Она уходит со мной (СИ) - Ковалевская Алиса - Страница 10

— Почему испытательный?! — моему негодованию не было предела. Вот же стерва! — Я здесь уже больше года работаю!

— Работала, — поправила она. — К тому же, первые месяцы без оформления. Так что не забывайся.

Сука! От злости хотелось плакать. Она же, понимая, что деваться мне некуда, продолжила:

— Можешь выходить завтра. Но обязанностей у тебя будет больше. Наша уборщица вчера сломала руку, поэтому будешь мыть полы после закрытия магазина и убирать туалет.

— А какая надбавка?

— Какая надбавка? — отпила кофе и повернула ко мне голову. — Никакой надбавки, Вероника. Либо так, либо, — махнула рукой. — Можешь идти искать то, что тебя устроит больше.

Я как-то само собой окинула заправку взглядом. И… Внедорожник с тонированными стёклами остановился от нас метрах в пяти на парковочном месте. Я напряглась всем телом.

— Хорошо, — поспешила ответить раньше, чем к нам подошёл появившийся из машины Герман. — Я… я согласна.

— На что она согласна? — Вишневский перевёл взгляд с меня на Павлиниху.

Я ждала, что она распушит хвост, заулыбается. Но, к моему удивлению, держалась начальница достаточно уверенно. Только приосанилась, а в глазах появился охотничий огонёк.

— Я решила дать Веронике возможность вернуться на работу. С испытательным сроком, конечно.

Герман некоторое время продолжал смотреть на неё. Потом вернул взгляд на меня и спокойно, тихо сказал:

— Нет.

— Она неплохой работник. Возможно, то, что случилось… — возразила было Павла.

— Нет, — повторил Герман. — Работать она тут не будет. Если возьмёшь её, сама в тот же день окажешься на улице. Второго шанса я никому не даю. И… — глянул на подошедшего к очередной подъехавшей к аппарату машине Кешу. — Пусть мне заправят полный бак, — короткая пауза. — За её счёт, — кивок на меня и почти неуловимая усмешка. — В качестве компенсации морального ущерба.

Сунув руки в карманы куртки, я шла вдоль дороги и изо всех сил пыталась сдержать злые слёзы. Выходило паршиво. Шмыгнула носом и смахнула одну, всё-таки покатившуюся по щеке. Лиха беда начало. Вслед за ней побежала следующая, а потом ещё и ещё. В левом кармане была дырка, сквозь которую лез синтепон. После стирки она стала ещё больше, и теперь туда проваливались пальцы.

Возле меня затормозила машина. Герман Ужасный собственной персоной!

Я ускорила шаг. Не хотелось, чтобы он видел, как я реву. Как бы ни была я зла, понимала, — виновата сама.

— Садись в машину, — опустив стекло, приказал он.

— Катись к чёрту!

Пошла быстрее. Было бы куда — свернула бы. Но до ближайшего поворота пилить и пилить. Герман медленно ехал рядом. Это действовало на нервы. В конечном итоге ему, похоже, надоело. Обогнав меня, он остановил внедорожник и вышел из него. Преградил мне путь.

— Пусти! — процедила, когда он взял меня за плечи.

Вывернуться не удалось. Крепко держа, Вишневский подвёл меня к машине и втолкнул в салон, на водительское кресло.

— Шевелись, — пихнул под задницу.

Пришлось перебраться на соседнее. Усевшись, я глянула на него волком. Чувствовала, как дрожит подбородок, а на глазах набухают слёзы.

— Мне нужна эта работа, — бестолково сказала я. — Тебе легче от того, что ты сделал? Мстишь?

— На кой мне тебе мстить? — он тронул машину с места.

Я смотрела на него, пытаясь взять в толк, что это, если не месть.

— Можешь считать, что тебя настигла справедливость.

Я фыркнула сквозь слёзы. Не говорить же ему, что я была бы рада, если б меня настигла справедливость. Только справедливость таких, как я, обходит стороной. Если он решил возомнить себя вершителем правосудия, неплохо было бы сперва вернуть моему брату хотя бы одного из родителей, а меня определить в какой-нибудь, пусть даже плохенький колледж. Конечно, с учёбой у меня всегда не ладилось, но это не значит, что я безнадёжная, ни на что не способная тупица.

Пока мы ехали, я ещё сильнее расковыряла дырку в кармане. Остановилась, только когда в неё провалились две из трёх болтающихся у пальцев монетки. Мы как раз проезжали торговый центр на площади, и я с тоской проводила его взглядом.

— Мне нужны деньги, — стараясь, чтобы это прозвучало примирительно, сказала я. Кажется, получилось. Не примирительно, скорее жалостно, но какая разница?

— Разве у тебя нет денег? — с издёвкой в ответ.

Я снова фыркнула. Расстегнула куртку. Герман покосился на меня. Открыв внутренний карман, я положила на приборную панель перед ним несколько купюр. Странно было, что в бумажнике нашлись только наличные. Ни одной карточки. Хотя нет, одна там всё-таки была. Правда, не банковская.

— И что это?

— Деньги, разве не видишь?

— Вижу, — не отрываясь от дороги, он неспешным движением взял купюры и, пересчитав, хмыкнул.

— Тут всё, что было. — Я разозлилась.

Не могла понять его усмешку, его мысли, и это заставляло меня каждую секунду быть настороже. Как оказалось, не зря.

— Было в три раза больше, — он убрал деньги в карман пиджака.

— Неправда, — во рту вдруг пересохло.

Он знал, что это неправда, но когда повернулся, когда я наткнулась на его взгляд, ничто и намёком не говорило, что он шутит.

— Я отдала тебе всё! — вскрикнула в бессильной ярости.

— Не всё. Денег было больше, Ника, но ты могла бы оставить их себе. Мне нужны не деньги.

Прикрыв глаза, я заставила себя успокоиться. Он специально. Специально, чёрт его за ногу!

По лицу снова побежали слёзы: от собственного бессилия, от никчёмности и, что уж, от обиды на жизнь. Мимо, по обочине, прошли две девушки примерно моего возраста. Хорошо одетые, с фирменными пакетами в руках. Я поймала себя на том, что выдернула из куртки клочок синтепона. Надо сегодня же зашить дырку. И ещё другую, на лифчике, а заодно и укоротить растянувшиеся бретельки. Только это потом. Если я не дам Лёне денег, он заберёт Платошку. Совсем не потому, что он ему нужен, а чтобы показать мне, что он может это сделать. И чтобы получить своё. Потому что этот подонок знает, я вывернусь, но брата ему не отдам.

— А нам нужен дом, — ответила, не глядя на Германа. — И гарантии. Я не воровка, Герман. Но иногда жизнь не оставляет выбора.

— И чем же она заставила тебя выбрать мой бумажник? — он продолжал усмехаться.

— Тем, что моему брату нужна одежда, — решительно повернулась к нему. — И детство. Я обещала Платону сводить его на батут с зарплаты. А Лёня…

Осеклась. Зачем ему знать, что в день, когда он приехал на заправку, я как раз получила деньги. Старший брат пришёл буквально через двадцать минут после этого. Зажал меня в подсобке и заставил отдать ему всё. Вернее, почти всё, если оставшиеся у меня пятьсот рублей можно брать в расчёт. Нужно было скинуться на подарок для воспитательницы в детском саду, купить Платошке новый спортивный костюм, кроссовки и курточку, выполнить своё обещание, а у меня было пятьсот рублей и три монетки, две из которых сейчас болтались в синтепоне подкладки. И это не говоря о средствах личной гигиены для себя самой. Последнюю прокладку я использовала в прошлом месяце, шампуня оставалось на дне. Справедливость. Да пошёл он к чёрту со своей справедливостью!

Я шмыгнула носом, отвернулась к окну.

— Будешь работать у меня, — услышала я.

Медленно повернулась обратно.

— Кем? Личным оруженосцем? Пушку за тобой таскать предлагаешь?

— С этим я справлюсь сам, — он сбросил скорость. Прижал внедорожник к бордюру и остановился возле кофейни, предлагающей на вынос кофе и ягодные пироги. — А вот твои оладьи мне понравились.

Взгляд его изменился, когда из кофейни вышла молодая женщина, держащая за руку девочку лет пяти-шести. Задумчиво он посмотрел им вслед. Я тоже смотрела на них, стараясь понять, что привлекло его внимание, но не заметила ничего необычного.

— Но денег ты не получишь. Я куплю твоему брату одежду.

— Мне нужны деньги, — с яростью, отчаянием и ещё незнамо чем.