Черный тюльпан - Дюма Александр - Страница 40

• Предыдущая
• 40/50
• Следующая

Дойдя до гостиницы, Роза вдруг остановилась. Ее внезапно осенила мысль.

– Боже мой, – прошептала она, – я сделала ужасную ошибку, я, быть может, погубила и Корнелиуса, и тюльпан, и себя. Я подняла тревогу, я вызвала подозрение. Я ведь только женщина; эти люди могут объединиться против меня, и тогда я погибла. О, если бы погибла только я одна, это было бы полбеды, но Корнелиус, но тюльпан…

Она на минуту задумалась.

«А что, если я приду к Бокстелю, и окажется, что я не знаю его, если этот Бокстель не мой Якоб, если это другой любитель, который тоже вырастил черный тюльпан, или если мой тюльпан был похищен не тем, кого я подозреваю, или уже перешел в другие руки. Если я узнаю не человека, а только мой тюльпан, чем я докажу, что этот тюльпан принадлежит мне?

С другой стороны, если я узнаю в этом обманщике Якоба, как знать, что тогда произойдет. Тюльпан может завянуть, пока мы будем его оспаривать. О, что же мне делать? Как поступить? Ведь дело идет о моей жизни, о жизни бедного узника, который, быть может, умирает сейчас».

В это время с конца Большого рынка донесся сильный шум и гам. Люди бежали, двери раскрывались, одна только Роза оставалась безучастной к волнению толпы.

– Нужно вернуться к председателю, – прошептала она.

– Вернемся, – сказал лодочник.

Они пошли по маленькой улочке, которая привела их прямо к дому господина ван Систенса; а тот прекрасным пером и прекрасным почерком продолжал писать свой доклад.

Всюду по дороге Роза только и слышала разговоры о черном тюльпане и о премии в сто тысяч флоринов.

Новость облетела уже весь город.

Розе стоило немало трудов вновь проникнуть к ван Систенсу, который, однако, как и в первый раз, был очень взволнован, когда услышал магические слова «черный тюльпан».

Но, когда он узнал Розу, которую он мысленно счел сумасшедшей или еще хуже, он страшно обозлился и хотел прогнать ее. Роза сложила руки и с искренней правдивостью, проникавшей в душу, сказала:

– Сударь, умоляю вас, не отталкивайте меня; наоборот, выслушайте, что я вам скажу, и если вы не сможете восстановить истину, то, по крайней мере, у вас не будет угрызений совести из-за того, что вы приняли участие в злом деле.

Ван Систенс дрожал от нетерпения; Роза уже второй раз отрывала его от работы, которая вдвойне льстила его самолюбию и как бургомистра, и как председателя общества цветоводов.

– Но мой доклад, мой доклад о черном тюльпане!

– Сударь, – продолжала Роза с твердостью невинности и правоты, – сударь, если вы меня не выслушаете, то ваш доклад будет основываться на преступных или ложных данных. Я вас умоляю, сударь, вызовите сюда этого господина Бокстеля, который, по-моему, является Якобом, и я клянусь богом, что, если не узнаю ни тюльпана, ни его владельца, то не стану оспаривать права на владение тюльпаном.

– Черт побери, недурное предложение! – сказал ван Систенс.

– Что вы этим хотите сказать?

– Я вас спрашиваю, а если вы и узнаете их, что это докажет?

– Но, наконец, – сказала с отчаянием Роза, – вы же честный человек, сударь. Неужели вы дадите премию тому, который не только не вырастил сам тюльпана, но даже украл его?

Быть может, убедительный тон Розы проник в сердце ван Систенса, и он хотел более мягко ответить бедной девушке, но в этот момент с улицы послышался сильный шум. Этот шум казался простым усилением того шума, который Роза уже слышала на улице, но не придавала ему значения, и который не мог заставить ее прервать свою горячую мольбу.

Шумные приветствия потрясли дом.

Господин ван Систенс прислушался к приветствиям, которых Роза раньше совсем не слышала, а теперь приняла просто за шум толпы.

– Чтo это такое? – воскликнул бургомистр. – Что это такое? Возможно ли это? Хорошо ли я расслышал!

И он бросился в прихожую, не обращая больше никакого внимания на Розу и оставив ее в своем кабинете.

В прихожей ван Систенс с изумлением увидел, что вся лестница вплоть до вестибюля заполнена народом.

По лестнице поднимался молодой человек, окруженный или, вернее, сопровождаемый толпой, просто одетый в лиловый бархатный костюм, шитый серебром. С гордой медлительностью поднимался он по каменным ступеням, сверкающим своей белизной и чистотой. Позади него шли два офицера, один моряк, другой кавалерист.

Ван Систенс, пробравшись в середину перепуганных слуг, поклонился, почти простерся перед новым посетителем, виновником всего этого шума.

– Монсеньор, – воскликнул он, – монсеньор! Ваше высочество у меня! Какая исключительная честь для моего скромного дома!

– Дорогой господин ван Систенс, – сказал Вильгельм Оранский с тем спокойствием, которое заменяло ему улыбку, – я истинный голландец, я люблю воду, пиво и цветы, иногда даже и сыр, вкус которого так ценят французы; среди цветов я, конечно, предпочитаю тюльпаны. В Лейдене до меня дошел слух, что Гаарлем наконец обладает черным тюльпаном, и, убедившись, что это правда, хотя и невероятная, я приехал узнать о нем к председателю общества цветоводов.

– О монсеньор, монсеньор, – сказал восхищенный ван Систенс, – какая честь для общества, если его работы находят поощрение со стороны вашего высочества!

– Цветок здесь? – спросил принц, пожалевший, вероятно, что сказал лишнее.

– Увы, нет, монсеньор, у меня его здесь нет.

– Где же он?

– У его владельца.

– Кто этот владелец?

– Честный цветовод города Дордрехта.

– Дордрехта?

– Да.

– А как его зовут?

– Бокстель.

– Где он живет?

– В гостинице «Белый лебедь». Я сейчас за ним пошлю, и если ваше высочество окажет мне честь и войдет в мою гостиную, то он, зная, что монсеньор здесь, поторопится и сейчас же принесет свой тюльпан монсеньору.

– Хорошо, посылайте за ним.

– Хорошо, ваше высочество. Только…

– Что?

– О, ничего существенного, монсеньор.

– В этом мире все существенно, господин ван Систенс.

– Так вот, монсеньор, возникает некоторое затруднение.

– Какое?

– На этот тюльпан уже предъявляют свои права какие-то узурпаторы. Правда, он стоит сто тысяч флоринов.

– Неужели?

– Да, монсеньор, узурпаторы, обманщики.

– Но ведь это же преступление, господин ван Систенс!

– Да, ваше высочество.

– А у вас есть доказательства этого преступления?

– Нет, монсеньор, виновница…

– Виновница?

– Я хочу сказать, что особа, которая выдвигает свои права на тюльпан, находится в соседней комнате.

– Там? А какого вы о ней мнения, господин ван Систенс?

– Я думаю, монсеньор, что приманка в сто тысяч флоринов соблазнила ее.

– И она предъявляет свои права на тюльпан?

– Да, монсеньор.

– А что говорит в доказательство своих требований?

– Я только хотел было ее допросить, как ваше высочество изволили прибыть.

– Выслушаем ее, господин ван Систенс, выслушаем ее. Я ведь верховный судья в государстве. Я выслушаю дело и вынесу приговор.

– Вот нашелся и царь Соломон, – сказал, поклонившись, ван Систенс и повел принца в соседнюю комнату.

Принц, сделав несколько шагов, вдруг остановился и сказал:

– Идите впереди меня и называйте меня просто господином.

Они вошли в кабинет.

Роза продолжала стоять на том же месте, у окна, и смотрела в сад.

– А, фрисландка, – заметил принц, увидев золотой убор и красную юбку Розы.

Роза повернулась на шум, но она еле заметила принца, который уселся в самом темном углу комнаты. Понятно, что все ее внимание было обращено на ту важную ocoбy, которую звали ван Систенс, а не на скромного человека, следовавшего за хозяином дома и не имевшего, по всей вероятности, громкого имени. Скромный человек взял с полки книгу и сделал знак Систенсу начать допрос.

Ван Систенс, также по приглашению человека в лиловом костюме, начал допрос, счастливый и гордый той высокой миссией, которую ему поручили.

– Дитя мое, вы обещаете мне сказать истину, только истину об этом тюльпане?

• Предыдущая
• 40/50
• Следующая