Кевларовые парни - Михайлов Александр Георгиевич - Страница 31

Тань, ты чего? Не надо. Я сейчас поднимусь. Это очень просто делается: на три счета. Надо подняться до счета «три». Иначе ребята запишут меня в слабаки.

Этого еще не хватало.

Смотри, я уже поднимаюсь. Раз. Два…

Дед сидел в центре комнаты и был похож на раздавленную сливу. С утра закрученные пышные усы «а ля Давыдов» висели не по-гусарски неряшливо и напоминали крашеную паклю. Прибыв из города почти в невменяемом состоянии, он несколько минут изъяснялся междометиями, немало поразив этим «сокамерников», как называли себя опера. Он то разводил руками, то лупил кулаком по колену, при этом звук напоминал удар пудовой гири.

— Нет, вы только представьте… Так фраернуться! Ну так… — Дед замотал головой. — Вот уж Бог не фраерок — все видит… Первый раз положил пистолет в кейс… Значит, возвращаюсь из Загорска по Ярославке. Курить охота, спасу нет, а сигареты кончились. Торможу около киоска, беру пачку. Сажусь в машину — кейса нет, а там документы, деньги-получка и «макаров». Ну, минуты не прошло! Будто кто-то следил. Да черт с деньгами, но оружие!..

Отчаянию Деда не было предела. Собравшиеся впервые видели его в таком состоянии. Более того, они и представить не могли, чтобы человек, который боготворит оружие как высшее достижение человечества, мог лишиться ПМ номер АИ 412. Сокамерникам даже показалось, что над головой невменяемого товарища воспарило маленькое, еле заметное облачко: душа покинула бренное тело в линялой камуфляжной майке, стареньком свитере и потертой летной куртке. Облачко зависло над головой Деда — душа раздумывала над планом последующих действий.

— Да где это было-то? — прервал Олег молчание масс.

— При въезде в Москву на Ярославском шоссе, метрах в ста пятидесяти от поста ГАИ. Там киоски стоят, «стурки» называются.

Облачко растаяло: душа вернулась под кожаную куртку, продемонстрировав старую истину: своя рубашка ближе к телу.

— Может, турки? — подал голос очкастый субтильный юноша по имени Лева — практикант из Академии контрразведки.

Прибыв в отдел, Лева быстро освоился с обстановкой и, что называется, понял службу. Время здесь измерялось не часами и минутами, а реализованными делами. В отделе всегда не хватало людей, транспорта и бензина. Уловив демократичную атмосферу, присущую «рабочим коллективам», Лева уже на третий день своей службы стал подавать голос. Обладая уникальной способностью облекать простые мысли в невероятно сложные конструкции, Лева поначалу поражал старых оперов. Через неделю он стал их утомлять, а еще через неделю — раздражать. Вместе с тем ему прощалось многое, в том числе и стремление к словоблудию. Лева не пытался надувать щеки в главном: любое поручение выполнял толково и без лишних уговоров. При этом он демонстрировал не тупое службистское рвение, а желание проработать ситуацию до конца. Во время одного обыска на даче контрабандиста он так рыл землю — в буквальном смысле слова, — что непаханная целина на шести сотках задышала полной грудью, освободившись от бурьяна, а родные подследственного готовы были объявить благодарность молодому агроному из контрразведки. Только суровый вид измазанного глиной юноши удержал их от акта признательности. Зная, что такая особенность — не что иное, как болезнь роста, мудрые волкодавы сначала за глаза, а потом и в открытую стали называть его «Зеленым». На первой же операции эта кличка стала позывным Левы в эфире. Услышав его на коротких волнах эфирного, невнятного для непосвященных трепа, Зеленый раздулся от важности перед своими товарищами по академии, влачившими жалкое существование в других подразделениях, где практикантов на пушечный выстрел не подпускали к конкретным делам. Уничижительное прилагательное, которое обозначает вполне определенные качества фрукта или овоща и реже человека, он философски отнес к весьма модной в последнее время сфере — экологии правового климата. Этакий «Гринпис».

— Я сказал — «стурки», салабон! — Под грозным взглядом ожившего Деда Зеленый потемнел.

— Уточним диспозицию, — Олег перевел разговор в практическое русло.

— Докладываю. В ста пятидесяти метрах от окружной автомобильной дороги находятся киоски, принадлежащие курдам из Азербайджана, — по-военному формулируя, начал докладывать Дед. Румянец на щеках и горячечный блеск в глазах делали его похожим на больного, преодолевшего кризис. — По сообщению сотрудников милиции с поста ГАИ, они появились там немногим более полугода назад. — Дед перевел дыхание. — Как мне рассказали, киоски принадлежат нескольким семьям. Якобы беженцы. Чтоб я так жил! Беженцы… Торгуют тампаксами, памперсами, сникерсами, сивухой разной и прочей нелицензионной дрянью. Команда, я вам признаюсь, еще та! Что ни вечер — разборки. То изобьют кого, то обобрут…

— Оберут.

— …ограбят. У милиции от них геморрой. Заявлений тьма, но реализации никакой. Свидетелей не найдешь, тем не менее… Чуть появится милицейская «канарейка» с попугаем, со всего района «чернота» бежит… Самое главное, что впереди бабы и дети. Разорутся — святых выноси. Ну, заберут кого, ну, подержат… А потом все равно выпускают. Ничего не поделать — откупятся и отбрешутся… Но что примечательно — к ним и местные команды не лезут, даже самые крутые. То ли договорились, то ли боятся.

— Да нет, просто социализм по-горбачевски — это интернационализация криминальных структур всей страны, — глубокомысленно заметил Адмирал. — Пока мы договора о двусторонней юридической помощи между бывшими республиками заключаем, эти без договоров и границ решают все вопросы.

— Ты хоть кого-нибудь опросил? — поинтересовался Олег.

— Обижаешь, шеф! Всегда, — насупился Дед. — Ты что, думаешь, мне совсем сознание отшибло? Кого только не опрашивал.

По тону было понятно, что подобный опрос для Деда стоил многого. Была задета честь старого опера, непростительно попавшего в дурацкую ситуацию. Парни знали, что опрашивать Дед умел, но одно дело — собирать сведения, касающиеся других, и совсем иное — когда влипаешь сам…

— Народные мстители из числа местных аборигенов много чего порассказали…

— Народные мстители — это кто? — не удержался Зеленый.

— Бабульки, которые у подъездов сидят, — пояснил Дед. — Эти целыми днями в свои файлы информацию откладывают. Запомни, сынок: народные мстители — сокровищница информации, только к этой сокровищнице ключ найти надо…

— А также делить на восемнадцать то, что они скажут, — добавил Олег, скептически относящийся к подобным источникам.

— И тем не менее! — Дед хватался за информацию старух, как утопающий за соломинку. — Они мне много чего поведали. Кто у них главный, кто есть ху! Да и сам я посмотрел на всю эту камарилью. Человек десять абреков шашлыки с арбузами под зонтиками жрали и «нэ видели». Ясно, что и видели и знают, кто кейс прибрал, но молчат, сволочи.

— Про это «ху» ты сейчас на бумаге изложи, а я пока к вождям. Посплетничаю. — Олег поднялся. — Изложишь подробно, но без красивостей, — что, где, когда и «ху».

— Может, еще погодить, глядишь, найдется, — опять затосковал Дед.

Мужики разочарованно покачали головами. Сказать это вслух мог только человек, испытавший тяжелейшее потрясение и находящийся в пограничной зоне между трезвым умом и полной невменяемостью. Документы, как показывала практика, не находились, особенно в период стремительных реформ правоохранительных органов, за которыми не поспевали подпольные типографии, изготавливающие липовые ксивы.

Об оружии разговор особый: утерянные или похищенные стволы всплывали случайно и не всегда. Чаще в связи с совершением преступлений. Что касается официальных документов милиции и госбезопасности, в криминальной среде на них был особый спрос, а такса имела зеленоватый оттенок.

— Прощание с телом закончено, — подвел итог Олег. — Помогите лишенцу наваять документ… Ну, сами знаете, чтобы с меньшими потерями…