Жорж Милославский. Конец эпохи (СИ) - Ра Юрий - Страница 43

— «Скажите государю, что в Англии ружья точеным кирпичом не чистят!»

Только так, и никак по-другому. А и были бы доказательства, что в ответ? «Какие интересные документы! Кто вам их дал? С какой целью?»

Я примерно мог представить всю горестность положения Петра с его новым знанием и близостью к серпентарию, но помочь ничем не мог. Меня закрутил поток работы. Ненавистные бумажки и горячо любимые тренировки. Страдающий где-то там далеко Петр сделал нам с Мишей приличный подгон — он натравил на нас группу творческих работников с Центральной студии документальных фильмов. Петр сказал им, что комсомолу интересно, и что зрителю будет интересно тоже. В результате, на базе у нас паслись странные люди со странными устройствами. Более всего я боялся, что их аппаратура сожжет нам проводку и здание сгорит следом вместе с трудами рук моих. При всем этом мы даже не могли сказать, начались уже съемки или пока идет подготовка к процессу. Но кое-что я уже получил в актив. Творческим людям белый зал, так понравившийся поначалу, в конце концов надоел, и они расписали его так, как им захотелось. А захотелось им ни много, ни мало, а зал рыцарского замка. Я чуток поморщился, помычал и одобрил. Правда внес чуть-чуть корректировок, чтоб уж совсем не опошлять идею. Прежде всего настоял, чтоб была сохранена светлая цветовая гамма. И предложил московским бутафорам сваять пару-троечку фальшколонн вдоль стен, выступающих из них буквально на десяток сантиметров. Вот как так — студия документальных фильмов, а у них бутафоры работают? Чего-то мы не знаем про документальное кино.

Посреди съемочного бардака случился вполне ожидаемый казус. Некий ушлый тип спер одну из камер. Причем, киношники считали его нашим спортсменом, а мы — киношником. Режиссер написал заявление, Саенко позвонил новым знакомым из УМВД по Тульской области, неделя — и камера была разыскана и возвращена группе. Собака-ищейка, дедуктивный метод и засада на малине — всё это не потребовалось. Были поставлены на уши опытные оперативники, ими были взяты за горло осведомители, в результате акт реализации камеры горе-злодеем ждали с таким нетерпением, что его даже не побили. Сразу подхватили под белы руки и отправили в камеру, а камеру в Управление МВД. Не шибко ходовой товар в Туле аппараты для профессиональной киносъемки. Украсть легче, чем продать.

На этом фоне я даже как-то подзабыл про предсказанную дату смерти Дедушки. А он не подвел, скончался в строгом соответствии с планами Мироздания. Почему я так насмешливо комментирую его смерть? Потому что уверен, всё надо делать вовремя. В будущей жизни насмотрелся на таких героических дедушек в институте. У заведующего профильной кафедрой маразм, он бормочет и рисует на лекциях полную дичь, а администрация жмет плечами — профессор заслуженный, как мы его выгоним? А то, что он студентам уже ничего не дает — издержки, потерпите. Помню, показал в деканате конспект его лекций — нам это на экзамене рассказывать? Ну нет, такое вслух произносить нельзя.

Эти похороны уже не стали потрясением. Весь советский народ смотрел, кто будет читать прощальную речь. На Красной площади совсем старенький Черненко подошел к микрофону и спросил у страны: «Шапки снимать будем? Морозно…» и не стал морозить свою генерально-секретарскую макушку. И народ понял, вот и следующий генсек-кандидат, грядет третья серия гонок на лафетах. Тут же родился анекдот:

— Гражданин, предъявите разрешение находиться на Красной площади во время похорон генерального секретаря!

— У меня абонемент!

И только Черненко был уверен, что сможет вывести страну из той трясины, в которой она увязала, строил планы, подбирал команду. Крепко держал руку на пульсе страны. Блажен кто верит. Вот только благими намерениями выложена дорога в ад.

Если я что-то понимаю во внутренней политике СССР, то любая замена первого лица ведет к заменам в аппарате. С другой стороны, в любой крупной компании так, новый топ-менеджер тащит за собой команду преданных помощников, которые ему по гроб жизни обязаны. А толпа подручных прошлого руководителя никому не нужна. Чаще всего плюют на их компетентность и на вакуум в головах своих. Ближайшее окружение меняют на сто процентов. А работать кому? «Ты пойми, государь, умных много. Верных мало!» Такая вот история с высшим менеджментом — верные ценнее умных. Да и то верно, когда еще всё развалится, а кинжал в бок от соратника можно получить прямо сейчас. Цезарь не дал бы соврать, но он умер.

Мои дорогие хорошо знакомые начальники сидят на такой высоте, что им точно ничего не грозит. Онегин чуток голову пригнет, сабля свистнет над волосами. А если Онегин не полетит, то и Саенко удержится. Такие же мысли сейчас крутились в тысячах голов руководителей разных уровней. Каждый прикидывал — слетит начальник начальника или удержится? А если слетит, мой тогда куда? Потому как сразу за этим вопросом шел следующий: «А если мой того — я в утиль или на его место?» Прямо как на войне — рост в званиях за счет естественной убыли командиров. Но вслух о таком говорить было нельзя, тут не фронт, храбрость никто не оценит. Так что страна моментально забывала внезапно ушедших на пенсию или «на другую работу» героев вчерашних дней и шла дальше, к светлому будущему.

Мне не каждый день удавалось оказывать влияние на политику СССР — порой отвлекался на другие дела — то в магазин сходить за продуктами, то тренировку провести, то помочь Маше собрать очередные особо важные цифры по охвату молодежи очередного района спортивно-массовой работой. Оказалось, что я совсем зеленый и многое еще не знаю в технологии сбора и обработки информации. Например, если не получается дозвониться до очередной Постной Масловки и узнать количество участников пробега в поддержку пролетариата Африки, надо просто взять отчет о числе бегунов за свободу Никарагуа в прошлом году и увеличить на пять процентов. У нас же охват увеличивается. Но это только в том случае, если число комсомольцев не сильно упало по причине, допустим, массовой отправки на БАМ. Хотя можно и проще поступить — взять цифры с потолка. Но последняя схема не очень приветствуется. С таким подходом хорошую карьеру не сделать.

А еще мне мешали всерьез заняться преобразованиями в стране заседания народного суда — самого гуманного суда в мире! Пока умирал Андропов, дело цыганского баро Тобара дошло до суда, я там выступал как потерпевший по одному из эпизодов, причем как ребенок в присутствии отца. Забавно вышло — дрался с рецидивистом один на один, а в суде давал показания с папой. Присягу на библии не давал, так что рассказывал не «правду, только правду, и ничего кроме правды». Был бы я древним викингом, давно бы уже как взрослый на тинге говорил в свои пятнадцать. В этом временном отрезке подсудимые сидят в зале на отельной лавочке, а не в аквариуме или клетке, как в следующем. И не прикованные к бревну, как в прошлых. Самых отъявленных головорезов типа этого цыгана держат в наручниках. Так что на мой взгляд жителя двадцать первого века, судебный процесс походил на дружеские посиделки, ни тебе словесных дуэлей, ни выкриков из-за решетки. Подсудимый смотрел в пол, категорически отказался давать показания, и за него выступал его адвокат. Судя по галстуку-бабочке сиреневого цвета, это был весьма дорогой юрист, в их среде кому-попало не разрешают носить бабочки на шее. Вполне логичны ход диаспоры — не смогли отмазать или помочь чем-то, так хоть адвоката наймем подороже. Дорогой адвокат в безнадежном процессе как дорогой катафалк — и клиента не оживит, и едет медленно, зато престиж поддержан. Ну и прикид на Тобаре был вполне пижонский, что называется, цыгане расстарались, подогрели и собрали в путь-дорогу как родного.

Народу на оглашении приговора было много, всё-таки случай громкий, в центральной газете писали. Всем был понятен принципиальный исход, но интрига оставалась по сроку. Я всегда посмеивался над тем, что в одном случае судья может применить принцип поглощения менее строго наказания более строгим, а в другом — принцип суммирования. Говоря русским языком, если два преступления выдавали по пять и по семь, то в одни руки могут дать семь лет, а могут двенадцать. Как суду восхочется. Одно ограничение — в СССР позднего периода максимальный срок, назначаемый судом — пятнадцать лет, это считается высшей мерой наказания. А расстрел как раз не высшая мера, а исключительная. Те же Фаберже, но сбоку. Мой цыган под исключение не попал, ему выписали одиннадцать путем частичного сложения — барабанные палочки, как говорят в лото. Адвокат, судя по лицу уже знал срок, осужденный тоже. Без огонька, без последнего слова, молча ушел в закат. Думаю, ромала, мы с тобой в этой жизни не встретимся. Никому ты тут не нужен. Надеюсь, ты тоже меня забудешь к моменту выхода на свободу. И да, других цыган в зале суда не наблюдалось. Видимо, у них не принято посещать такие учреждения без крайней нужды.