Кевларовые парни - Михайлов Александр Георгиевич - Страница 49

Рядом с ним подчиненные Деда походили на гуппи возле пираньи.

Телефонный аппарат издал легкую трель.

— Сергей, — сквозь помехи московской телесети пробился бас старшего оперуполномоченного МУРа Василия Известкина. — С наступающим! Ты сейчас в морг сможешь подъехать? — без предисловий ошарашил он «ветерана движения».

— Что, там праздновать будем? — пробурчал Дед.

— Ну ты даешь! — загрохотало в трубке. — Один-ноль! — оценил Известкин. — Молодец! — Поржав еще десяток секунд, он перешел на серьезный тон: — Сегодня на Фабричной рванули «Мерседес». Два трупа. Один похож на твоего клиента. Может, глянешь? Документы есть… Ну, это не по телефону…

Дед тоскливо посмотрел на дату. Завтра день ЧК, сегодня уже звенят стаканы. Перспектива вместо дружеского стола глядеть на жмуров была, конечно, необычайно привлекательной, но что-то подсказывало Деду, что фатальное невезение именно сегодня должно завершиться полнейшей чернухой, а уж потом…

— Давай адрес. — Дед потянулся к листку календаря.

— Зачем адрес? Я сейчас сам к тебе заеду. Все-таки у вас завтра праздник. — В трубке послышались короткие гудки.

В теплой машине Дед по достоинству оценил комфорт товарищеского участия.

— Ну, как дела? — Известкин еле рулил, упираясь животом в баранку. Человек необъятных размеров, он с трудом умещался в машине. Раньше Известкин был летчиком. Знающие это приятели шутили, что он был списан в связи с невозможностью брать штурвал на себя — мешало брюхо.

— Дела, дела. Как сажа бела, — пробурчал Дед. — Нормальные дела! ЦК — цыкает, ЧК — чикает. Прокуратура забодала…

— А, ты про это, — засмеялся Известкин. — Прокуратура не Господь. Тот вам за последний выстрел все грехи спишет. Вы ведь какой авторитет завалили!

— Господь спишет… прокуратура пишет… — каламбурил себе под нос Дед. В душе явно намечался перелом. Экспресс-анализ давал неплохие результаты. Приятная компания… теплая, персональная, можно сказать, машина… Завтра праздник… Невиданная получка — деньги целей будут… И даже встреча с группой усопших стала представляться в не таком уж мрачном свете. В конце концов, у них только одна дорога, а у Деда много.

Тема вечности и бренности неожиданно навела на свежую мысль.

— Известкин, ты знаешь, почему у нас праздник двадцатого декабря?

— Ну, почему?

— Это сороковой день после Дня милиции.

— Два-ноль, старик! — заржал Известкин, и под это радостное ржанье машина вкатилась во двор больницы.

Черная полоса кончилась. На каменном столе лежало то, что еще утром имело имя и фамилию. Это был Ваха.

На свежем воздухе Дед затянулся беломориной. Его интуиция подсказывала, что все плохое позади.

Она не подвела. Утром прокуратура признала применение оружия правомочным.

Полученные в процессе предварительной проверки по всем имеющимся картотекам и учетам данные дали некоторую пищу для размышлений. Ваха был, естественно, не «Вахой», а Квилидзе Гурамом Георгиевичем, 1959 года рождения, уроженцем Кутаиси. Практически всю свою жизнь прожил в Москве, за исключением коротких периодов отбывания наказания в местах лишения свободы. Три судимости не определяли его места в иерархической лестнице криминального мира. Дважды попадался на хранении оружия, третья судимость была связана с разбойным нападением. Ни одного срока до конца не отбыл. Предстояло еще выяснить такую невероятную способность покойного Квилидзе возвращаться в этот мир.

Хотя авторитет Вахи в известной среде был не очень высок, имя это знали, и связи у него были весьма обширные. В двух органах на него имелись разработки, но… Отсутствие нормативной базы делало существование организатора многих преступлений безопасным, что бесило оперов и успокаивало самого объекта.

После трех проколов-судимостей Квилидзе на мелочах не горел, да этого и не требовалось. Исполнителей его замыслов было предостаточно. Он одним из первых обратил внимание на возможность безболезненного изъятия приличных сумм из госбанков по фальшивым авизо. Полученные подделки финансовых документов из Чечни были ловко прокручены, в результате чего казна лишилась парочки миллиардов, а состояние Квилидзе пополнилось энной суммой.

Появление первых уголовных дел по фальшивым авизо насторожило Ваху, и он быстро ушел на дно. Работал по мелочам, в лидеры не стремился. Впрочем, изъятый на его квартире фотоархив не подтверждал этого. Среди фотографий с изображением Квилидзе было множество снимков, свидетельствующих о связях объекта с власть предержащими. Приемы, презентации, просмотры… Руководители министерств, народные депутаты, предприниматели и бизнесмены. Что ни снимок, то…

Олег никак не мог свести концы с концами, сформулировать для себя, каким образом увязаны ситуация на Ярославском шоссе, гараж в Мытищах, непонятно откуда взявшийся незарегистрированный «мерс» и упакованный в полированный гроб авторитет. Немаловажным было и то, что во время похорон почившего от руки злодеев Вахи на Ваганьковском собрался бомонд. Трудно сказать, чем руководствовались отдельные популярные личности, входя в весьма сомнительный круг общества. Конечно, можно было предположить, что руководствовались они общечеловеческой моралью, но Олег и его товарищи знали: эта субстанция не распространяется ныне на высший круг общественных деятелей и политиков. Под бортовой компас нравственности и порядочности был давно положен металлический топор. Стрелка в поисках ориентиров металась по круговой шкале, не находя ни севера, ни юга…

С каждым днем набиралось все больше и больше материалов, и Хай Ди Ди, анализируя их, усыхал на глазах.

Фигура Вахи начинала представать во всей своей многоликости.

«Волга», подкатившая под козырек аэропорта Шереметьево-2, была редкого колера — темно-вишневая. Длинная вереница машин плотно прижалась к узенькому тротуару, идущему вдоль международного аэровокзала столицы. Еще в недавнем прошлом престижный аэропорт Шереметьево в ходе перестройки превратился в заурядный вокзал.

Как всегда, по мнению определенной части патриотов, в этой метаморфозе были виноваты евреи, рванувшие из страны в условиях нового мышления и свободного выезда на землю обетованную. Несмотря на то, что с такой же прытью из страны рванули немцы и «прочие шведы», крайними традиционно оставались семиты. Негры и азиатские транзитные беспаспортные пассажиры в расчет не принимались.

Упитанный лейтенант ГАИ с интересом наблюдал за вишневой незнакомкой с частными номерами. Знак «Стоянка запрещена» создавал неплохие условия для вынесения приговора и приведения его в исполнение. Он уже двинулся навстречу машине, но дверь распахнулась, и солидный джентльмен в сопровождении охранника ступил на грешную землю. Опытный взгляд стража порядка моментально оценил ситуацию как проигрышную: с этой компании ни гроша не получишь. Привычным равнодушным взглядом он скользнул поверх крыши и метнул молнию в сторону притулившегося к тротуару «Москвича». Рука привычно нащупала в кармане ключ на «восемь» — глаз безошибочно определил размер болтика, крепившего номер.

Пассажир «Волги», не обращая внимания на суету водителя и охранника, элегантно распахнул заднюю дверь, выпустив на волю смазливую блондиночку в длинной песцовой шубке.

— Катенька! — Маленький лысый толстячок в обливной дубленке, бросившийся навстречу, чуть не сшиб охранника с ног. — Господи, Катенька! Как я рад! — зачастил лысый, чмокая песцовую даму в обе щеки. — Василь Василич, мое вам почтеньице, — закончив процедуру, обратил он внимание на мужчину. — Ждем, ждем! Пожалуйте в ВИП.

Он так суетился и шуршал перед пассажирами «Волги», что фотоэлементы двери не среагировали на приближение его толстого зада к стеклянным дверям, и те едва не пострадали из-за своей нерасторопности. Шереметьевские двери привыкли к посетителям несуетным и солидным.

Когда-то лучший в стране аэропорт давно потерял свой интуристовский лоск. Привычный полумрак потолочных светильников стал еще более полумрачным. Дефицит светильников в первую очередь сказался на местах общественного пользования. Но, успев взвинтить цены на услуги и стыдливо бормоча о благах для пассажиров, аэропортовское начальство еще не нагуляло свои меркантильные аппетиты и не спешило войти в эру рыночной экономики. А потому лампочек не было, эскалаторы не работали, на скамейках спали бомжи из Вьетнама и жаркой Эфиопии.