Невеста (СИ) - Анге Лина - Страница 13

— Соколик, отзовись… — снова позвала я, потому что в темноте совершенно ничего не могла рассмотреть — крохотные узкие оконца где-то под самым куполом мельницы практически не давали света.

Я протянула руки и наощупь двинулась вглубь здания.

— Любимый, это я… — вновь повторила я и сама удивилась, сколько отчаянья прозвучало в моем голосе. Умом я уже поняла, что не найду здесь Сокола, но глупое сердце все еще верило.

Когда мои руки достигли противоположной стены, я только горько всхлипнула, слезы, готовые пролиться в любую секунду, жгли глаза, и я была на грани, чтобы опуститься на пол и разрыдаться. Но внезапно я услышала тихий шепот:

— Любимая, ты где?

Я чуть не завизжала от радости, когда поняла, что мой возлюбленный здесь. Возможно, он тоже опоздал и только пришел, или я оказалась здесь раньше полуночи, потому что задремала и не знала, который час — не важно, главное, что мы встретились.

— Иди ко мне, моя любовь, мое счастье, — произнес тихий шепот, и мое сердце забилось от радости — он никогда не называл меня так нежно, обычно обходясь полушутливым-полуласковым «мышка», и теперь было так приятно услышать такие теплые слова.

— Это ты, Сокол? — спросила я, потому что в голове вертелась колкая мысль, что что-то в интонациях человека, говорившего со мной, не так.

— Конечно, я, мое сокровище. Подойди ко мне.

Манящий голос был пропитан такой нежностью и лаской, что мне совершенно не захотелось спорить с ним — я шагнула к нему, протягивая руки и через мгновение угодила в крепкие объятия.

— Поцелуй меня, моя душа, — услышала я у самого уха, ощущая, что руки, обнимающие меня холодны настолько, что даже сквозь одежду я чувствую их ледяное прикосновение.

Я уперлась ладонями в грудь мужчины и почувствовала, будто мои ладони касаются замерзшей статуи, а не человека. Это точно не Сокол, который всегда был горячим, как печка! Но почему же мне не хочется вырываться и звать на помощь? Почему его голос так завораживает меня?

— Назови мое имя, — потребовала я, борясь с желанием немедленно коснуться губами желанных губ.

— Любимая моя, желанная, единственная, зачем имена, если есть столько слов, которые говорят о моих чувствах к тебе? — шепчущий голос лишал меня рассудка, каждое слово вызывало головокружение, будто я падаю в омут, в котором нет дна.

— Нет, скажи, как меня зовут, — упорствовала я.

— Жизнь моя, судьба моя… — шептал голос, туманя мне мысли, — поцелуй меня, моя милая.

Я чувствовала холодное дыхание у себя на подбородке, на щеках, на скулах, чужие губы искали мои, требовательно открывались в жажде поцелуя. Я не видела того, кто был рядом, но чувствовала его движения и порывы всем своим естеством. Руки, сжимающие меня, подавляли волю.

Если сначала я ощущала в себе силы вырваться из почти болезненных объятий, то теперь пришло понимание, что я бессильна перед крепостью рук, в которых оказалась. Более того, я не могу придумать причины, зачем мне куда-то бежать отсюда. И так хорошо. Уже почти тепло. Почему мне казалось, что он холодный? Вовсе нет, под моими руками теплая и мягкая грудь.

Мысли в голове путались, возникали бессвязными образами и исчезали, сплетались и разлетались, ускользали от меня. Но одна маленькая, как зернышко, мысль стучала внутри: «что-то не так», «что-то не так»… Я мучительно хмурила брови, закусывала губы, будто бы это могло приблизить понимание, но оно, как плоский камушек по глади воды, запущенный умелой рукой, скакало прочь от меня, оставляя только круги в моем затуманенном сознании.

И вдруг я поняла, что не так — под моими ладонями, лежащими на груди мужчины (мужчины ли?) не бьется сердце! От мгновенного испуга на какие-то мгновение и мое сердце замерло.

Отчаянным рывком я дернулась, вырываясь из объятий:

— Ты не Сокол! Кто ты? — завизжала я, чувствуя, что душа уходит в пятки от ужаса.

— Какая противная девка! — скрипучим, пробирающим до самых костей голосом возвестило существо, которое точно не могло быть человеком, и во тьме полыхнули два мертвенно-голубых глаза.

Внезапно дверь, которую я с таким усилием открывала, захлопнулась, будто была невесомой, как фата невесты. Хоть это казалось невозможным, но в помещении стало еще темнее.

Я в ужасе закричала, но нечто, прикидывавшееся моим женихом, снова заговорило:

— Счастье мое, любовь моя, это я, я, твой любимый, подойди ко мне, не бойся, я обниму тебя, поцелую, забудутся все невзгоды…

Шепот, чарующий, нежный, волнующий, вновь проник в мой разум, заставляя все волнения отодвинуться на второй план. Я хотела что-то крикнуть, ответить или возразить, но все стало неважным, кроме сладких речей, льющихся сквозь темноту. Чего я боялась? Странно, но я не помнила. Не могла же я испугаться этого голоса, который так ласков ко мне, понимает меня, жалеет? Не могла же я быть напугана, пока меня касаются эти прохладные руки, обнимают, ласкают так нежно, держат так крепко?

— Поцелуй меня, моя радость, мне так не хватает твоих губ, душа моя!

Как можно отказать, когда просят так искренне, так пылко? Я подняла лицо, ища поцелуя, желая его всем сердцем.

Холодные, как зимняя стужа, губы накрыли мои. Если бы я могла, то вскрикнула, но чужой рот поглотил звук, а меня саму сковало ледяное спокойствие. За какое-то мгновение я перестала чувствовать что бы то ни было — ни трепета, ни страха, ни вожделения, ни злости не осталось во мне.

Я ощутила, как стылые руки скользят по моему телу, как колкий, как мороз, язык проникает в мой рот, как все мои эмоции, желания, мысли застывают, будто бы покрываясь коркой льда. Я стояла недвижимо, опустив руки, не отвечая на прикосновения странного существа завладевшего моим рассудком и телом. И мне было все равно.

Существо отстранилось от меня, и я увидела, как синие глаза наполняются все большим холодом и разгораются в темноте все ярче.

— Наконец-то! — прозвучал снова омерзительный голос, вмиг утратив свою нежность и очарование, — я думал, эта мерзкая девка будет сопротивляться вечно!

Я слышала эти слова, но теперь они для меня не имели никакого значения. Ну и что? Какая разница, о чем толкует существо, я все равно не стану вырываться, бежать, кричать, ведь это не имеет смысла. Ничто не имеет смысла. Смысл есть только в холоде, в этом полном покое, спокойствии, что окутывает меня.

Мне было все равно, и когда жуткий синеглазый монстр уложил меня прямо на грязный деревянный пол, пахнущий гнилью, и навис надо мной всем телом, зло щурясь и едва не рыча от вожделения. Я чувствовала, как его руки от нетерпения путаются в подоле моей рубахи, как он пыхтит и шипит сквозь зубы. Но я просто наблюдала за этим, как будто со стороны. Будто бы происходящее не имело ко мне отношения, а я только сторонний наблюдатель, случайный свидетель не очень приятного происшествия.

Существу тоже было плевать: на мои чувства, на то, что я слышу его гадкие слова, на меня саму, он был занят своим делом — срывал с меня одежду.

— Сейчас я ее по-быстрому трахну, — шипел он, капая слюной на мою уже голую грудь, — и дело с концом.

Если бы мне было не все равно, то я наверняка поседела бы от ужаса. Но вместо этого, только ленивая мысль о том, что кара высших сил настигла меня, мелькнула в голове и пропала.

Я лежала и смотрела в потолок — туда, где сквозь узкие оконца можно было увидеть кусочки неба и даже несколько звезд — и чувствовала, как монстр устраивается между моих ног, раздвигая коленом мои бедра. Он склонился надо мной, обнюхивая волосы и брызжа на них слюной. Сиплое холодное дыхание касалось моей кожи.

— Ничего, для начала сойдет, — прохрипело само себе чудище и внезапно укусило меня за шею чуть выше ключицы. Я почувствовала ряд острых, как иглы, зубов и нестерпимый жар в месте укуса. Это заставило меня перевести взгляд на своего пленителя и стремительно затуманивающимся взглядом я увидела, что он вполне напоминает человека — есть голова, ноги, руки, которые в тот момент лихорадочно теребили завязки лохмотьев, что, очевидно, когда-то были брюками.