Времена грёз (СИ) - Альсури Мелисса - Страница 110

Не помню, как мы оказались в моей спальне, но это и не было важно. Чужие руки ловко стянули мою одежду, дав возможность насладиться новыми прикосновениями к своей коже. Губы, до этого момента принуждавшие меня молчать, спустились ниже, впиваясь в шею и вынуждая сладко застонать, всем телом подаваясь к любовнику. Сильные пальцы стиснули мои бедра, и спустя всего мгновение я едва не задохнулся от накативших ощущений. Давид словно уже изучил мое тело и, зная его лучше меня, не задерживаясь только на ласках, вошел в меня, еще больше вжимая в постель.

— Если бы боги видели меня сейчас, они бы умерли от зависти Ганим…

Горячий шепот коснулся моего уха, но меня хватило лишь на полустон-полувсхлип. Словно утопая в этой сладкой муке, я цеплялся руками за крепкие плечи и со слезами на глазах лишь молил о том, чтобы Давид продолжал вбиваться в меня и любить так сильно, как только может. Я впервые чувствовал себя так хорошо с мужчиной и впервые не стеснялся своих желаний, полностью вверяя себя в чужие руки.

Не представляю, сколько времени мы провели так вместе, наслаждаясь друг другом и лаская наши тела, но как мне казалось, любовник ушел перед рассветом, попрощавшись и пообещав еще вернуться. Изнеможденный, я едва мог ему ответить и, проснувшись даже позже обычного, спустился к завтраку почти в обед.

Мне казалось, что весь мир преобразился новыми красками, а события прошедшей ночи то и дело маячили в голове, заставляя меня выпадать из реальности.

— Мне пришлось гнать его из своей спальни чуть ли не ссаными тряпками, братик. Это не человек, а чертов кабель, пускай и хорош собой.

Не совсем понимая, о чем говорит сестра, я попытался сосредоточиться на ее словах.

— Подожди, а что он делал в твоей спальне?

— Как что?! Ты сам его послал выбраться через мой балкон, чтобы Каин не увидел, что ты любовника в дом привел.

— Н-нет… Да и какая дяде разница, кого я к себе вожу?

Растерянно посмотрев на Софи, я ощущал, как розовая пелена постепенно спадает с моих глаз. Девушка отвернулась к окну.

— Дурой жила, дурой и помру…

— Софи, что случилось? Он что-то сделал?

Надеясь на то, что все услышанное ранее было лишь ошибкой или какой-то странной шуткой сестры, я прикоснулся к ее ладони и ощутил, как она дрожит.

— Он… пришел ко мне в спальню под этим предлогом ночью. Я не успела крепко уснуть и потому услышала. Спрятала его в шкафу от Каина. Когда Давид попытался меня схватить и зажать там, достала трость и клинок, только этим получилось выгнать.

По моей спине прошел холодок, а эмоции схлынули, словно омытые ледяной водой. Я видел, как сильно Софи нервничает и спрятав свои чувства на замок, заставил себя помочь ей и поддержать.

Время, чтобы снова вернуться к ним, появилось лишь после отъезда Мома, что разбередило еще одну старую рану. Попрощавшись с Каином, я вернулся в свою спальню и, едва вздохнув, ощутил запах пряностей и сандала. Бессильная злоба и ненависть к самому себе единым потоком обрушились на меня, заставляя упасть на колени и кричать, что было сил, заглушая себя скомканной кофтой. Я снова поверил и меня снова предали, и все, что мне оставалось, лишь корить себя за глупость и наивность, в который раз проклиная судьбу за то, кто я есть.

В истерике, во всепоглощающем безумии я разорвал все свои блокноты со стихами, выкинув остатки в камин. Зеркало на стене отразило мои всклоченные волосы, лихорадочный взгляд и засосы на шее, что заставило меня уничтожить все отражения в комнате. Я был противен самому себе до такой степени, что хотелось содрать кожу и тоже сжечь ее, избавиться от себя, стать другим человеком или стереть свою память подчистую. Впервые я жалел, дико жалел, что Мом не убил меня еще тогда в спальне, где я, напившись, лежал под ним, едва сдерживая стон от порезов острым клинком. На грани сознания промелькнула шальная мысль, поехать за ним в эту чертову деревню и умолять на коленях о смерти, лишь бы не испытывать такой адский стыд за свое существование.

Обессилев, я сел у постели и лишь тихо выл, надеясь потерять-таки остаток разума, избавившись от такой страшной обузы, как я сам.

Когда чувств не осталось, все, что я смог, лишь поклясться себе: больше никогда и никого не любить, надеясь провести остаток жизни в одиночестве, забытый, словно меня никогда не существовало в этой семье.

Геката

До восьми лет я не знала своего отца.

Точнее, я знала, что он есть. Что он любит меня и маму, что он очень сильный и оберегает нас, по-своему, на расстоянии, но, если нужно, он обязательно придет, поможет и спасет. От чего бы то ни было. Ведь благодаря ему я появилась на свет.

Так говорила мама. Я ей верила и тоже любила, как могла. Со всей своей детской наивностью. Любила тот мифический образ, что она показывала мне, и даже не задумывалась о том, кем же он был на самом деле. Папа просто есть, он существует, и в него нужно верить, и я верила, ведь видела его в мелочах. В янтарных бусах на шее мамы, в своих волосах цвета воронова крыла, в рассказах мавок, что с тоской вспоминали о нем, в расписанной его рукой колыбели с васильками и лавром, в коротких записях незнакомыми буквами на пожелтевшей бумаге. Я даже пыталась повторить этот почерк, но выходило неважно, поэтому я просто оставила все как есть. Как еще один артефакт, напоминающий о том, что папа существует.

Мне он представлялся абсолютно всемогущим, всесильным и смелым магом, что пришел в эти земли много лет назад. Действительно много, ведь для ребенка, восемь лет — целая жизнь, есть с чем сравнить.

И так я считала долго, очень долго, ведь сколько себя помнила, его не было рядом со мной. Хотя у других детей отцы были вместе с семьей, но, видимо, они были не настолько сильны, как мой.

По-настоящему узнать его, я смогла лишь перед восьмым днем рождения, когда мой дар впервые проснулся.

— Гета, мне нужно будет отлучиться на рынок, пока меня не будет принеси немного воды. Только будь осторожнее, наш колодец зарос, поэтому сходи лучше к дальнему, много на себя не бери, нам вода нужна только на ужин.

Мама, сняв фартук, поправила свое выходное платье и поспешно собрала корзину с цветными склянками лекарств на обмен. Наблюдая за ней, я невольно задумалась о своем предстоящем дне рождения. Судя по тому, как много всего она хочет обменять, на праздник мама задумала, что-то особенное.

— Хорошо, возьму ведерко поменьше.

Поелозив на стуле и сгорая от любопытства, я постаралась отвлечься вернувшись к травнику передо мной. Записи в нем, сделанные многими ведьмами до меня, дополняли друг друга, иногда переписывались и перекрывались посланиями для ведьм помладше. Высушенные стебельки и листья, приклеенные на рыбий клей к страницам, каждая из женщин рода обновляла вручную, как только выучивала все растения в книге.

Мама осторожно погладила меня по голове и, поцеловав в макушку, строго глянула на кота. Со всей возможной серьезностью зверь кивнул ведьме, подтверждая, что проследит за мной, пока ее нет.

— Вот и ладушки, как вернусь, могу почитать тебе что-нибудь из отцовских заметок, но только после ужина.

Охотно покивав в ответ, я встала, чтобы проводить маму до ворот и уже после, вернувшись к травнику, решила дочитать страницы о бессмертнике, прежде чем пойду за водой.

Летний зной разогрел улицу, но дома все еще было прохладно, лишь из окна чувствовались теплые дуновения ветра, ласково касающиеся моего лица и тонких листов бумаги на столе. Сама того не заметив, я уснула, сложив голову на руки и подгоняя себя мыслью, что еще чуть-чуть посижу и обязательно схожу за водой. Васька, разморенный все тем же полуденным солнцепеком, растянулся на подоконнике рядом и мне показалось, что прошла всего пара минут, но когда я вновь открыла глаза, часы на стене показали пять часов вечера. Мама вот-вот должна была вернуться, а я все еще сидела за травником.