-хайтеком доспешного дела и металлургии континента. Шлемы с открытыми забралами были снабжены кольчужными бармицами, а поверх, в свою очередь, драпировались накидками из плотной ткани, расшитой гербовыми цветами. Из-за этого головы бойцов казались несоразмерно широкими, вровень с корпусом, а силуэт в целом обретал «медвежьи» пропорции. В Мильвессе обычно предпочитали таскать «голую башку», то есть шлемы без лишнего декора.

Елена спохватилась и шагнула в сторону, пропуская всадников, чтобы не быть сметенной и затоптанной. По уму, следовало загодя снять шляпу и обозначить поклон, так что девушка укорила себя за забывчивость. Этим чотким и дерзким парням, похоже, нет дела до прохожих, а кто-нибудь другой вполне мог бы остановиться и устроить демонстративное наказание беспочтительного быдла презренного сословия. Надо быть внимательнее.

Свита сопровождала одного единственного человека. Он казался очень маленьким на приземистом и мощном дестрие — Елена уже научилась с одного взгляда определять боевых коней. Всадник определенно кидал понты в стиле «а я могу себе позволить!». Дестрие при всей мощи были очень капризными, чувствительными в повседневном содержании. Скотина, полностью лишенная инстинкта самосохранения, способная часами нести бронированного всадника и собственные доспехи, могла охрометь, сбив копыто, или просто сдохнуть, простудившись от сквозняка. Так что использовать их как обычных ездовых животных было не принято, а если такое и случалось, то справедливо воспринималось как демонстративный манифест «дурного бабла-то навалом!».

Когда всадник поравнялся с путницей, их взгляды случайно встретились, и … нет, не всадник. Всадница, которая лишь казалась маленькой на могучем звере. Молодая женщина примерно одних лет с Еленой или чуть старше. Тоже коротко стриженая брюнетка, притом угольно-черная, с хитрой заколкой в непокрытых волосах — для соблюдения приличий. Девушка одевалась по-мужски, как и сама Елена, только не в пример лучше и дороже. Носила узкие штаны и длинную стеганую куртку, накинутую как плащ поверх кафтанчика, все очень щегольское, с меховой оторочкой и серебряно-золотым шитьем. Золотая гербовая цепь висела напоказ, не свободно, а закрепленная по-рыцарски, то есть в специальных петельках на спине и груди. Левое плечо закрывал наплечник в виде миниатюрного щита из полированной до зеркального блеска стали с гравировкой.

Елена вздрогнула, ей на мгновение показалось, что с высокого седла, похожего на табуретку, смотрит Шена. Видение было острым, невероятно живым… и ошибочным. Нет. Все-таки показалось. Сыграла свою роль общая темноволосость и лихой вид боевитой всадницы. Молодая женщина была совсем не похожа на Шену, лицо ее отличалось мраморной бледностью урожденной аристократки, не знающей, что такое прямые лучи солнца. В каждом жесте, каждом взгляде отчетливо читалось превосходство, которому нельзя научиться, а можно лишь впитать годами жизни в ощущении своей исключительности.

Скользнув по Елене мимолетным, полным безразличия взглядом, аристократическая брюнетка поскакала дальше неспешной рысью. Прижавшиеся к стенам домов горожане оглядывались и продолжали путь, убедившись, что копыта больше не угрожают. Елена скрипнула зубами. Чувствовать себя рядовым мещанином было унизительно и грустно. Строго говоря, сейчас ее положение было даже хуже — одна, без семьи, цеха или хотя бы сообщества.