Присвоенная дьяволом - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 8

Пусть Тархан не жаловал Хана, но он трепетно относился к Эрдэнэ, уважал Ангаахай и обожал своих крошечных племянников. А весь остальной мир мог сгореть, на хер…весь, кроме этой медной русской.

– Ты зачем… зачем ее рассматриваешь?

В юрту зашел БугА. Карлик, верный пес Тархана, и имя у него собачье, ему его сам Дьявол придумал, когда бездомного избитого нашел в русском городе. Буга не был монголом. Он вкатился в юрту, загребая маленькими кривыми ножками. На носках его ботинок звенели мелкие колокольчики. Так ему нравилось. У него вообще был своеобразный вкус.

– У тебя спросить забыл!

Потом крикнул девке:

– Прикройся!

– Нельзя на них смотреть, сам знаешь. У нее лицо без краски. Как она смазалась? Остальные не видели ее?

– Не видели! Платком прикрылась! И какого хрена лезешь?

Тархан страшный взгляд на карлика бросил, да такой, что тот шаг назад сделал.

– Ты, псина, говори да не заговаривайся. Место знай свое. Что-то разболтался сегодня. Что там с ужином моим? Проверил?

– Проверил. Скоро принесут.

Девчонка, тяжело дыша, смотрела на них, а потом взгляд на руки свои перевела – обе ее ладони измазаны черным. Потерла друг о друга и лицо свое потрогала. А Тархан на нее смотрит, и ноздри его трепещут, раздуваются. И жутко, и красиво выглядит в этот момент Дьявол, и видно, что от этого пристального взгляда русской становится еще страшнее, и она в самый угол юрты жмется.

– Неси мой ужин, БугА. Я голоден. И узнай у старого проныры, что там со сладостями. Пусть мед дает и яблоки в сахаре.

– Зачем? Ты же не ешь сладкое?

Зыркнул на карлика, и тот заткнулся, глаза свои огромные голубые закатил и вышел вперевалочку из юрты.

– И пусть найдет мне шлюху! Или даст своих дочерей! Я трахаться хочу!

Сказал и пристально посмотрел на девчонку, которая вся вспыхнула и чуть ли не закрыла лицо руками. Она уже успела натянуть на себя кофту и завернуться в жилетку.

Вспомнил, как начал к ней все чаще и чаще ходить. Сам не знал, почему. В это захолустье едет. Там ни товара, ни дел нет, а его прет туда, манит, тянет. Следил за ней. Его, бывшего монаха и воина шаолиня, ни один человеческий глаз не заметит, если он не захочет. В темноте двигается, как тень, днем прячется так, что и не увидишь, как бы солнечно не было.

Но девка эта словно ощущала его присутствие, оборачивалась, в испуге от воды шарахалась, если тень его позади себя замечала. Крестилась и богу своему молилась. Смешная. Забавная. На колени станет, руки сложит и шепчет что-то. Часами мог неподвижно наблюдать за ней, сливаясь с корой дерева и с листвой. Ему положено было раз в год. А он…а он каждый месяц и каждый раз, когда свободен был.

Как-то дождь проливной лил, а он за ней шел, как обычно. Маршрут ее давно выучил. Ревностно следил, чтоб ни одна особь мужского пола следом не увязалась, иначе яйца оторвет. А она вдруг остановилась резко, наклонилась, что-то в кустах высматривая, а потом руку протянула, и Тархан оторопел от того, что увидел – котенка нашла. С собой его унесла. Ворковала над ним весь вечер, молоком поила. Гладила. Он в окно заглядывал. Завидовал котенку этому. Хотел, чтоб и его трогала вот так, чтоб пальцы ее касались так же нежно его волос. Никогда такого желания не возникало. Ласки не знал. И не хотел. Не нужно было. Когда с бабами трахался, ставил раком, член вгонял по самые яйца и долбил так, чтоб они орали и дергались. Никакой ласки. На хер она нужна, ласка эта. Секс придумали, чтоб мужик яйца опорожнил…Пока ее не увидел. И не захотел прикасаться. Сам.

А утром котенок удрал через приоткрытую дверь.

Искала его. Бегала, звала. Имя дурацкое дала. Васька. А Тархана от ее отчаяния самого начало трясти, как разрядом десяти тысяч вольт, а от слез и всхлипываний в груди запрыгало, затрепетало, забилось о ребра сердце, мучительно в камень сжимаясь. Хайртай в дом побежала, а он нашел котенка на дереве. Залез наверх, снял, за пазуху спрятал, спустился и во двор выпустил. И тут она выбежала с полотенцем, на колени упала, и смеется, и плачет, котенка к лицу прижимает, и целует. Тархан тогда впервые за много лет улыбался… потому что она улыбалась. Но потом вдруг подскочила, по сторонам оглядываясь, а котенок холку поднял, зашипел, на Дьявола естественно – неблагодарный паршивец. Русская в дом убежала, все двери и окна закрыла. Смешная. Как будто если он захочет войти, его что-то остановит.

Хайртай…Это он имя дал. Потом пожалел. Потом хотел другое дать. Но это больше всего подходило. И дико злило от понимания – она никогда ему принадлежать не будет. А если возьмет ее – оба сдохнут страшной смертью. На себя насрать. А ее он хотел такую. Живую. С глазами ярко-голубыми и кожей молочно-белой полупрозрачной с тоненькими венками, щеками с розовым румянцем и невесомым облаком медных волос, с крошечными тонкими пальцами и пухлыми по-детски губами. И этот запах ее тела, он кружил ему голову и сводил с ума. Дьявол сам не знал, что это такое с ним, не знал и злился каждый раз, когда от нее уходил. В свой мир, в свою бездну, в свою жизнь.

Забыть ее пытался. Шалав трахал, любовниц имел. Самых разных – и своих, и русских. В бои ввязывался без правил. На самое дно. Где до мяса, где кости ломать можно и мозги выкручивать. А забыть не помогало. По ночам он слышал ее смех и голос нежный, тонкий, глаза и ресницы пушистые мерещились, брови коричневые тонкие и носик крошечный.

Если он ее спрячет, заставит отца убрать подальше, то, может быть, не найдут. Другую подсунет Намсыру. Может, прокатит.

Оставалось весны дождаться, когда сбор окончится и Дракону отвезут его мясо. Потом все будет кончено, и русскую можно будет забрать. И он ждал. Холодел и горел одновременно от одной мысли, что все же ему будет принадлежать рыжая. Себе возьмет. Но не взял… с его-то гребаным, еб***им счастьем, оно как всегда куда-то мимо пролетело. Намсыр, сука…других псов послал девок собирать. В подмогу Дьяволу. Но на самом деле кто-то, видно, уже нашептал в ухо Намсыровское какой-то хери про Дьявола. Замену ему ищет.

Не думал, что найдут ее…А потом все внутри обожгло серной кислотой, когда привязанную к дереву увидел. Утопить ужасно хотелось. Окунуть в воду, и чтоб задохнулась с остальными. Забыть ее, суку.

Но не смог.

– Не пялься так на нее, – проворчал Буга, – заметят. Что с тобой делается?

– Вон пошел, – прошипел сквозь зубы и резко взгляд от девки отвел. Но перед глазами все еще осталась грудь ее округлая, кверху вздернутая, и соски тугие. Во рту слюна выделилась от желания губами их обхватить и языком обвести.

– Я-то пойду…

– Вот и иди, не путайся под ногами.

– Шлюху вые*и и успокойся. Я двух для тебя нашел. Иди в юрту мою, там тебя ждут голые. Черт. Дьявол, какого хера ты на ее лицо смотришь? Не зря говорят, что на лица их смотреть нельзя. Как обезумевший ты все эти дни. Сам на себя не похож.

– Изыди! Пока я тебя не удавил. Где бл*ди? Блондинок нашел?

– Где я тебе в Монголии блондинок найду? Трахай тех, кто есть.

Тряхнул головой. К херам русскую проклятую. Все равно отдавать Намсыру и никуда от этого не деться.

Я узнала ее, цыганку, из той деревни, где мы праздник справляли. И хоть не была она на себя похожа и совершенно не напоминала мне больше цыганку, а сейчас она вся обвешана ожерельями, на ней наряд красивый темно-фиолетовый, расшит золотыми нитями, шапка на седых волосах меховая, я все равно ее узнала. И сердце глухо забилось, запульсировало в висках.

– Тыыыы! – вскрикнула я и бросилась к ней, но стража сцапала меня сзади за шкирку и потянула вверх. – Ведьма! Ты меня им сдала, да? Ты следила за мной? Это тыыыы! Я знаю, я чувствую, что это ты!

– Уймись. Дракону покорные невесты нужны, а не эта дура сварливая. Молчи. Хорош орать! Рот заклею скотчем и звука не издашь! А еще могу зелье дать выпьешь и уродкой станешь, волосы полезут. С шаманкой никто спорить не смеет у нас!