Змеи в ее голове - Леметр Пьер - Страница 8

– Вы гарант заданий, которые вам поручены, – продолжал голос в трубке. – Но вам известны обязательные условия. В случае брака подключаюсь я.

За свою жизнь командиру доводилось сталкиваться с самыми разнообразными трудными ситуациями. Он отмечал, что чем напряженнее была ситуация, тем большее безразличие он испытывал. Его разум анализировал каждую деталь, фиксировал малейшее отклонение, изменяющее контекст, и во всех случаях он сохранял спокойствие. Он был человеком хладнокровным.

– Вы хотите, чтобы я подключился? – спросил голос.

– Нет, я выступаю гарантом исполнителя.

Он позвонил Матильде рано утром. Еще одно нарушение регламента. В данный момент упорядоченная жизнь командира пошла вразнос.

«Нет, нет, Анри, ты меня не разбудил. Говори!»

Она была счастлива слышать его. Еще один сюрприз.

«Какая-то проблема?»

Вопрос вывел Анри из себя.

«А ты как думаешь?»

Тон был холодный, резкий. Несколько секунд Матильда молчала.

«Ну не будешь же ты делать из этого историю!»

Она избрала шутливый тон.

Черт возьми, подумала она, я совершила глупость, ну и что теперь? А вслух добавила:

«Но ведь никакой трагедии, Анри, верно?»

Она покопалась в памяти, ничего не всплыло. Лучше было оставить инициативу ему.

«Я требую чистой работы!» – сказал командир, отдавая себе отчет в том, что повторяет слова своего шефа.

Чистой – что бы это значило? Казалось, на какой-то миг они оба задались этим вопросом.

Я что-то пропустила, подумала Матильда. И решилась:

– Это не что иное, как небольшой промах, Анри, такое больше не повторится…

Командир внимательно прислушивался к ее голосу, стараясь уловить малейший нюанс. Матильда действительно была удручена. Предоставить ей преимущество сомнения?

«Но зачем ты это сделала?» – наконец спросил он.

Матильда улыбнулась: легкая усталость, которую она уловила в его голосе, означала, что он передумал отчитывать ее. Уф…

«Бывают такие дни, Анри. Со всеми случается».

Воспользовавшись кратким молчанием, она добавила:

«Ты мне никогда не звонишь, да знаю, знаю! Протокол… Ладно, ты никогда мне не звонишь, но в тот единственный раз, когда ты это делаешь, ты звонишь только для того, чтобы меня упрекать… Согласись…»

Что вы на это скажете? То есть он не должен был звонить. Теперь настал его черед ощутить внезапную усталость. Не говоря больше ни слова, он повесил трубку.

– Ладно, – произнес голос в телефоне. – Мне было бы неприятно перезванивать вам по этому поводу.

– Я вас прекрасно понимаю, – согласился командир.

На обратном пути дорога вдоль Жиру показалась ему гораздо спокойнее, чем он сам.

А Матильда спустилась, открыла дверь собаке, сварила себе кофе. Этот звонок огорчил ее. За что Анри может ее упрекнуть? Наверное, за «дезерт игл»… Вероятно, размышляет, избавилась ли она от оружия, как ей следовало сделать.

Она улыбнулась. Тебе прекрасно известно, Анри, что на обратном пути я всегда перехожу Сену по одному мосту! С чего бы вдруг я поступила иначе?

Дело повсюду занимало первые полосы. Поскольку ответственность за преступление взяли на себя лишь крошечные, не известные полиции группки, расследование было направлено на связи жертвы. Жизнь Мориса Кантена обсуждали все кому не лень, и предсказание мадам вдовы представлялось совершенно точным. Клубок его сделок и связей поражал своей запутанностью; количество операций, в которых он имел интересы или выступал посредником, было поистине несметным.

Комиссар Оччипинти, поначалу уверенный, что в руках у него наконец-то появилось дело, которое выведет его на министерскую орбиту (цель, воплощавшая его мечту о власти), незамедлительно был отброшен самыми разными, никогда не объясняющими свои позиции экспертами в сторону от налоговых, доверительных, биржевых и промышленных расследований, обыкновенно завершающихся на политическом уровне.

Убийство произошло в мае. Накануне сезона отпусков комиссар Оччипинти стремился только к одному: поскорее избавиться от этого довольно дурно пахнущего дела.

Васильев был изгнан в конце первой недели, посвященной столь же изматывающим, сколь и бесплодным допросам огромного числа сотрудников, секретарей, помощников, советников и заместителей президента Кантена. Чиновники, которые отодвинули инспектора на задний план, не церемонились: Васильев не обладает твердым характером. Он ни на что не жаловался.

Самые секретные службы Республики раскинули свои сети и пришли к одному и тому же заключению, а именно: речь идет о контракте, и никто никогда не разберется до конца в этой истории. Вскоре она будет классифицирована и подшита вместе с делами покончивших с собой при неправдоподобных обстоятельствах министров Республики и префектов, убитых прямо посреди улицы в городах, раздираемых на части местными мафиозными группировками. В подобных историях, встречающихся гораздо чаще, чем кажется, нередко приходится подолгу дожидаться, прежде чем случайно обнаружится какая-то улика, позволяющая добраться до исполнителя преступления. Это оказывается не столь полезным, как хотелось бы, поскольку след, как правило, тут же и обрывается, а заказчик преспокойно продолжает спать сном праведника. Мнение широкой публики – как всегда, послушной девочки – соглашается как с неожиданностью, так и с неведением. Ее призывают другие срочные проблемы. Сменит ли Платини клуб? Удастся ли Стефании выйти замуж за своего избранника?

Однако для прессы это дело по-прежнему остается обременительным. С одной стороны, журналисты склоняются к тому, чтобы попастись на нем (убит крупный предприниматель, это как преступление в оскорблении величества, отказываться жалко); с другой – сказать-то о нем нечего. Подобные обстоятельства никогда не останавливают настоящего журналиста, однако все-таки трудно поддерживать огонь, который так и норовит потухнуть. В прессе неоднократно появляются заголовки вроде такого: «Правда о деле Кантена», однако без серьезных доказательств. Этот тип, который и при жизни слыл не слишком покладистым, post mortem[9] проявлял себя еще менее сговорчивым.

Довольный тем, что оказался вне игры, Васильев всегда с интересом читал материалы, посвященные Морису Кантену, потому что видел труп этого человека. Несмотря на годы практики, такие вещи по-прежнему волновали инспектора – он был человеком чувствительным.

Тогда он был далек от того, чтобы вообразить, будто эта тайна вскорости постучится в его дверь, и представить себе, какой ворох трагических последствий повлечет за собой такой поворот.

Молодая женщина сильно нервничала. Она слишком громко и слишком часто смеялась. Она была очень худа. Констанция. Тридцати лет. В ее поведении чувствовалось что-то странно мужское – такое часто можно заметить в девушках, побывавших в тюрьме. Сотрудница учреждения наблюдала, как она сражается с капотом, который не желал закрываться. А Натан следил за этой сценой, не выражая никаких эмоций и не отвечая на смешки и гримасы Констанции. Он сохранял сдержанность, был почти холоден, он повидал немало подобных учреждений, это был тертый калач. Констанция только что купила детское автомобильное кресло и не знала, как к нему подступиться.

– Давайте я вам помогу, – предложила сотрудница.

– Нет, я сама справлюсь!

В спешке она ответила резко, почти неприязненно.

Сотрудница согласно кивнула: ну-ну…

А это было не так-то просто. Склонившись к заднему сиденью, Констанция потянула ремень, поискала место закрепления, процедила что-то сквозь зубы, попробовала с противоположной стороны, потом еще раз; разумеется, это полный идиотизм, но если она не справится, значит она плохая мать. Она уже неоднократно чувствовала это по куче других поводов, и почти всегда, честно говоря, только потому, что не успела научиться. Вот ведь парадокс: она почти пять лет ждала этого момента, но не смогла сделать ничего, чтобы к нему подготовиться. За это время много чего могло произойти. Пока она надрывалась, пытаясь закрепить низ кресла в стальных пазах заднего сиденья, Натан видел только ее обтянутую штанами с узорами крепкую попку и слышал, как она чертыхается. Неожиданно Констанция обернулась, чтобы взглядом извиниться перед сотрудницей и попутно улыбнуться ребенку, который безучастно стоял позади. В правой руке у него болталась фигурка Грендайзера[10], с которой он не знал, что делать. Он не ответил на ее призыв и продолжал смотреть на нее пристально и отстраненно, почти равнодушно. Или даже злобно, Констанция не знала, но уж точно не приветливо. Потрясенная холодностью ребенка, она вернулась к своей задаче; ничего, это нормально, они ведь еще совсем не знают друг друга.