Безликий и Чудовище (СИ) - "Atyra Rommant" - Страница 86

В комнате за окном находились двое: одним из них определённо был Орландо, а вторым — Агнию потребовалась минута, чтобы убедиться в этом окончательно — был Имир.

— Ну да, сказала мне та, что без задней мысли была готова пожертвовать и этими сотнями тысяч.

— Да ты..?

— Хочешь, я скажу настоящую причину вслух? Она заключается в том, что такие лохматые беспризорники, как тот мальчик, никому не нужны. Никто не станет задавать лишних вопросов, никто не станет плакаться. Да и, самое главное, эти дети, ничего светлого в своей жизни не видавшие, пошли бы за вами, наобещавшими им счастливую и беззаботную жизнь, преданными хвостиками, глядящими вам прямо в рот. Это просто животные, расходный материал в твоих глазах. Не получилось бы с этим парнем — вы нашли бы другого. Не вышло бы со вторым — третьего. И в твоей голове бы даже не всплыла мысль о том, что это тоже люди. Такие же, как и ты, Орландо, Имир, Лейв… Со своими мыслями, мечтами и прочим. Но нет, блин, мы бережём лишь своих. Те, что пониже, могут и в топку отправиться!

— Заткнись!

— О! В бой пошёл самый действенный аргумент!

— Закрой свой рот! Заканчивай этот цирк!

— Ба. Алис, да у тебя вся жизнь — один огромный цирк, на который смотреть просто невероятно весело.

— … Я до сих пор не могу поверить… Так вы всё-таки не обследовали дно впадины? — Донёсся до ушей Агния знакомый голос юноши, некогда оставившего его в лесу.

— Да. Признаюсь, не стали. На эмоциях были. Знаю, это не оправдание, но… Как есть. Глупо конечно.

— И что вы собираетесь делать? Слухи по любому поползут, народ у нас ушастый. Да ещё и приукрасят во сто крат. Что планируете с этим делать?

— У Алисы там есть какой-то план. Я точно пока не знаю какой, сказала, что потом, после беседы с этим, ты понял, расскажет. — Послышался глубокий вздох. — Ух, до сих пор вспоминаю, и до костей пробирает её взгляд, когда я ей сообщил, что парнишка-то его с собой в бутылочке утащил.

Когда Орландо по мере приближения к слову «его» стал говорить тише, из-за чего Агнию пришлось подобраться к окну ещё ближе и максимально навострить уши, чтобы не пропустить ничего интересного.

— … Думал, она меня сейчас просто разорвёт, вместо него.

— Ладно, хорошо, не будем сейчас об этом, так про какой дневник вы говорили?

— А, это!

Послышалась возня.

— Вот. — Вновь начал Орландо, когда всё стихло. — Вот оно. Его альбом. После него Алиса и подорвалась парня искать.

— Поня-я-ятно, ну и зачем он здесь?

— Она не дочитала до конца, сказала мне это сделать. А здесь, сам понимаешь, нырять в бредни сумасшедшего одному не самая лучшая затея. Нужен был, так сказать, посторонний слушатель. Причём такой, которому можно было доверять.

— Ну-с, ваше величество, тогда открывайте, полистаем.

— Очень красивое изречение, наш дорогой чёрный философ. В таком случае, если моя жизнь — это цирк, то ты в нём самый главный клоун, который возомнил себя лучше остальных только потому, что бог невесть за какие заслуги дал способность собирать всех этих железных уродов.

— Которыми вы активно пользовались, выстраивая их по моим чертежам, между прочим.

— Ты хоть вообще понимаешь, о чём я тебе сейчас говорю? Тебе совсем всё равно?

— Я всё понимаю, Алиса. И да, мне абсолютно плевать с высокой колокольни, ты права. Мне всё равно, что ты со мной сделаешь. Мне всё равно, какой ты будешь королевой… Хах, знаешь… Понимаю, немного не в тему, но… Незадолго до вашего приезда в столицу я стал как никогда сильно задаваться вопросом, почему же Внутренний советник, зная предполагаемую судьбу правителя, никогда не вмешивался в ход событий, даже когда понимал, что всё идёт к печальному финалу. Потому что… — Бальтазар начал нервно смеяться, силясь выдавить из себя хоть что-то. — Потому… Потому что он камень, понимаешь? Камень! Камень… А у камней-то ничего… Ничего нет! Ни семей, ни королевств, ни религии о, там, Боге каком-то, Рае, Аде — нету! И смысла жизни нету. Потому что камень. Стремиться ему некуда, узнавать и делать тоже. Понимаешь? И мне..! И мне тоже нечего сейчас!

— Н-Ну и? — Алиса немного отстранилась и наморщила лоб, силясь понять весь этот бред.

— И вот теперь я, дорогая моя Алиса, обложенная брильянтами и шелками сестра моя родимая, беру на себя этот тяжёлый крест придворного камня, — Вещал Бальтазар, театрально корча рожи, — и говорю тебе прямо — дура ты! Не-не-не, не отворачивайся! Что ты там сказала? «Идиот»? Да, идиот! Люди добрые, слышите?! Я ИДИОТ!

— Да что ты орёшь, молчи! Услышат!

— Тупой, эгоистичный идиот, признаю и не стесняюсь этого! А вот сидит моя сестра, зовут её Алиса, двадцать восемь лет отроду, королева ваша. Королева, вот только живёт она не здесь, не в вашем королевстве, не с вами, пьянью и сбродом, который за кусок сала готов другому глотку перегрызть, а в своём, ска-а-азочном мирке, вместе со всей своей кодлой!

Орландо пролистал страницы с чертежами, достаточно быстро прочитал заметки, оставленные незадолго до появления в альбоме кровавого разворота с прилипшим к нему скальпом и ещё несколько записей после него. После этого начавший плясать почерк короля и почти совершенно несогласованные предложения стали даваться мужчине с трудом.

— О, а тут целая тирада. — Проговорил читающий, перелистнув очередной лист. — Даже как-то подозрительно внятно написано.

— Ну?

— Так-с, «16 апреля. Сегодня я…»

Жолдыз без особого труда справлялась с работой уборщицы. Грязно, тяжело, но это всё равно лучше, чем ничего. Она с детства привыкла к подобному труду, поэтому задача по возвращению зрительскому залу на тридцать человек божеского вида было для неё вполне посильной миссией, чего не скажешь о её коллегах по актёрскому делу. Даже когда уже подходил срок, девушка умудрялась вылизать это некогда вполне приличное место за всё те же два часа. Да, с каждым днём становилось всё тяжелее и тяжелее, но она всё равно, взяв всю волю в кулак, бралась за любой, даже самый непосильный труд, чтобы раздобыть всё необходимое. На сцене, по понятным причинам, она выступать уже никак не могла.

Тем не менее, в её положении были и внушительные плюсы: не раз и не два Звёздочка, орудуя шваброй после представления, слышала за своей спиной игривые присвистывания и непристойные комплименты на пару с обсуждениями столь экзотического экземпляра, зацепившего глаз очередной запоздалой компании. Однако стоило только Жолдыз выпрямиться и повернуться к наглецам лицом (а ещё лучше боком), как весь энтузиазм в них тут же улетучивался, а лица перекашивали гримасы отвращения.

Правильно, не на что тут глазеть, идите своей дорогой.

И вот подошёл срок, всё случилось… По началу было непривычно, но потом кое-как она привыкла и к этому. Даже несмотря на то, что жить стало в разы тяжелее. Она никуда не могла отойти одна. Это было опасно, да и по понятным причинам это было просто невозможно. Ещё и хозяин театра со своей слащавой улыбкой и снисходительным выражением лица постоянно давил на нервы недвусмысленными фразами по типу: «Может, всё-таки отдашь, а? Представь просто, какая выгода! Да и тебе не так тяжело будет, понимаешь же?».

Врезать бы ему прямо промеж его поросячьих глазок… Но нельзя. Надо терпеть. Ей нужна эта работа.

Она хорошо умела терпеть. С того момента, как был совершён переворот в королевстве, Жолдыз научилась абстрагироваться от внешнего мира. Плевать на то, что жизнь уже точно никогда не будет прежней. Плевать на то, что теперь везде царит лишь нищета и голод, а за лишний паёк приходится чуть ли не драться. Плевать на то, что больше не существует той дружной компании, которая когда-то так радушно приняли её в свой коллектив и с которыми они и организовали этот любительский театр. Плевать на то, что всё изменилось, стало грязным и развращенным. Девушка с седыми прядями в ныне коротких волосах (свою роскошную косу она уже давно сдала в бутафорию за дополнительную плату) хорошо понимала, что её подруги уже успели пожертвовать чем-то большим, нежели здоровыми, не истёртыми в кровь руками, закрываясь с очередным зрителем в кладовой… Её детское сознание просто не хотело осознавать, насколько мир вокруг неё опустился. И самым большим страхом Звёздочки было то, что в один момент подобные «свидания» станут для таких, как она, единственной валютой для покупки билета на выживание в следующем месяце.