Кевларовые парни - Михайлов Александр Георгиевич - Страница 12

Приемник загробным голосом диктора вещал текст, который спросонья казался совершенно невразумительным:

«В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьей сто двадцать седьмой пункт семь Конституции СССР полномочий Президента СССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу…»

Мать за столом перебирает смородину. За забором слева сосед, такой же «шестисоточник», мастер шашлыка, богатырскими ударами крушит дрова: ждет гостей. «Жигуленок» покорно глядит на Олега пустыми глазницами вынутых фар. Если бы не драматический голос диктора, картина была бы идиллической.

— Мне приснилось или как? — Олег выхватывает из таза мокрые ягодки, бросает в рот. — Что по радио говорят?

— Все утро одно и то же. — Для матери сейчас важнее всего на свете смородина. — Президент заболел, что ли, не поняла, вместо него какой-то чрезвычайный комитет и чрезвычайное положение. Начальника вашего фамилию называют.

Мать — личность аполитичная, но в этой аполитичности конкретная. Снизили цены на продукты — хороший начальник в государстве. Подняли цены — плохой начальник. А потому на первое апреля — дату объявления о снижении цен при Сталине — как и раньше, смотрела с надеждой. И к Сталину по-прежнему относилась с симпатией, хотя в семье были репрессированные. «От судьбы не уйдешь. Что на роду написано, то и будет».

Нынешний начальник государства ей не понравился сразу. Определений она ему давала много, но самым, по ее мнению, оскорбительным было «балабон пустой».

— Кофе есть?

— На плите.

Так и есть: заварен в кастрюле — «фирменный». Сколько раз Олег объяснял матери, как надо делать кофе, и тем не менее она неизменно варила его в кастрюле, как щи. Такой напиток был хорош для коров.

Олег наливает чая, намазывает печенье маслом.

«Созрело, значит». То, что кризис должен был разразиться, понимали все, но никто не знал, каким образом это произойдет. Язов, Павлов и Крючков давно были фигурами одиозными. Демократы все активнее выступали за то, чтобы оторвать от них президента. Тот колебался. По его высказываниям было видно, что он пребывает в глубоких раздумьях. Для оценки экономической и политической ситуации не требовалось семи пядей во лбу. Цены, талоны, дефицит… На окраинах уже пылали костры межнациональных, а точнее криминально-этнических конфликтов, в которых страдали не те, кто их зажег, а простые люди. Одни боролись за персональную власть, другие в ходе этой борьбы подставляли свою грудь под пули. Об этом Горбачев говорил много. Много и витиевато. Но никаких серьезных действий не предпринимал.

Олег достает из «бардачка» мультитон, нажимает на кнопку — маячок отвечает тоскливым писком. Питание село, на табло едва светится черточка. Команды на мультитоне нет.

— Похоже, отпуск, как говорят в Одессе, накрылся медным тазом. Где Таня?

— За хлебом пошла.

Если в сельпо нет очереди и хлеб уже привезли, эта операция займет часа полтора. Поставить фары — пятнадцать минут. Чашку кофе можно заварить в процессе. Расчет несложный, задача — проще пареной репы. Тем более что камуфляж в машине и «тревожная сумка» с собой.

Затеянное было профилактическое техобслуживание придется прервать. Олег крепит что можно на автомобиль, бамперы — в сарай, фары — на живую нитку. Остальное, взяв за углы плащ-палатку с разложенными на ней ключами и всякими железками, связывает в один большой узел. «После разберемся». Сейчас главное, чтобы мотор тянул и колеса крутились. В багажник летят провода, банки, тряпки и прочая дребедень. «Ненавижу грязь в машине», — морщится Олег. Стартер, смазанный и почищенный, хватает с первого оборота. Профилактика! Движок работает тихо, хоть и холодный. Колеса вспарывают газон, и машина выкатывает за ворота.

Шоссе забито до предела. Машины движутся в один ряд со скоростью улитки. Ярославское шоссе реконструируется, а потому все потоки распределяются по второстепенным, не приспособленным для такого количества машин магистралям. Какой-то внутренний командир постоянно толкает под руку. Вперед! Вперед! Какое там вперед, когда дистанция минимальная, а скорость черепашья…

Газуя, Олег вылетает на встречную полосу, в миллиметрах расходясь с прицепом легковухи. Вправо, влево, снова в поток.

Забытые голоса старых актеров читают по радио «Село Степанчиково». Нам бы их заботы! Нафталинные страсти, далекие. непонятные… Олег крутит ручку настройки.

«…Главам государств и правительств и генеральному секретарю ООН… По поручению советского руководства уведомляю, что с девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года в соответствии с Конституцией и законами СССР в отдельных местностях Союза Советских Социалистических Республик сроком на шесть месяцев вводится чрезвычайное положение. На этот период вся полнота власти в стране передается Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР.

Принимаемые меры являются временными. Они никоим образом не означают отказ от курса на глубокие реформы во всех сферах жизни государства и общества. Эти меры носят вынужденный характер и диктуются жизненной необходимостью спасти экономику от развала, страну от голода, предотвратить нарастание угрозы широкого гражданского конфликта с непредсказуемыми последствиями для народов СССР и всего мирового сообщества…

Мы уверены, что наши нынешние трудности носят временный характер и вклад Советского Союза в сохранение мира и укрепление международной безопасности будет по-прежнему весомым. Руководство СССР надеется, что временные чрезвычайные меры найдут должное понимание со стороны народов и правительств, Организации Объединенных Наций.

Исполняющий обязанности Президента СССР Геннадий Янаев…»

Все ясно, что ничего не ясно. Хотя ясно одно — спокойная жизнь кончилась надолго. Это уже не борьба с экономическим саботажем, а значительно круче.

Медведь осмотрел через телевик все окна в доме напротив, не увидел ничего любопытного и теперь сентиментально строгает щепку карманным ножом. Ему хорошо, его мягко уносят все дальше от крыши волны воспоминаний. Это в последние годы бывает нечасто. Вдруг в музыку прошлого врывается чужой режущий звук. Медведь встряхивается, оглядывается и столбенеет. По Ленинскому, тормозя у светофоров, движется танковая колонна. Медведь протирает глаза и, вспомнив о камере, наводит телевик. Прямо на него движется Т-80. Из люка торчит башка в шлемофоне.

— Адмирал, ответь Вышке, — вызывает он по станции.

— Я Адмирал, слушаю тебя, Вышка.

— По Ленинскому в сторону центра движутся танки.

— Повтори, не понял.

— По Ленинскому. В сторону центра. Движется. Колонна танков…

Адмирал с группой захвата на «базе» гоняет балду. Дед с «молодым» кидает кости на доске с нардами.

— «Танки» у нас что? — обращается Адмирал к «молодому» из отдела.

— У нас вроде такого кода нет. — Поискав в таблице, «молодой» пожимает плечами.

— Медведь, ответь Адмиралу.

— На связи.

— Так о чем ты там семафорил?

— Танки, говорю, идут!

— Перегрелся? — Адмирал пытается увидеть через окно Медведя, обосновавшегося на противоположной крыше. На глаза попадается оконный термометр, застывший на двадцати градусах. Вроде бы перегреваться не с чего…

— Адмирал, ответь Медведю. Ты понял, ЧТО я сказал? В Москву идут танки.

— Попроси, пусть посмотрит в сторону Москвы-реки. Может, там уже и «Аврора» стоит во главе Черноморского флота? — смеется «молодой».

— Изощренец, — бормочет Адмирал в замешательстве. — Ну-ка, мужики, погодите, я сам пойду, погоду понюхаю. Медведь танк по запаху отличит…

Адмирал выходит на улицу.

По Ленинскому грохочет колонна танков. Из-под траков летят крошки колотого асфальта, едкий дым стелется по земле. Бойцы за рычагами внимательны и дисциплинированны. Они тормозят перед светофорами и терпеливо ждут, пока не загорится «зеленый». Прохожие удивленно, но с тревогой смотрят на эту картину, дикую и нелепую в светлый солнечный день.