Гибель старых богов (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 24

Но вот восточная ветвь народа Гамирр вела более спокойный образ жизни, понимая, что будучи зажаты между ассирийцами и скифами, они просуществуют недолго, если проявят неблагоразумие. Так вот и жили. Пасли баранов и коней, грабили понемногу мидянские княжества и не помышляли о чем-то большем. И еще, никто не мог назвать царя Теушпу неблагоразумным.

И вот сейчас он слушал посланника Великого Царя, который вещал ему нечто необычайное. Повелитель дозволял пройти через земли провинции Аррапха и напасть на богатейшие города северного Элама. Это предложение было слишком неожиданным и заманчивым, и Теушпа задумался. Пропустить через собственные земли двадцать пять тысяч всадников было настолько рискованным решением, что у этого должна была быть веская причина. Но и награда была немалой. Нетронутые города богатейшей страны, храмы, которые лопались от зерна и золота, никчемные царьки на троне — все это представляло собой лакомый кусок. Он, Теушпа, может стать великим после стольких лет прозябания осколка великого народа, и это толкало его дать согласие немедля. Но он был мудр и сказал посланникам Великого Царя, что обсудит этот вопрос со старейшинами. Да и задать вопрос духам предков тоже не мешало. Уж слишком серьезное дело затевалось.

Вечером, зарезав жертвенного барана, шаман вопросил духов предков. Старейшины, собравшись в шатре, пили кумыс, и горячо спорили о сделанном им заманчивом предложении.

— Надо идти, и думать нечего! — брызгая слюной, кричал мелкий князек из восточных земель, — мы уже два года не видели добычи! Да и что за добыча? Пригнали сотню баранов и полсотни коней. Вспомните добычу, которую взяли наши отцы, когда пришли на эту землю!

— Добычу взять всем хочется, — согласились с ним, — но почему это ее отдают нам? Почему сам великий царь не хочет ее взять? Где обман?

— Наверное, добыча слишком велика, и нам отдают худшую часть, — задумчиво сказал Теушпа, — иначе зачем им с нами делиться? Вспомните, почтенные, какую дань наложил великий царь на Элам после прошлой войны. А земли Аншана он не тронул, и золота там столько, что говорят, уже дороги им устилают. Вот туда сам царь и пойдет.

— Сам пойдет Аншан грабить, а нам объедки подсовывает? — возмутились старейшины. Жадность застила всем глаза. То, что еще пять минут назад казалось им волшебной сказкой, теперь потускнело и превратилось в гнусный обман.

— Если Сузы возьмем, то добыча достойная будет, — веско заметил Теушпа, — А еще Аван, Симаш, там много богатых городов. Надо идти, почтенные, мы все равно ничего не теряем.

В шатер зашел шаман. Нечесаная борода, безумные глаза и нелепый наряд не давали возможности усомниться в его ремесле. Он осмотрел собравшихся мутным взглядом и сказал:

— Духи предков благосклонны.

Старейшины замолчали. Обсуждать было нечего. Решение принято.

Через три месяца. Сузы. Элам. Год 694 до Р.Х.

С позволения великого царя, которого давно уже никто ни о чем не спрашивал, ташлишу Хумбан-Ундаш занял покои в царском дворце, где и работал, принимая посетителей. Сегодня у него на приеме были люди самого сиятельного Хутрана, Надзирающего за порядком. Выбритые до блеска головы ясно говорили о том, что эти невозмутимые личности некогда были жрецами и многих прежних привычек не оставили. Все-таки должность жреца передавалась по наследству, и десятки поколений их предков удаляли волосы с тела, служа великим сущностям, ибо таков был обычай. После падения старых богов те служители Иншушинака, которые не смогли найти себе места в новой жизни, как-то незаметно прибились к прежнему руководству в лице Первосвященника Аншана и Персии, который за пять минут им пояснил, что боги, они как люди — могут выиграть, а могут проиграть. Да что там, античного бога можно было даже убить, поэтому жрецу проигравшего бога незазорно было служить богу более сильному. Постулаты новой религии, которые в большей степени были некими моральными ориентирами, чем набором ритуалов, позволяли служение высшему существу трактовать очень широко. Так, эну Нибиру-Унташ пояснил своим бывшим подчиненным, что великий Ахурамазда с благосклонностью примет их труд в качестве надзирающих за порядком и будет считать это крайне благочестивым поступком. Первосвященник был сильным полемистом, а потому служба сиятельного Хутрана была укомплектована нужным количеством грамотных, дисциплинированных и хорошо мотивированных мужиков, которым, откровенно говоря, надо было кормить семьи. А тут очень неплохо платили.

— Сиятельный, мы получили сведения, о которых вы должны знать, — почтительно сказал старший из них, — вскоре на Элам обрушится нашествие всадников народа Гамирр.

— Как это возможно? — изумился сатрап, — они же кочуют далеко на севере, за пределами Ассирии.

— Царь даст им свободный проход через свои земли, — ответил бывший жрец.

— Если они пойдут всей силой, то нам скверно придется, — задумался ташлишу, — великий царь Ахемен пришлет помощь?

— Помощь будет, но не солдатами, — заявил посетитель, — мы ждем на юге все ассирийское войско. Нам же придется защищать города южного Элама.

— Да чтоб их придавила толстая жопа Иштар! — в сердцах выругался сатрап. — Решили по частям нас бить. А я уж обрадовался, думал, такую силу собираем, что погоним Синаххериба до самой Ниневии.

— Повелитель пришлет на помощь младшего брата, он донесет волю Великих.

— Камбис приедет? — оживился сатрап, — это хорошо. Он вояка толковый, а уж гадостей мне наделал в свое время, только держись. Да если он половину того, что я по Адамдуном натерпелся, сделает, то мы этих горцев в Варганском море топить будем.

— Граф Камбис просит предоставить ему место для размещения за городом, и чтобы вокруг на четверть фарсанга не было ни одного строения.

— О как! А у меня остановиться не хочет?

— У него важный груз, сиятельный.

Незаметно пролетела неделя. Сатрап работал почти круглосуточно, рассылая гонцов, получая сведения из разных уголков страны, читая отчеты о поставках продовольствия и оружия. На севере страны строились пирамиды из бочек, заполненных смолой, по примеру того, с чем он столкнулся при нападении на Адамдун. Он пересмотрел свои взгляды на ведение войны, и, скрепя сердце, признал, что сохранение мирного населения самым позитивным образом сказывается на собираемости налогов, а потому для крестьян был разработан порядок эвакуации в города. Из северных районов страны вывозилось зерно, либо закладывалось на хранение в крепости. В общем, забот было столько, что ташлишу не заметил, как настал тот день, когда к дворцу подъехал перс в хорошем доспехе и высоком бронзовом шлеме, с десятком всадников сопровождения.

— Камбис! — заорал Хумбан-Ундаш, — здоров!

— И тебе того же, — заулыбался перс.

— А пойдем-ка со мной!

И сатрап увлек Камбиса в дворцовые конюшни, где того дожидался царский подарок.

— Конь! — охнул он, — тот самый? Глаза перса горели неподдельным, почти детским восторгом.

— Это от него жеребец. Лучший из моих табунов, — похвалился Хумбан-Ундаш, — дарю!

— Брат, — перс полез обниматься, — до смерти не забуду. Ну, уважил!

— Пойдем, поешь с дороги, — пригласил сатрап.

— Поедим, само собой, — согласился перс, — завтра обоз прибывает, ты место приготовил без лишних глаз?

— Есть такое место, у меня имение недалеко, — сказал сатрап.

— Это хорошо. И надо повозки собирать. Много. Тысячу, не меньше.

— Зачем? — поразился ташлишу.

— Пророк сказал. А если он сказал, надо выполнять. За невыполнение приказа — сам знаешь, что бывает.

— А ты-то тут причем? — изумился ташлишу, — ты же брат царя.

— Меня это в первую очередь касается, уж ты мне поверь!

Вечером, надравшись крепким вином из северного Кермана, военачальники заговорили за жизнь.

— Ну, ты представляешь, — пожаловался Хумбан-Ундаш. — Я младшую жену перестал в храм Иштар пускать, а она мне теперь жизни не дает. У меня уже все сотрется скоро, заездила меня, стерва. Смотрит масляными глазами и слезу давит, что господин на нее внимания не обращает. А у меня, кроме нее, еще две жены есть. Я, кажется, сдохну скоро. Когда, говоришь, киммерийцы придут? Очень мне на войну хочется.