Безжалостный. Свидание со зверем (СИ) - Владимирова Анна - Страница 2

Промазала.

И разозлила.

Рейн взял свое обещание назад и кинулся на меня, легко перехватил метнувшийся к его горлу кулак. Я взвизгнула, когда он заломил мне руку за спину, и задохнулась от нехватки воздуха…

Только все это было ерундой по сравнению с резким ударом боли в шею. Рейн сжал зубы, тяжело дыша, и мы сплелись в одно, слушая мою затухающую агонию…

У меня перед глазами все плыло и норовило провалиться в темноту. Из глаз брызнули слезы, губы задрожали в немом крике, а по телу прошла зябкая дрожь.

Он решил меня загрызть?

Скорее всего… Потому что последнее, как я себе представляла метку самца — это вот так… на грани жизни и смерти.

Я почти не чувствовала, как он перехватил меня поперек ребер и понес куда-то. Тело наливалось тяжестью, а разум туманом. Боль таяла, впитывалась в кожу и плавилась в венах, растворяясь в незнакомом чувстве повиновения чужой силе.

Когда метку накрыли горячие губы, я вздрогнула и откинула голову, подставляя шею. Его рычание пустило волну мурашек и сбило дыхание. Я вцепилась пальцами в холодную простынь, когда он уложил меня на живот и зло рванул штаны. Рейн будто расправлялся с добычей — содрал с меня одежду, белье, грубо растолкал ноги шире… и бесцеремонно запустил руку между них, врываясь с силой жесткими пальцами. Я вскрикнула и дернулась, с удивлением понимая, что меня больше не держат.

В голове немного прояснилось — ровно настолько, что я смогла дернуться и перевернуться на спину… чтобы заглянуть Рейну в глаза. Он замер, зло щурясь. Удивлен, что я — девственница? Захотелось потерять сознание, потому что то, что Рейн от него оставил — сплошной животный инстинкт, замешанный на страхе и предвкушении.

Рейн склонился ниже, и я зажмурилась. Губы будто ударило током, и он ворвался языком в мой рот, подчиняя окончательно. Он уже не держал — не было нужды. Даже думать о сопротивлении стало страшно. Смешно. Природа обделила меня всем необходимым для жизни в этом зверином обществе, но оставила способность подчиняться безжалостному самцу. Его укусы вспыхивали на коже один за другим, и тело охватывало пожаром. Я упиралась руками в его грудь, вяло сопротивляясь, но выходило только послушно выгибаться и подставляться под его зубы.

— И как же так вышло, девочка? — защекотало его шепотом чувствительную кожу на груди. — Что ты еще ничья…

А я дышала все тяжелее, чувствуя, как снова подчиняюсь его давящей силе. Хотелось сказать, что это не его собачье дело, но с губ сорвался лишь стон. Жаль я не выстрелила. Было плевать на последствия — я не хотела больше терять контроль от близости этого безжалостного самца…

Ожидание боли изматывало. Я была уверена, что сейчас он просто трахнет меня, загнув раком, и бросит скулить в углу…

Но боли все не было. И я не сразу осознала, что Рейн продолжал свою жесткую ласку — спускался ниже губами, гладил бедра, сжимая пальцами кожу, будто и правда меня хотел… И заставлял хотеть его.

— Сволочь…

Даже удивило, как мне удалось выдохнуть что-то внятное. Но его это не впечатлило. Рейн развернул меня на живот, подтянул к себе за бедра. Я задергалась, но он рыкнул и куснул за ягодицу:

— Тихо!

Когда зализывал укус, я послушно оцепенела. А стоило ему продолжить, голова закружилась, и я обессилено сдалась. Сознание не выдерживало напора происходящего… Я была готова умереть, испытать боль… но то, что делал со мной Рейн, рвало мой мир в клочья вместе с душой. Я плакала, впивалась пальцами в простыню, стонала и сжималась на каждое касание его языка, а он продолжал меня плавить.

— Ненавижу тебя, — простонала я, когда он отстранился и навис сверху.

В затылок ударился его горячий выдох, а между ног уперся твердый член… и жизнь встала на паузу с его укусом в метку и сильным рывком. Боль вспорола солнечное сплетение, обожгла вспышкой и схлынула, лишая возможности дышать. А Рейн обхватил меня за горло, вжимая в себя, и задвигался с силой, не давая больше передышек и возможности прийти в себя. С каждым его рывком я кричала все громче. На смену отчаянию пришла злость, но и ее утопило в каком-то диком неправильном удовольствии. Я уже почти не соображала, подчиняясь и отвечая зверю. Позволяла все, будто он вообще спрашивал…

…Рейн стер все, что было до него, сжег все мосты и швырнул меня в безжалостную реальность биться от дрожи в убийственном удовольствии.

Удовольствии, которое будет стоить жизни.

Оказалось, что я все еще могу что-то чувствовать.

Сейчас я чувствовал себя тварью. Одним из тех выродков, кого похоронил на базе в горах. Даже не знал, радоваться этому открытию или нет. Чем я теперь отличался от тех, кто выкрал мою дочь? Детей, не способных обращаться, ведь для этого и похищали — продавать их на южных рынках. А я использовал эту… по тому же назначению.

Эта девочка в руках… Ее била крупная дрожь, и это беспокоило. Я стиснул зубы и прижал девчонку к себе крепче, пытаясь согреть. Захотелось взять ее снова — член встал колом, упираясь меж ее ягодиц, и горло задрожало от рычания.

Зубы сжались от злости — не питал иллюзий. Не получится нырнуть в дерьмо и не выпачкаться. Мне бы не удалось найти этот лагерь, если бы я не стал таким же беспринципным ублюдком, как и мои враги. Поэтому не до угрызений совести.

Я поднялся с кровати — раза будет достаточно, чтобы убедить всех, что мне нужна эта самка. Она бесшумно сжалась в комок, стараясь не двигаться, и мою грудную клетку сдавило от отчаяния. Натянуть штаны стало непросто. Но когда отнял руку от члена, на пальцах осталась кровь.

Роль беспринципного ублюдка давалась все сложней. Наклонившись к девушке, я рывком поднял ее на руки и понес в душ. Она вздрогнула, хватаясь за мои плечи, и часто заморгала.

— Что тебе надо? — голос ее дрожал, большие глаза покраснели от слез.

И меня затопило жалостью:

— Вымыть тебя, — внес ее в кабинку и поставил на ноги. — Ты в крови…

— Что у тебя с лицом? Никого не лишал девственности? — усмехнулась она. — Показалось, это твое хобби…

— Рот закрой, — осторожно обхватил ее за шею.

— А то что?

И она бесстрашно заглянула мне в глаза. Зубастая. Подчиняться не собирается.

— А то я продолжу…

— А может, мне понравилось?

Она хотела оскалиться, но вышло не очень. Глаза заблестели от слез.

— Сколько тебе лет?

Почему мне казалось, что она старше?

— Боишься сесть за решетку за изнасилование малолетней? — прыснула она. — Брось!

Я развернул ее лицом в стенку и крутанул кран. Она вздрогнула от резкого потока воды, упавшего нам на головы, но молча уперлась лбом в плитку. А я вжался в нее. Запах крови и здоровой самки сгущал туман в голове, и даже вода его не разгоняла. Давно забытое чувство… Но я справлюсь — не в том возрасте, чтобы позволять командовать звериным инстинктам.

— Как твое имя?

— Энди.

И имя какое-то детское.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать один…

Она могла бы быть моей дочерью, если бы завел ребенка в девятнадцать, а не в тридцать.

— …Ты коллекцию собираешь? — усмехнулась она зло, чувствуя, что моя хватка ослабла.

— Я оставил на тебе свою метку, — прорычал, возвращая пальцам твердость. — Не знаешь, что это значит?

— Для кого-то, может, и значит, — пожала она смело плечами. — Но со мной не прокатит. Я не обращаюсь в зверя…

Я выпустил ее шею, чтобы пальцы ненароком ее не сломали, и вцепился в плитку с обеих сторон от девчонки, сжимая зубы с такой силой, что скулы запекло. Она только вздохнула, опасливо оглядываясь, но не проронила ни слова. К счастью.

Я ведь знал, что придется платить. Но это оказалось неподъемным. Нормальная самка свыклась бы с моим выбором — гормоны бы взяли верх рано или поздно. Но только не эта… Такая же, как и моя дочь. Для нее все так и останется — наживую.