Академия Охотниц и другие истории (СИ) - Лимонова Мила - Страница 10

От этой мысли остро захотелось плакать навзрыд, но мужчина лишь сурово сжал зубы. Он сделал свой выбор: предпочел самой удивительной и загадочной девушке на свете свое призвание — приносить пользу людям.

А нужен ли он этим людям? Эм вздохнул, наливая себе душистого чая, настоянного на смородиновых листьях. Вчера, несмотря на все его усилия скончался больной с воспалением легких, а родные, обратившиеся к нему слишком поздно, устроили скандал, обвиняя во всем не совершившего чуда целителя.

А чего стоит та старая история с пройдохой-аптекарем, решившим нажиться на страшной беде? При этом воспоминании Эмроя всегда охватывал недостойный лекаря приступ ненависти и равнодушия к людям. Пусть выпутываются как знают, как они надоели своей мелочностью, жадностью, капризами, пренебрежением к его советам... Сегодня он вылечил очередного обывателя, а завтра исцеленный на радостях напьется и проломит голову ближнему своему. Разве Эм — бог, чтобы решать, кто останется жив, а кто нет?

С первым глотком чая приступ мизантропии отступил, и лекарю стало немного стыдно. Он вспомнил, как светились глаза Ханса, когда тот понял, что останется жив. Вспомнил его жену и детей, которые отчаянно надеялись на скорую встречу с главой семейства. Сколько их было, благодарных взглядов и слез радости? Да, пожалуй, есть ради чего жить.

Однако благодушный отдых длился недолго. В дверь постучали. Это оказался соседский мальчишка, с матерью которого было неладно.

Эмрой мгновенно подхватил свой короб с инструментами и снадобьями и поспешил к страждущей. Женщина средних лет лежала на постели бледная и измученная — у нее было сильнейшее отравление.

После применения рвотного снадобья лекарь наказал сыну почаще поить маму водой и собирался откланяться.

- Простите, — слабо улыбнулась больная, хотя в глазах ее стояли слезы. — У меня нет денег заплатить вам. Мы задолжали за комнату, сыну нужны были сапожки…

- Не беспокойтесь, — ответил Эм, захлопывая короб и вставая.

- Нет, мне мучительно, что я ничем не могу вас отблагодарить, — смущенно ответила женщина. — Если бы вы немного подождали… Я даю уроки танцев, и как только у меня будут ученики…

Эмрой вздрогнул и замер.

***

Фианель встрепенулась, вырвавшись из внезапно сморившего ее сна. Странное, яркое, но туманное по смыслу видение еще предстояло разгадать, но несмотря на это, Фиа поклонилась входу в грот Великой Матери и произнесла слова благодарности.

Фиа увидела во сне новую карту. Она лежала поверх Опасной тайны и называлась «Взросление». А что, разве она маленькая? Не созрей она для замужества, ей бы нипочем не выдали ту, первую подсказку…

Потянулись скучные, однообразные дни. И если поначалу Фианели доставляло удовольствие мысленно ругать сбежавшего избранника на чем свет стоит, то чем дальше, тем светлее становился его образ.

Она соскучилась.

И что бы она там ни наговорила Эмрою про неумение целоваться и крошечный член — она понимала, что это было просто желание посильнее его задеть. И скорее всего, он это почувствовал.

Желание увидеться было настолько нестерпимым, что Фиа решилась отправиться в Семидолье.

Родной мир Эмроя встретил ее холодом и снежной крошкой. Сотворив согревающее заклинание, невидимая никому Пляшущая ведьма огляделась.

Она стояла во дворе какой-то покосившейся хижины, настолько бедной, что неостеклененные окна были забиты тряпками. Двор был укутан снегом, по высоте почти дораставшим до низенького плетня.

Скрипнула дверь, и во двор вышла девушка. Ее можно было бы назвать хорошенькой, если бы не печать усталости на загрубевшей от мороза коже и не прохудившееся, залатанное пальтишко да протертые валенки, явно великоватые для ее ног.

Девушка направилась к поленнице, укрытой от снега навесом, взяла несколько поленьев и печально вздохнула, глядя на скудные запасы дров. Невидимая Фиа последовала за ней в дом.

 Каким убогим показалось ей жилище! Это был чистый, но очень бедный и холодный дом. На полке стояли чистые тарелки с обколотыми краями, скатерть была старенькой и заштопанной, а в углу возле печи ворочалась под тонкими тряпками, изображавшими одеяло, какая-то больная старуха.

Девушка принялась растапливать печь. Под расстегнутым пальтишком у нее обнаружилось полинявшее платье из грубой шерсти.

- Сейчас будет теплее, мама.

- Брось, доченька, — хрипловато заявила старуха. — Запасы дров-то тают… Снег бы так таял, как они, что-то весна в этом году к нам не торопится.

- Ничего, хватит, — упрямо тряхнула головой дочь. — А не хватит, так лавку сожжем.

Только тут Фиа обратила внимание, как мало в комнате мебели.

- Ох, доченька, — запричитала мать, когда в комнате стало немного теплее. — Чаяла я увидеть, как ты замуж выйдешь, да внуков мне на радость родишь, а вот видать, не увижу.

- Что ты говоришь, мама, — немного сердито возразила дочь. — Проживем мы зиму, не беспокойся. Еще недели три, и весна придет, вот увидишь, уйдем мы отсюда.

- Ох, доча, куда я с моими ногами-то? Да и трудно старое дерево-то пересаживать, — вздохнула старушка. — Здесь я отца твоего встретила, здесь век прожила… Ты ведь уже и сговорена была, как раз бы свадебку сыграли осенью… А теперь? Из-за травы проклятущей никого не осталось. Сбежали все.

Трава? Фиа невольно вздрогнула. Вид чужой нужды, рожденной от ее волшебства, стал для нее неприятным откровением. Ей захотелось что-нибудь сделать для этой упрямой девушки, так стойко переносящей лишения. Пляшущая ведьма слегка крутанулась на месте.

Из окна попадали тряпки.

- Ох, да что же это… — девушка бросилась поднимать, но тут же застыла, широко распахнув глаза, а потом принялась их тереть и яростно щипать свою руку.

Выбежав на улицу, девушка убедилась — жалкая кучка дров превратилась в большую, ладно сложенную поленницу. Теперь-то уж точно не придется сжигать последние две лавки!

- Чудеса… — бормотала она, схватив поленья, стремясь сжечь их, пока они не исчезли туда, откуда появились.

«Вот оно каково — помогать», — подумала Фиа, и неожиданно прониклась этим чувством. Значит, Эм посвятил свою короткую жизнь помощи нуждающимся?

Глядя на посветлевшие лица матери и дочери, Пляшущая ведьма покраснела. Дело-то ведь не в дровах, а в черной траве. Шаг — и Фианель перенеслась на ближайшую поляну из тех, где она когда-то беспечно танцевала.

Разрыв ладошками снег, она увидела потрескавшуюся бесплодную землю, покрытую темно-серым пеплом. Прижав руку к земле, ведьма напряглась, сосредотачивая в пальцах потоки тепла. На земле появились очертание ее ладони — темная, жирная земля, даже с прорастающими зелеными стрелками травинок. Фиа отняла руку.

Нет, она не сможет.

Незамужняя ведьма плохо контролирует силу. Брак с избранником открывает перед ней огромные возможности, позволяя использовать чары, как говорится, на полную катушку.

«Сам виноват, — подумала обиженно Фиа. — Если бы он согласился, я бы все исправила! А теперь не буду!»

Потратив последние силы на переход в свое жилище, Фианель улеглась спать. Но наутро она поняла, что увиденное вчера не отпускает ее.

«Помогу им еще разок», — подумала она.

***

Эм с наслаждением подставил лицо весеннему ветру. Какая чудесная пора! Листья, едва проклюнувшиеся из почек, окутывали деревья зеленой дымкой. Задержавшаяся весна словно торопилась наверстать свое опоздание.

Эм шел по Четвертой долине в поисках очагов черной травы, чтобы опробовать на ней новое изобретенное им средство. Однако в мире происходило что-то непонятное. Уже в трех придорожных гостиницах никто не мог ему ответить на расспросы о черной траве — словно не знали вообще, о чем речь идет.

Все это было странно и требовало проверки. Конечно, в первую очередь Эмрой подумал о колдовстве Фианель, но тут же отбросил эту мысль — станет она стараться, как же. Наверное, уже забыла про него и нашла себе кого-нибудь подходящего…