Охотник на водоплавающую дичь - Дюма Александр - Страница 25

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая

Ален спал так чутко, что он услышал, как перешептываются мать с сыном. Он с трудом повернулся в сторону камина, увидел женский силуэт и, все еще продолжая бредить, пробормотал:

— Это вы, Луизон?

— Нет, — отозвался Жан Мари, — это вовсе не хозяйка Энен, а моя матушка, господин Монпле; матушка пришла вас навестить и очень рада видеть, что вы поправляетесь.

Жанна Мари и ее сын подошли к постели больного.

Мальчик снял с крюка железную лампу, висевшую над очагом; он держал ее таким образом, что свет падал на лицо вдовы: ребенок, очевидно, хотел, чтобы милые черты его любимой матушки были видны охотнику во всех подробностях.

Ален приподнялся на своем ложе и пристально посмотрел на женщину.

Жанна Мари была невысокая, тонкая и хрупкая. Ее внешность не поражала с первого взгляда, как красота мадемуазель Жусслен, но, посмотрев на нее более внимательно, нельзя было не заметить, что у нее безупречно правильные черты лица и прелестная изящная фигура.

Это неожиданное появление женщины произвело на Алена сильное впечатление.

Когда молодой человек увидел ее ясный взгляд, излучавший целомудренную и в то же время страстную нежность, свойственную благородным душам, он почувствовал, что его сердце начинает оттаивать, и ему показалось, будто к его изголовью спустился добрый ангел.

Охотник с улыбкой протянул вдове руку.

При мысли о том, что эта исхудавшая от недуга и пылающая жаром рука вернула ей сына, Жанна Мари живо схватила ее и запечатлела на ней поцелуй.

Бедная вдова вложила в этот чистый, исполненный благодарности поцелуй весь жар своей души.

Эта недолгая сцена утомила охотника и в то же время принесла ему облегчение.

Он забылся уже более спокойным сном, а женщина с мальчиком вернулись на прежнее место у камина.

Около двух часов ночи боцман Энен, покинув свой рыбацкий баркас, зашел в Шалаш, чтобы справиться о здоровье Алена.

Он очень удивился, застав в доме Жанну Мари.

Затем вдруг, без видимых причин, это удивление сменилось удовлетворением, которое старый моряк выразил столь бурно, что женщина испугалась, как бы он не разбудил больного.

Она спросила у Энена, чем вызвана его внезапная радость.

— Причиной тому одна мысль, которая пришла мне в голову, — с громким смехом отвечал боцман. — Когда мы выйдем на улицу, я о ней расскажу. Кстати, вам уже пора возвращаться на борт, и я вас провожу.

Действительно, было уже три часа ночи.

От Шалаша до Мези было не меньше часа ходьбы, и Ланго мог заметить отсутствие племянницы.

Поэтому благоразумнее было уже вернуться в деревню.

Жанна Мари взяла свою накидку, поцеловала сына и, с благоговением взглянув на крепко спящего Алена, молча последовала за боцманом Жаком Эненом.

Когда они дошли до середины болота, Жак Энен заметил какую-то кочку и остановился.

— Присядь, Жанна Мари, я поделюсь с тобой той мыслью, что пришла мне в голову. Время сейчас не совсем подходящее, но такие старые крокодилы, как я, все делают некстати.

Жанна Мари опустилась на кочку, вся дрожа, ибо она не знала, что пришло в голову Жаку Энену.

— Послушайте, молодушка, что это вы так дрожите? — спросил Жак.

— О! Просто так, боцман Энен, — ответила вдова. — Я же знаю, что вы порядочный человек.

— Да, иначе говоря, старик! Черт побери! Прежде мне было бы досадно, что хорошенькая вдовушка двадцати пяти лет меня уже не боится! Впрочем, дело вовсе не в этом.

— А в чем же, боцман? Вы меня пугаете!

— О! Пугаться незачем. Послушай, Жанна, что ты думаешь о молодом человеке, который стоит сейчас на ремонте?

— О господине Алене?

— Нуда.

— О Боже, я сейчас скажу, что о нем думаю, это же так просто. Я думаю, что если бы не он, то моего бедного Жана

Мари уже не было бы в живых, и мне бы хотелось доказать господину Алену свою благодарность не только на словах.

— Что ж, ты можешь это сделать, Жанна.

— Я? Могу? Каким образом? Говорите скорее!

— Другой бы поломался вдоволь прежде, чем выложить все начистоту. Я же выстрелю одним залпом: надо выйти за него замуж, Жанна Мари.

Женщина подпрыгнула на бугорке.

— Выйти за него замуж! — воскликнула она. — Да вы шутите, боцман Энен.

— Ну вот, гарпун достиг своей цели, а теперь я буду травить канат. Повторяю, ты должна за него выйти. Только брак может спасти этого парня, иначе…

Старый моряк осекся и покачал головой.

— Иначе? — спросила женщина.

— Иначе он пропал: с ним снова случится какая-нибудь беда.

— Неужели женитьба может этому помешать?

— Послушай, Жанна Мари, — продолжал боцман Энен, — ты же должна понимать, что тот, кого с детства балуют, холят и лелеют, как обезьянок-игрунков, которых привозят из Бразилии, не может привыкнуть жить среди жаб и лягушек, как цапля, стоящая на одной ноге… Нет-нет, Жанна, парень заболеет с горя и пойдет ко дну, попомни мои слова, или же он одуреет от скуки и кончит как пират, получивший по заслугам, что еще хуже! Нет, Алену нужна семья, жена и малыши, которые будут его ублажать и веселить.

— Боцман Энен, ему, наверное, нужна богатая, молодая, красивая и счастливая женщина, а не такая, как я, ведь я уже не молода и никогда не была красивой, вдобавок бесприданница; с такой обузой жизнь и вовсе будет ему в тягость…

— Перестань! Тебе двадцать пять, и ты считаешь себя старухой? Тысяча чертей! Мне в два раза больше, а я и то не чувствую себя стариком. Ты говоришь, что некрасива? Эх, Жанна, по всему видно, что твой дядя-скряга скупится на зеркала! Ты небогата, но одна богачка парня уже бросила, и теперь ему лучше попытать счастья с бедной женщиной.

— Но зачем я ему?

— Зачем?.. Эх, право, что за вопрос… Да хотя бы для того, чтобы сварить ему похлебку, содержать в чистоте его хибару, больше похожую на хлев, чем на жилище приличного человека, штопать его тряпье, заставлять его злиться, чтобы он не скучал, да, в конце концов, подбадривать его, чтобы он охотнее работал.

— Но ведь господин Ален меня не любит; вы же знаете, что он любил другую — дочку господина Жусслена.

— Пускай! Ну, и что же? Думаешь, мое сердце было нетронуто, когда я женился на Луизон? Я оставил не меньше десятка, а то и двух-трех десятков безутешных красоток во всех портах, близ которых я забрасывал свой лаг, и с оснасткой получше, чем у Лизы; в Пернамбуку у меня даже была одна мулатка. Какая женщина! Желтая, как брюканец, с глазами… словно бархатные клюзы!

— Ален любит не так, как вы, боцман Энен, — возразила Жанна Мари, качая головой, — и вот вам доказательство: он все еще думает о Лизе и о том, как она с ним обошлась; люди утверждают, что, после того как его обманула одна, он говорит гадости обо всех женщинах.

— Полно, полно, Жанна Мари, мы говорим плохо только о тех, кого любим. Ален похож на старых моряков, которые бранят свое ремесло и изо всех сил проклинают соленую воду, но стоит им провести на суше хотя бы неделю, как их опять тянет в море. Это не должно вас пугать, прекрасная вдовушка!

— Я недостаточно молода и красива, чтобы заставить господина Алена изменить свое мнение, боцман Жак. Что бы вы мне ни говорили, это ничего не даст.

— А что, если бы однажды это произошло, если бы его мнение, как ты говоришь, повернуло на другой галс, ты бы передумала, раз я ручаюсь, что, коль скоро бедняга останется один, у него скоро не будет ни гвоздя ни болта?

— О! — воскликнула вдова. — Если бы только я могла пожертвовать своей жизнью, чтобы отплатить господину Алену за то, что он для меня сделал! Я говорю от всего сердца, боцман Энен: вся моя кровь до последней капли — в его распоряжении.

— Ну-ну! Ты предлагаешь больше чем следует, и никто не требует от тебя такой жертвы, — возразил моряк. — Стало быть, я разверну паруса и постараюсь направить судно в эти воды. Всякий раз, когда я захожу в лачугу Алена и вижу, как он лежит там один-одинешенек, у меня сердце разрывается, и я готов во что бы то ни стало положить этому конец.

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая