Танцующий лепесток хайтана (СИ) - "YeliangHua" - Страница 65

Стараясь не думать о том, что он собирается сделать, Ваньнин открыл чат с Вэйюем и бегло перечитал последние сообщения.

«Ваньнин, тебе не надоело сбегать?»

«Я буду ждать тебя у твоего дома. Все еще хочу поговорить с тобой...»

«Я готов объясниться. Скажи, ты где?»

«Ты решил не ночевать у себя?..»

Чу шумно выдохнул, неожиданно осознавая, что Мо Жань действительно был настолько самоуверен, что решил после всего, что между ними произошло, заявиться к нему домой без приглашения.

«Интересно, он действительно не понимает, что мне не нужны никакие объяснения? Все, что мне важно — чтобы он оставался в постановке, желательно — оставив меня в покое…»

Сейчас, после того, как танец помог Чу немного успокоиться и собраться с мыслями, Ваньнин особенно четко осознавал, насколько глупо себя повел, давая Вэйюю повод думать, что готов при определенных обстоятельствах разменять себя на согласие юноши выступать.

Это было абсурдно — и странно даже по его собственным меркам. Ведь его никто не тянул за язык, и он сам начал ставить условия. Сам буквально выкопал яму, в которую не ровен час упадет.

Кроме того, куда более сложным был другой вопрос:

«Как теперь, при сложившихся обстоятельствах, дать понять Мо Жаню, что он в опасности? Как донести до него серьезность ситуации?.. Что им обоим теперь делать?!»

Чу Ваньнин рассеянно потер виски, а затем, едва глядя на то, что набирает, кое-как написал Вэйюю:

«Я буду у себя дома через десять минут. Пожалуйста, дождись меня.»

Даже в его собственных глазах написанная фраза казалась неестественной — он не привык в общении просить. Но разве сейчас была хоть какая-то разница, каким образом заставить Вэйюя слушать?..

Не дожидаясь какого-либо ответа балетмейстер Чу тут же вызвал такси, и, буквально угрожая водителю немыслимыми расправами, потребовал ехать быстрее — плевать на ограничения скорости в черте города и его собственные страхи.

Все, что его сейчас волновало по-настоящему — опасность, грозящая Мо Вэйюю. Остальное теряло смысл.

Он старался не думать о том, что может не успеть.

Или Вэйюй не воспримет его всерьез.

Единственное, что сейчас было важно: чтобы с Мо Жанем ничего не произошло.

Комментарий к Часть 22 Моё вдохновение этой части — композиция Måneskin “Coraline”, послушать можно ниже:

https://open.spotify.com/track/7HMz8o0m7ASQ3ImFPfhWTY?si=2ee04055eae748e0

ヾ(⌐■_■)ノ♪

И, как всегда, публичная бета открыта (а автор ленивая *опа) ^^'.

А еще, если кто не заметил, у нас тут в истории поменялась обложка. Рисовала, как обычно, этот автор при помощи своих кривых лапушек и планшета. Честно, не хочу даже знать, хорошо ли это выглядит (>_<), зато название хорошо читается, да!

====== Часть 23 ======

Мо Жань уже не был уверен в том, что в действительности у него все в порядке со зрением, потому что внезапно читать от Ваньнина, игнорировавшего его столько времени, просьбу «дождаться» было чем-то из ряда вон.

Он медленно проморгался, а затем бессознательно потер внезапно похолодевшими пальцами экран, опасаясь, что все это ему привиделось. Уже час он торчал под домом балетмейстера Чу, и надежда застать Юйхэна таяла с каждой минутой. Он прекрасно понимал, какую глупость совершил, написав мужчине, что дождётся его под домом — уже позже, после часа бесплодных ожиданий, до него наконец дошло, что тот не сунется к себе теперь и под угрозой смерти.

Впрочем, как будто это была первая ошибка Мо Жаня за этот чертов день.

Казалось, ему мало того, что Ши Мэй ни с того ни с сего решил поиграть с ним в гениальные разоблачения — ему нужно было добить себя в глазах Чу шантажом настолько нелепым и безобразным, что его самого начинало воротить от себя, стоило только вспомнить все в деталях.

О чем он, спрашивается, думал, когда всерьез заявил Ваньнину, будто не собирается участвовать в постановке — а затем еще и принялся ставить условия?

Как если бы он не знал, каким человеком был Чу Ваньнин! Как если бы не видел это ледяное выражение лица, которое невозможно пробить ничем… кроме, пожалуй, такого вот совершенно идиотского шантажа...

Мо Жаню тут же захотелось приложить себя чем-то тяжелым по голове — но, откровенно говоря, в момент, когда с его языка срывался весь этот бред, он не был в состоянии и думать-то, толком не осознавая, что несет.

Все, что крутилось в его башке, сводилось к тому, что Ваньнину совершенно плевать на него. И что балетмейстер Чу в который раз решил, что есть вещи намного важнее Вэйюя.

Постановка. Мнение окружающих. Гребаный Ши Мэй...

Казалось, даже погода на улице вызывала в нем куда больше эмоций, чем его бывший ученик.

Мо Жань не мог понять, что именно он совершил такого, что Ваньнин, который еще неделю назад казался в его присутствии таким расслабленным, и который мельком дарил юноше робкие улыбки — внезапно ожесточился настолько сильно, что все, что было между ними, когда они жили под одной крышей, теперь казалось самообманом.

А было ли все это — или, может быть, Вэйюй лишь придумал тепло в глазах Ваньнина из собственного беспросветного отчаяния? Мог ли он так сильно заблуждаться? Неужели Чу Ваньнину было действительно настолько все равно?..

«Нет!!!» — он выдохнул, чувствуя, что не выдержит, если продолжит мыслить в этом направлении. Руки впервые за долгое время била мелкая дрожь.

Он знал, что пережил Ваньнин. Понимал, какие травмы продолжал нести в себе этот человек — так какого хр*на, спрашивается, он, зная все эти подробности и детали, все еще не был в состоянии принять все это как данность? Оказался не способен заставить себя любить балетмейстера той почтительной отстраненной любовью, которая наверняка устроила бы Чу?!

Впрочем, Ваньнин ведь даже на почтительность и элементарную заботу после того случая с настойкой реагировал так, словно Мо Жань оскорблял его до глубин души просто дыша с ним одним воздухом.

Что до самого Мо Жаня, он прекрасно знал, почему повел себя сегодня так безобразно. Вместо того, чтобы сделать усилие над собой и оставить Чу в покое, он словно нарочно принялся расшатывать нервы балетмейстера в надежде увидеть, что же все-таки кроется под маской безразличия. Так хищный пес, клацая пастью, пытается выгнать лису из норы… Вот только Ваньнин не был лисой. Он был котом, который, того и гляди, заберется на ближайшее дерево и будет неделями там сидеть, боясь потом спуститься. Заморит себя голодом, но так и будет цепляться за ветви и шипеть, заслышав лай.

Мо Жань потер отчего-то вдруг ставший раскаленным лоб, чувствуя, что еще немного и слетит с катушек.

Он скорее умер бы чем признался кому-либо, но то темное, уродливое чувство, которое зародилось в нем шесть лет назад, когда Ваньнин выгнал его, так никуда и не исчезло. Насквозь отравленный злобой, укоренившейся в сердце подобно цветам зла, порой Вэйюй едва мог контролировать себя. Не узнавал себя в зеркале. Не слышал, что сам же говорит...

Как можно было одновременно кого-то так сильно любить, и в то же время ненавидеть настолько, что иногда Мо Жань начинал опасаться за собственный рассудок?..

Так отчаянно он желал внимания человека, который словно нарочно всем своим видом и поведением, каждым словом воплощал равнодушие. Будь балетмейстер Чу глыбой льда — и та уже наверняка бы хоть немного оттаяла. Но Ваньнин… его раздражала забота Мо Жаня, он игнорировал любые попытки сблизиться, малейший шаг вперед неизбежно приводил к десяти шагам в прямо противоположном направлении.

Стоило Вэйюю заметить, как темные словно зимняя ночь глаза украдкой останавливаются на нем, как Ваньнин тут же отворачивался, а лицо его принимало совершенно угрожающее выражение.

Только лишь Мо Вэйюй не без изумления отмечал, как балетмейстер Чу кусает губы, а кончики его ушей заливаются нежным румянцем, как этот же человек пронзал его таким взглядом, будто собирался испытать на юноше древнюю казнь линчи.

Хуже того, Мо Жань собственными глазами видел, как бледная кожа Ваньнина расцветает пунцовыми пятнами смущения. Слышал, как сбивается дыхание, и как мужчина отчаянно пытается удержать стон, а в глазах его волнами отражаются попеременно возбуждение и гнев. Он помнил мельчайшие детали: крошечную родинку за ухом, от прикосновения к которой Ваньнин всегда вздрагивал, и то, как Юйхэн пытался дать отпор, но при этом всегда делал это вполсилы. Помнил, как сладко было запускать пальцы в тысячи спутанных шелковистых прядей волос, вдыхая тонкий аромат нежных соцветий, и целовал эту тонкую бледную шею и плечи, делая вид, словно это были лишь случайные прикосновения.