Филифьонка в ожидании катастрофы - Янссон Туве Марика - Страница 2

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая

"Она несет еще большую околесицу, чем обычно", - подумала про себя Гафса, снимая перчатки (ведь она была настоящей дамой), а вслух сказала:

- Совершенно верно. Вы абсолютно правы, фру Филифьонка.

Они сели за стол, и Филифьонка была так рада собеседнице, что болтала всякую чепуху и проливала чай на скатерть.

Гафса похвалила и пирожные, и сахарницу, и все прочее, но про цветы, разумеется, ничего не сказала, так как была слишком хорошо воспитана. Ведь любому ясно, что эти колючки никак не гармонируют с чайным сервизом.

Через минуту-другую Филифьонка перестала нести чушь, и, поскольку Гафса ничего ей не отвечала, наступила полная тишина.

И тут вдруг погас луч солнца на скатерти.

Огромные окна заполнились тучами, и обе дамы услыхали, как над морем прошумел ветер, прошумел, словно что-то прошептал...

- Вы, кажется, постирали коврик? - вежливо поинтересовалась Гафса.

- Да, морская вода особенно хороша для стирки ковров, - отвечала Филифьонка. - Краска не растекается, и запах после этого такой свежий, такой бодрящий...

"Надо заставить ее понять, - думала Филифьонка. - Ведь надо же, чтобы кто-то понял, что я боюсь, чтобы хоть кто-нибудь сказал:

"Ну, конечно, ты боишься, я так тебя понимаю..." Или еще лучше: "Но дорогая моя, чего же тебе бояться? В такой погожий, такой тихий летний день". Что угодно, но пусть хоть что-нибудь скажет".

- Это печенье выпечено по бабушкиному рецепту, - сказала Филифьонка. Тут она подалась вперед и, наклонившись над столом, зашептала:

- Эта тишина обманчива. Она означает, что произойдет что-то ужасное. Поверьте мне, дорогая Гафса, мы с нашим печеньем и нашими коврами слишком ничтожны, и все проблемы наши... да, конечно, проблемы чрезвычайной важности но все они ничто по сравнению с той грозной, неумолимой силой...

- О!.. - в замешательстве воскликнула Гафса.

- Да, да, грозная, неумолимая сила, - быстро продолжала Филифьонка. - Ее ни о чем не попросишь, к ней бесполезно обращаться, это то, чего нам никогда не понять. То, что скрывается за темными окнами, где-то далеко-далеко, на морских просторах, и все растет и растет, невидимое до тех пор, пока уже не станет поздно. Вы понимаете, о чем я говорю? Признайтесь, что и вам случалось пережить нечто подобное, ну хоть раз... Дорогая моя, признайтесь!

Гафса сидела красная, как рак, и вертела перед собой сахарницу, она уже жалела, что пришла.

- В конце лета иногда бывает очень ветрено, - наконец произнесла она нерешительно.

Разочарованная, Филифьонка замкнулась в себе и упорно молчала. Гафса, не дождавшись ответа, снова заговорила, уже немного раздраженно:

- В прошлую пятницу я развесила белье, и, хотите верьте, хотите - нет, но мне за лучшей моей наволочкой пришлось бежать до самых ворот, такой был ветер. Скажите, фру Филифьонка, какими моющими средствами вы пользуетесь?

- Не помню, - ответила Филифьонка, вдруг почувствовав себя ужасно уставшей. - Вам налить еще чаю?

- Нет, спасибо, - сказала Гафса. - Было очень приятно с вами посидеть. Но, боюсь, мне пора понемногу собираться.

- Да, да, конечно, - кивнула Филифьонка. - Я понимаю.

А над морем тем временем сгущалась тьма, и волны с рокотом разбивались о берег.

Было еще слишком рано, чтобы зажечь свет, не обнаруживая при этом свой страх перед темнотой, но уже и не так светло, чтобы чувствовать себя в полной безопасности. Тонкий нос Гафсы морщился больше обычного, похоже, ей было немного не но себе.

Но Филифьонка и не подумала помочь ей собраться, она сидела и молчала, разламывая на мелкие кусочки свои глазированные пирожные.

"Как-то все это неловко получается", - подумала Гафса и, незаметно пододвинув к себе свою сумочку, лежавшую на комоде, сунула ее под мышку. А зюйд-вест за стенами дома все набирал силу...

- Вы говорите о ветре, - неожиданно сказала Филифьонка. - О ветре, унесшем наволочку. Ну, а я говорю о циклонах. О тайфунах, дорогая Гафса. О вихрях, смерчах, песчаных бурях... Об огромных волнах, которые обрушиваются на берег и уносят с собою дома... Но больше всего я говорю о себе самой, хотя и знаю, что это дурной тон. Я знаю, что со мной должно что-то случиться. Я все время об этом думаю. Даже когда стираю свой лоскутный коврик. Вы меня понимаете? Вам знакомо это состояние?

- В таких случаях принято пользоваться уксусом, - сказала Гафса, уставившись в свою чашку. - Лоскутные коврики обычно держат краску, если их полощут в воде с небольшим добавлением уксуса.

Тут уж Филифьонка не выдержала. Она почувствовала, что должна вывести Гафсу из себя, бросить ей вызов, и сказала первое, что пришло в голову, она указала на гадкую колючку, стоявшую в воде, и воскликнула:

- Смотрите, какой красивый цветок! Он так подходит к сервизу.

А Гафса, уставшая от всех этих разговоров, тоже рассердилась, она вскочила и закричала:

- Ничего подобного, он слишком колючий, и он здесь совершенно неуместен!

Затем дамы попрощались, и Филифьонка заперла дверь и вернулась в гостиную. Она была огорчена и разочарована, она понимала, что чаепитие не удалось. Злополучный кустик стоял посередине стола, серый, колючий, весь усыпанный темно-красными цветами. И ей показалось, что она поняла, в чем тут дело: оказывается, это вовсе не цветы не подходят к сервизу, а сам сервиз ни к чему не подходит.

Переставив вазу на подоконник, она посмотрела в окно.

Все море преобразилось, волны, оскалив белые зубы, злобно набрасывались на прибрежные скалы. Багровое небо низко нависло над поседевшим морем.

Филифьонка долго стояла у окна, слушая, как ветер набирает силу.

Тут зазвонил телефон.

- Это фру Филифьонка? - послышался Гафсин голос, робкий и нерешительный.

- Разумеется, это я, - ответила Филифьонка. - Здесь никто кроме меня не живет. Вы хорошо добрались?

- Да, да, конечно. А погода, кажется, опять немного испортилась. - Гафса немного помолчала, а потом сказала как можно дружелюбнее:

- Фру Филифьонка, а что, все эти ужасы, о которых вы говорили... Это часто случается?

- Нет,- ответила Филифьонка.

- Значит, только изредка?

- Да, собственно, никогда. Мне все это только кажется, - сказала Филифьонка.

- О!.. - воскликнула Гафса. - А я только хотела поблагодарить за приятный вечер. Так значит, с вами, никогда ничего не случалось?

- Нет, - ответила Филифьонка. - Очень мило с вашей стороны, что позвонили. Надеюсь, как-нибудь увидимся.

- Я также надеюсь, - сказала Гафса и дала отбой.

Какое-то время Филифьонка сидела, поеживаясь от холода, и смотрела на телефон.

"Скоро за окнами станет совсем темно, - подумала Филифьонка. - Можно было бы завесить их одеялами." Но она этого не сделала, а просто сидела и слушала, как ветер завывает в дымоходе. Точно брошенный матерью детеныш. С южной стороны колотился о стену дома рыболовный сачок, оставленный хемулем, но Филифьонка не решалась выйти и снять его.

Весь дом едва заметно подрагивал; ветер теперь налетал порывами, слышно было, как он берет разбег и вприпрыжку несется по волнам.

С крыши сорвалась черепица и разбилась о камни. Филнфьонка вздрогнула и поднялась. Она быстро прошла в спальню, но спальня была слишком велика и казалась ненадежным убежищем. Кладовка. Она достаточно мала, чтобы чувствовать там себя в безопасности. Филифьонка, схватив в охапку одеяло, пробежала по коридору, ударом ноги распахнула дверь в кладовку и, с трудом переводя дух, заперла ее за собой. Сюда почти не доносился шум бури. И не было окна, только маленькая отдушина.

Ощупью, в полной темноте, она пробралась мимо мешка с картошкой и накрылась одеялом, пристроившись у стены, под полкой, где стояло варенье.

Постепенно ее воображение начало рисовать собственную картину происходящего, гораздо более жуткую, чем шторм, сотрясавший ее дом. Буруны превратились в огромных белых драконов, завывающий смерч, закрутившись на горизонте черным сверкающим водяным столбом, несся в направлении берега, все приближаясь и приближаясь... Эта воображаемая буря была самой ужасной из всех возможных бурь, но именно так у нее всегда и получалось. И в глубине души она даже немного гордилась своими катастрофами, ведь единственным их очевидцем была она сама.

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая