Она уходит со мной (СИ) - Ковалевская Алиса - Страница 8

Ничего больше не сказав, он подошёл к раковине. Тщательно вымыл руки. И снова я не могла заставить себя сдвинуться с места. Герман выдвинул ящик столешницы. Слух резанул звон столовых приборов. В свете кухонной лампы блеснуло широкое лезвие ножа.

Я вжалась в подоконник так сильно, что угол врезался в поясницу. Под ладонью хлюпнула вода. Герман взвесил нож в руке, едва заметно усмехнулся, и блеск отразился в его глазах.

— Ты что…

Он сделал шаг в мою сторону. Я от него. Наткнулась на стул.

— Бывает иногда, — открыл он холодильник. — Никак не могу уснуть без хорошего куска мяса,

Достал кусок запечённой говядины. Прошёлся по мне взглядом. Губы дрогнули в усмешке. Подойдя к столу, положил на него и мясо, и нож. Острый стальной кончик коснулся моего бедра. Герман включил телевизор. Я молчала, не зная, что говорить и стоит ли.

— Дай мне хлеб, — приказал он.

По телевизору шёл ночной выпуск новостей. Всё то же, что было в вечернем. Стараясь больше не смотреть на нож, я достала из бумажного пакета ржаной, присыпанный семечками хлеб, и подала Герману.

Кончики наших пальцев соприкоснулись, и я поспешно отдёрнула руку. Его новая усмешка вызвала гнев и желание оказаться подальше от этого мужчины. Почему из всех навороченных тачек, транзитом проезжающих через нашу заправку, я выбрала именно его? Почему?! С другой стороны, если бы этого не случилось… Да, если бы этого не случилось, может быть, меня бы уже не было в живых.

Вздохнув, я заправила за ухо волосы. Завтра же найду резинку. Никогда больше не показываться ему на глаза с распущенными. Никогда!

— Срочное сообщение, — появившаяся на экране корреспондентка заставила меня прислушаться.

Позади девушки была заградительная лента, темноту рассеивал свет фар полицейских машин и больших фонарей.

— Около двух часов назад примерно в километре от города было найдено тело…

Герман отхватил кусок мяса. Сообщение не то что не отбило у него аппетит — он даже не отреагировал на него. Я поёжилась.

— Это уже третье убийство за последний месяц, — продолжала девушка на экране. — Детали пока не известны. Предположительно, погибшая — пропавшая три дня назад девятнадцатилетняя Ирина Комарова. Напомним, что девушка ушла из дома и…

— Что застыла? — разрезав хлеб на несколько ломтей, Герман положил на него ещё один кусок мяса. Развернулся на стуле, широко расставил ноги.

Я так и смотрела на экран. Когда убили первую девушку, город загудел. После второго убийства люди стали настороженнее. Но третье…

— Как ты можешь есть, когда такие вещи, — не найдя слов, я просто показала на телевизор.

Герман равнодушно проследил мой жест. Откинулся на спинку стула.

— Ночные жительницы часто плохо заканчивают, — прожевав кусок, сказал он.

Констатация, не более. На этом тема для него, очевидно, была исчерпана.

— Возьми в коробке градусник, — очередной приказ. — И приготовь чай. Мясо всухомятку так себе. Даже если оно сочное, — и опять он прошёлся по мне взглядом. Как будто слова его относились совсем не к мясу. Или к мясу, это как посмотреть.

Вероника

— Я Альму не взял, — брат потянул меня к двери, в которую мы только что зашли.

Опомнился, называется! Стало интересно, о чём он думал раньше.

— Ничего страшного, — я торопливо расстегнула его куртку. Раздевалка была уже пустой. Обычно я приводила Платона в сад одним из первых, сегодня же мы опоздали так, как не опаздывали ни разу до этого. До ближайшей автобусной остановки идти пришлось минут двадцать. Мне нужно было подумать об этом заранее. К чему автобусы тем, у кого на паркинге стоит машина, а то и не одна. В крайнем случае — такси.

— Я послежу за ней, — пообещала я брату, когда тот снова попробовал было напомнить об оставленной игрушке. — Не волнуйся. Ничего с ней не случится.

Убрав вещи в шкафчик, я всучила брату рюкзак. Проводила до группы и, передав в руки воспитательницы, вышла во двор.

Воздух был прохладным. Обмотав вокруг шеи выстиранный накануне шарф, я сделала вдох. Пахло свежестью и… Германом. Дорогой запах дорогого мужчины. Горло першило, но я давно научилась не обращать внимание на такие мелочи. Шмыгнула носом и дошла до калитки, но стоило открыть её, захотелось броситься обратно.

— Доброе утро, — затянувшись в последний раз, Лёня швырнул окурок под ноги. — Что-то ты неважно выглядишь. Папик укатал?

Усмешка его была такой мерзкой, что мне не хотелось отвечать даже колкостью. Да и что я могла ответить? Что он тварь? Что ему должно быть стыдно перед родителями? Желание было одно — никогда больше не видеть его, забыть о нём и о том, что он сделал, как о страшном сне.

Посмотрев ему в лицо, я попыталась пройти мимо. Он схватил меня за плечо и рванул на себя.

— Ты, сука, молчать будешь?

— Отпусти, — процедила я.

Он снова усмехнулся и выпустил мою руку. Поднял ладонью вверх, показывая, что не держит. Глаза у него были красные, рожу покрывала щетина.

— Что ты здесь забыл, — зло спросила я.

— Да так. Хотел убедиться, что ты в порядке.

— В порядке? — голос я не поднимала. Гнев становился сильнее и сильнее. — Ты ещё смотреть будешь, в порядке ли я?! Ты, меня…

— Тс-с-с, — коснулся он пальцем моих губ.

Я отдёрнула голову. Мне не то что его прикосновения — стоять рядом было противно.

— Ну и что? Что ты выкабениваешься, сестрёнка? Хороший дядька же. Не развалилась, а мне на карман прилетело. От пацанчиков тебе благодарность.

— Засунь благодарности своих пацанчиков им знаешь куда, — выплюнула и снова хотела уйти. Но остановилась. Уже сама.

Не просто же так он пришёл. Присмотрелась к нему. Достав смятую пачку, он зубами вытащил очередную сигарету. Подкурил. Даже это они с Германом делали совершенно по-разному. Как Леонид может быть моим братом?! Отец всегда говорил маме, что, если она будет его баловать, ничего дельного не получится. Но иначе она не могла. В детстве Лёня тяжело болел и, насколько я знала, мама считала себя в этом виноватой. Но в попытках искупить свою вину, делала хуже.

— Родителям было бы стыдно за тебя, — только и смогла сказать я, когда он по-клоунски отдал мне честь.

— Родителям насрать. Они сбагрили на меня свой багаж, а сами, — свистнул и махнул рукой. — Как мелкий? — вдруг спросил он.

— С чего такой интерес? Раньше я за тобой этого не замечала.

— Раньше ты не раздвигала ноги перед богатыми дядьками. Как понимаю, ты у него обосновалась?

То ли я не могла уловить суть, то ли сути в его словах просто не было. Первое было вероятнее. Каким бы шутом ни выглядел Леонид и с кем бы ни водил дружбу, мозгов ему было не занимать. Только применял он их всегда странным образом.

— Послушай, — он вдруг сбросил маску идиота, — я его опекун. Ты можешь валить на все четыре стороны, но за мелкого спрашивать будут с меня. Так что давай, отвечай.

— У нас всё хорошо, — сказала я нехотя. — Будет ещё лучше, если ты исчезнешь с горизонта. Не подходи ни ко мне, ни к Платону, ясно тебе! — я всё-таки повысила тон. — Делай, что хочешь, но нас не трогай! Я воспитаю брата! Сама воспитаю!

— Тихо, — опять пальцем по губам. И опять я дёрнулась, как ошпаренная. — Тихо-тихо. Не нервничай. Здесь детки, чужие глазки. Зачем им видеть, что ты не в себе, а?

Он говорил с издёвкой. И от этого ощущение, что пришёл Лёня с утра пораньше не просто так, становилось сильнее. Я смотрела на него, он — на меня. Выдерживал паузу, заставляя меня теряться в догадках.

— Так ты хочешь, чтобы Платошка с тобой остался? — он затянулся. Глубоко, долго. Сплюнул себе под ноги. Вопрос мне не понравился, как и то, как Лёня его задал.

— Я не собираюсь с тобой это обсуждать.

— Придётся, — понизил голос. — Хочешь, чтобы малой был с тобой — гони бабки.

— Что? — я недоверчиво усмехнулась.

— Что слышала. Гони бабки. Будешь платить мне каждый месяц, и я сделаю вид, что всё в порядке.