Побег из Брюха Паука (ЛП) - Сондерс Джордж - Страница 1

— Включаю подачу? — говорит Абнести из громкоговорителя.

— Что там? — спрашиваю я.

— Очень смешно, — отвечает он.

— Подтверждаю, — говорю я.

Абнести давит кнопки на пульте. Мой мобипак жужжит. Вскоре внутренний дворик начинает выглядеть очень даже симпатичным. И всё такое супер-детализированное.

Я, как и требуется, говорю вслух всё, что чувствую.

— Дворик вполне симпатичный, — говорю я. — Супер-отчётливый.

Абнести говорит:

— Джефф, давай взбодрим твои речевые центры?

— Хорошо, — говорю я.

— Включаю подачу? — говорит Абнести.

— Подтверждаю, — говорю я.

Он добавляет в раствор Verbaluce^TM, и вскоре я уже испытываю те же самые чувства, но описываю их гораздо лучше. Дворик всё ещё симпатичный. Кусты кажутся такими плотными, и солнце всё выгодно подчёркивает. Кажется, что в любой момент здесь появятся англичане из викторианской эпохи, со своими чашечками чая. Как будто дворик стал олицетворением домашней мечты, навсегда отпечатанной в сознании людей. Как будто с помощью этой современной сценки я наконец смог распознать умозаключения античной эпохи, рассуждениям о которых предавались Платон с современниками, скажем так — я приметил вечное в недолговечном.

Я сидел, полностью поглощёнными этими раздумьями, пока эффект Verbaluce^TM не начал выветриваться. В этот момент дворик опять стал просто симпатичным. Что-то было в этих кустах и всём прочем. Хотелось просто прилечь здесь, греться в лучах солнца и думать о хорошем. Если вы понимаете, о чём я.

А потом выветрилось и остальное, и я уже ничего особенно не испытывал от вида дворика. Правда, во рту пересохло и в животе образовалось что-то неуютное, что всегда бывает после приёма Verbaluce^TM.

— Что классно в этом препарате, — говорит Абнести, — так это то, что, представим, парню нужно ночью бодрствовать, охраняя периметр. Или он у школы ждёт своего ребёнка и заскучал. А рядом какой-то кусочек природы. Или егерю приходится работать две смены подряд.

— Да, это круто будет, — говорю я.

— Это ED763, — говорит он. — Мы думаем назвать его NatuGlide. Или может ErthAdmire.

— Оба неплохо звучат, — отвечаю я.

— Спасибо, что помог, Джефф, — говорит он.

Это то, что он всегда говорил.

— Что ж, остался всего-то миллион лет, — говорю я.

Это то, что я всегда ему отвечал.

Затем он говорит:

— Джефф, теперь выходи из внутреннего двора и направляйся в Малое Помещение №2.

В Малое Помещение №2 они прислали бледную тощую девчонку.

— Ну, что думаете? — спрашивает Абнести из громкоговорителя.

— Я? Или она? — спрашиваю я.

— Оба, — отвечает Абнести.

— Да, ничего вроде, — говорю я.

— Ну, нормальный, — говорит она. — Обычный.

Абнести просит нас дать более точную оценку: насколько красивые, насколько привлекательные.

Оказалось, что мы оба испытывали друг к другу средние чувства: не было ни большого влечения, ни какого-то отвращения.

Абнести спрашивает:

— Джефф, подаю препарат?

— Подтверждаю, — говорю я.

— Хэзер, подаю препарат? — спрашивает он.

— Подтверждаю, — отвечает Хэзер.

Мы уставились друг на друга, как будто спрашивая: хорошо, и что дальше?

Что было дальше, так это то, что вскоре Хэзер стала выглядеть супер-привлекательно. И я видел, что она думала то же самое обо мне. Это чувство пришло так резко, что мы оба засмеялись. Как мы сразу не увидели, насколько мы симпатичные. К счастью в помещении была кушетка. Подозреваю, что в нашем препарате был также ED556, который снижает чувство неловкости до нуля. Потому что практически сразу мы занялись этим на кушетке. Между нами разгорелась супер-страсть. И не просто как у трахающихся кроликов. Страсть, но правильная страсть. Как будто ты мечтал об определенной девушке всю свою жизнь и вот, внезапно, она появилась у тебя в объятьях.

— Джефф, — говорит Абнести. — Дай мне разрешение взбодрить твои речевые центры.

— Ни в чем себе не отказывай, — говорю я, лежа под ней.

— Подаю препарат? — спрашивает он.

— Подтверждаю, — говорю я.

— Мне тоже? — спрашивает Хэзер.

— И тебе, — с хохотком говорит Абнести. — Подаю препарат?

— Подтверждаю, — стонет она, задыхаясь.

Вскоре, почувствовав действие попавшего в кровь Verbaluce^TM мы уже не только классно трахаемся, но и потрясающе говорим. То есть, вместо того, чтобы использовать типичный словарный запас занимающихся сексом (все эти «о да», «о боже» и «да, да!»), мы фристайлим наши ощущения и мысли вычурным языком театральных актеров при помощи временно увеличенного на 80% словарного запаса, чётко оформленные мысли, которые записывались для последующего анализа.

Мои чувства можно было примерно описать так: изумление от осознания того, что эта женщина буквально на глазах создается моим собственным воображением, используя мои самые потаенные, глубоко запрятанные желания. Наконец-то, после всех этих лет (я так думал), я нашел идеальную комбинацию тела/лица/ума, воплощающую всё то, что я считал желанным. Её вкус, эта копна светлых волос, обрамляющая невинное и одновременно дерзкое личико (в этот момент она уже была подо мной, вытянув ноги высоко вверх), даже (очень не хочется опошлить или обесценить испытываемые мной в тот момент благородные чувства) спазмы, которые создавало её влагалище, плотно обтягивая вонзающийся в нее мой член были именно тем, чего я всегда жаждал, даже если до этого момента почему-то никогда этого не осознавал.

Иными словами: приходит возбуждение и практически одновременно приходит удовлетворение этого возбуждения. Как будто (а) я бредил вкусить что-то до этого совершенно неизведанное, (б) до того момента, когда это желание становилось уже совершенно невыносимым, и ровно в этот момент (в) я надкусывал фрукт, ошарашивающий тем самым желанным вкусом, безупречно утоляя моё сексуальное желание.

Каждое слово, каждое новое движение наших тел убеждало нас в одном: мы знали друг друга целую вечность, мы были созданы друг для друга, встречались и любили друг друга в бесконечном количестве прошлых жизней, и будем продолжать встречаться и влюбляться во множестве будущих, неизменно с переходящей границы возможного страстью.

Затем последовало трудно описуемое, но от этого не менее реальное погружение в череду воспоминаний, которые лучше всего можно представить как лишенный нарратива выстроенный разумом пейзаж, т.е. серия смутных картинок мест, в которых я никогда не бывал (какая-то покрытая соснами долина, высоко в белоснежных горах, шале в тихом уголке, в саду которого растут широченные, низкорослые деревья из детских сказок), каждая картинка вызывает глубокую сентиментальную тоску, и все эти чувства объединяются и затем сокращаются до острой, но приятной тоски по Хэзер, единственной Хэзер.

Этот феномен построения мысленных образов сильнее всего проявился во время нашего третьего (!) раунда любовных утех. (Видимо Абнести добавил в препарат дозу Vivistif^TM).

Позже, из нас, перебивая друг друга, лились полные метафор и сложных языковых конструкций признания в любви. Не побоюсь сказать, что в этот момент мы превратились в поэтов. Нам позволили просто так лежать, сцепившись телами, не меньше часа. Это было блаженство. Это было безупречно. Это было что-то невероятное: спокойное счастье, которое не увядает от прорастающих под ним молодых ростков новой страсти.

Мы обнимались со страстью/сосредоточенностью, которые легко могли соперничать с теми страстью/сосредоточенностью, с которыми мы трахались. Я хочу сказать, что мы испытывали ничуть не меньшие чувства от того, что обнимали друг друга, чем от наших занятий любовью. Мы словно щенки тискали друг друга в супер-дружелюбной манере, прижимались как супруги, которые встретились первый раз после того, как один из них чуть не распрощался с жизнью. Всё казалось влажным, податливым, произносимым.