Рождение (СИ) - "Мария Птица-Кошка" - Страница 20

Вернулись в каморку в молчании. Что теперь следует сказать и как, не знает. С этим у него иногда проблемы, в отличие от Соула. Все наливающиеся у неё синяки Ланакэн тщательно обработал составом лекаря, часто спасавшим от мелких досадных травм. Силион терпеливо позволила нанести средство даже на спину. Повезло с головой, которую рефлекторно накрыла левой рукой.

Обед получился вкусным. Видимо, отныне надо мириться со столь коробящим обслуживанием. В принципе, даже приятно, хоть и неуместно. На всякий случай, Ланакэн заставил новоприобретённую подругу обедать с ним: мало ли каковы обрушатся последствия неприятного инцидента, но всё обошлось.

А Тана… Впервые за долгое время, вернувшись к себе, ни с того ни с сего разрыдалась от отчётливо проснувшихся уже забытого чувства жалости к постороннему и стремления выручить. С тех пор, как погибли муж и остальные её сыновья, ожесточение сковало, словно непробиваемая ничем броня. Место под спасительной скорлупой осталось лишь для самозащиты и любви к единственному родному человечку, уцелевшему в мясорубке межвидовых взаимоотношений. Но вот, заглянула в треугольное зеленоглазое личико, и словно бы лавиной ударили эмоции, вырвавшиеся из темницы в душе. Очевидный шок после пережитого на ещё подростковых чертах принудил самопровозглашённую судью оглянуться по сторонам: больно вовсе не одной лишь Рауше! Даже среди противников не все купаются в роскоши и удовольствиях, как предполагала прежде. Там тоже не всё гладко и однозначно!

Кто-то решительно окликнул из-за полога, заменяющего дверь. Осилзский пригласил чересчур официального Нгдаси. Старый товарищ переступил порог и остановился. Что-то не так. Гость пока не знает, с чего бы завести беседу. Нервно теребит пальцами край рубахи, ерошит волосы. Зыркнул недовольно на сидевшую в углу крохотную женщину и начал издалека:

— Как твои дела? Какие-нибудь новые планы не появились ещё?

— А должны? — недоумевающе отодвинул от себя тарелку хозяин тесной кельи. Новости ожидаются невесёлые. Это явственно сквозит в нерешительности лекаря.

— Да я так… Ты у нас иногда интересное придумываешь… Вот Убежище ведь расковырял в обыкновенной тёмной норе, — попытка усмехнуться тоже провалилась.

— Плохие вести? Давай уже! Говори! — не выдержал Осилзский.

— Аюту. Умер. Теперь у нас ты за главного. Вес громадный, однако… Пока ты отлично справлялся. Мне очень жаль.

— Учитель… Я всё не верил, что это случится… И вот, — осталось лишь перевести дух, словно после оглушающего удара. Теперь вся нагрузка ответственности на собственных плечах. Нельзя уже оглядываться на больного предводителя, следует полностью брать ситуацию под контроль. После прихода григстанки, надо сказать, стало это не очень уж и легко. Доверие к приемнику Шамула заметно пошатнулось. И всё же воле умирающего старца никто не собирается перечить пока. Следовательно, пусть и с некоторыми сомнениями, народ будет слушаться. Или же вскоре отвергнет предводителя-смутьяна, избрав нового. Что-то бы сказать, но слов не достаёт. Пожалуй, одна из самых больших потерь бывшего крестьянина. Единственный, кто на земле понял полностью, заменив неизвестных родителей, пусть и поздно, но столь бесценно! А теперь наставника нет. Врачеватель решил отвлечь друга от мрачных рваных рассуждений и неуверенно спросил:

— Что теперь? Есть какие-нибудь распоряжения?

— Какие?

— Да мало ли… Пора думать о дальнейшем. Нельзя же останавливаться на достигнутом. Если Аюту за что и выбрал тебя, то за способность к движению вперёд. Не застревая на жизненных препонах.

— Не знаю… Пока идей нет. А они от меня срочно ожидаются? — безучастно уточнил Ланакэн. Стало глухо и одиноко без надёжной направляющей руки. Просто скверно. Старый знакомый угадал настроение и отметил:

— Я пойду. Тебе стоит побыть одному.

Соул велел выйти и притихшей Силион, не знающей, как следует поступить ей. Остались лишь тишина и грусть. Вот так новый предводитель Сопротивления и оказался наедине с размышлениями: что в его поступках правильно, а что — нет. Оставаясь только обычным человеком, во многом не определится, сколько ни разбирает с разных ракурсов. Теперь смотреть приходится на действительность, абстрагируясь, ибо на самом деле не настолько уж и правит ею. Скорее всё-таки случай, валящий с ног абсурдностью и безосновательностью тех или иных происшествий.

Следует собрать людей и сообщить горестную весть. Следует именно ему. Старейшины будут присутствовать в качестве поддержки, не более. Основная роль отныне во всех событиях отводится приемнику столь высокочтимого народом Создателя Сопротивления. Приходится собирать всю силу воли и храбрость для, казалось бы, довольно простого дела. Нельзя теперь демонстрировать ни сомнения, ни слабость. Как ни горько от новой утраты, держать себя. Сцепив зубы, доказать: достоин предоставленной непрошеной чести.

Все столпились в огромном зале, испугавшем некогда Тални. Месте, где с лёгкостью помещаются сразу все жители Убежища и ещё остаётся полно свободной территории. Ожидается известие, которое обещал объявить самый талантливый ученик Аюту. Старейшины тоже прибыли и ютятся на возвышении поодаль, явно оценивая всеобщее равновесие. Здесь получилось столь свободно, что кучка живых существ, населяющая подземный лабиринт, выглядит чем-то чуждым, крошечным зернышком в горе крупных орехов. Будто бережная сень пещер зовёт и остальных их соплеменников, пока обитающих где-то снаружи, сюда. И надо говорить перед бездной пространства, напоённого эхом…

На считанные удары сердца горло перекрыл спазм откровенной боязни. А если не выйдет? Если не оправдает доверенной миссии? Но отступать некуда. Утешает: Шамул практически никогда не ошибался в столь судьбоносных вещах. Стряхнув напряжение, Ланакэн громко обратился к слушателям:

— Я знаю: весть многих здесь повергнет в уныние. Все мы обязаны своим существованием и свободой нашему мудрому предводителю. В прошлом сражении, в очередной раз стараясь спасти человеческие жизни, он был серьёзно ранен. Ещё тогда лекари объявили, что благоприятный исход невозможен. И всё же все здесь втайне надеялись на его выздоровление. Признаться, и я был в их числе. Пустые надежды не сбылись. С нами больше нет Учителя многих из присутствующих. Отныне, исполняя его последнее распоряжение, я приступаю к руководству Сопротивлением. Завтра на рассвете состоится прощальная церемония. Мне не о чем больше сказать.

Наступила пауза. Окружающие воспринимают тяжёлую весть. Старейшины наблюдают за жителями. Никто не удивился, и всё же растерянность заполнила умы. Смена лидера свершилась. Наконец, кто-то осознал: продолжения не ожидается. И все начали медленно расходиться. Послышались неуверенные пересуды, вопросы, повторения сказанного. Стало очевидно: всё собрание проходило в почтительном молчании и внимании к оратору. Несмотря на Силион, авторитет Осилзского остаётся достаточным для предстоящей роли в обществе.

Утро. Где-то там, над толщей пористого, но прочного грунта. А здесь лёгкий сумрак. Огонёк светильника меньше ногтя на мизинце — безразлично. Пробралась к столу маленькая безумная. Сегодня нет сил сопротивляться её несмелой, но столь упорной заботе. Пялиться бы в тёмный свод над головой и слушать. Вот-вот начнут готовить процессию. Послышатся заунывные погребальные причитания. Нет желания вставать и показываться окружающим в настолько плохой форме, но это столь же необходимо, как и вчерашняя речь. Девушка грустно вздохнула, глянув на раскисшего единственного здесь друга. Помочь нечем, совершенно нечем. Поэтому только проснулось неуместное раскаяние. По вбитой в детстве привычке мужчина принудил себя проглотить пищу, хотя аппетит отсутствует напрочь. Сам бы себе и готовить ничего не стал, а вот от предложенного завтрака отказываться не умеет — похлёбку едва ли не автоматически проглотил до последней капли. Затем натянул на вялое тело одежду, постоял, зажмурившись, и покосился на свою «живую тень», сконфуженно перебирающую кисточку на кончике косы пальцами. Она уже вполне собралась. Оставить бы Силион здесь, чтобы глаза не мозолила на кремации. Но… рискованно.