Безликий и Чудовище (СИ) - "Atyra Rommant" - Страница 62

— Лейв с тобой?

— Все с нами! Все живы и целы, и совсем скоро будут здесь!

— Я в тебе и не сомневался. — С этими словами мужчина потрепал гордого Имира за плечо, после чего ученик обратил внимание на истерзанные руки Зигмунда, на запястьях которых даже через бинты виднелись большие, почти чёрные, синяки с отходящими от них корнями тёмных вен.

— Что… Он с вами делал?

Из-за тут же нахлынувших воспоминаний о событиях в замке Зигмунд мгновенно посерел.

— Выкачивал из меня энергию. — Он потёр тёмные пятна на руках. — Подавал что-то в вены через провода и получал таким образом электричество.

— А Гор же не..?

— Гора больше нет, Имир. — Резко оборвал юношу Зигмунд, видимо, даже не желая слышать столь болезненное ушам имя почившего друга. — Он прилетел меня спасать. Бальтазар его застрелил.

Имир впал в ступор, который, однако же, так же быстро закончился. Молодой человек сжал кулаки, в глазах засверкал праведный гнев.

— Ну ничего, ничего. Не долго этой свинье осталось…

— Имир.

— У нас есть план, Зиг. Я, правда, сам ещё до конца не знаю какой, но есть! Эта гнида скоро поджарится от своих же орудий, подавится своей короной!

— Имир, пожалуйста!

— Зиг, хватит его выгораживать! Знаем мы про ваши взаимоотношения, знаем! Зигмунд, Бальтазар — это больной урод, псих, он не пожалел даже Гора! Птицу, которая его ещё ребёнком застала! Это не показатель что-ли?

— Да ты..!

— Хватит его жалеть, уже бы у любого нормального человека нервы сдали! Не сможет такой измениться, Зиг! На его совести сотни жизней! Таких бить, таких сжигать, таких в самое жерло ада спускать надо!

— Вот он меня тоже не хотел слушать, Имир! — Побагровевший Зигмунд вдруг резко выпрямился. Имир даже отпрянул, таким злым он видел наставника впервые. — Ни Бальтазар, ни его родители — никто! И чем вы их лучше, молодой человек?

— Я их лучше по крайней мере тем, что знаю вес своим словам и поступкам, и не гублю тысячи и миллионы от не хрен делать! — Секундное оцепенение быстро схлынуло. — Да и вообще: что? Что вы предполагаете с ним сделать, Зиг? Что, если не смерть?

Зигмунд мешкался буквально секунду и уж было приготовился ответить, как вдруг со стороны дверного проёма послышался радостный крик и спустя мгновение Лейв уже был уже в объятиях единственного и всем сердцем любимого учителя, который, по совместительству, являлся для мальчика самым близким человеком на земле. В тот момент не имело значения ничего: ни рёбра, ни грязные ботинки мальчика, с которыми он залез на чистую постель — ничего, и Имир это понимал, потому не стал рушить это долгожданное мгновение. Бальтазар — чёрт с ним, самое главное сейчас это то, что наставник жив и цел, а остальное всё приладится.

Разговор сразу перетёк в мирное русло, весело зазвенели ручьи болтовни о чём-то совсем, казалось бы, не важном, но одновременно с этим приятном и только лишь им понятном. Именно во время этой идиллической беседы наконец-то подоспел Агний. Подоспел, и… Остался на месте. В дверном проёме. Хотел сначала, правда, зайти в комнату, что-то сказать, но когда понял, что сказать ему нечего, да и момент, откровенно говоря, абсолютно не подходящий, остался стоять в коридоре. Он мог прислониться к стенке, о чём-то размышляя, мог на секунду заглянуть вновь в комнату, чтобы убедиться в том, что подходящий для него ещё не наступил, но в основном он старался держаться дальше от поля зрения беспечно разговаривавших учителя и учеников. Ему было неловко. Он стал это явственно ощущать ещё с того момента, когда Искури попросила взять его, Агния, в это место. Это было странное ощущение того, что ты тут явно лишний, и что лучше бы тебе сейчас растаять и куда-нибудь деться.

К счастью, продолжалось это не долго: Лейв в один момент заметил всё-таки уже минут пять топтавшегося на пороге товарища и Агний наконец-то получил моральное право зайти в комнату и тихо присесть на близлежащий табурет. И только все приготовились после минутной паузы вновь заговорить о своём, как Агний вновь обратил на себя внимание, дождавшись всё-таки нужного момента.

— Господин Зигмунд. — Все затихли, мальчик выволок из кармана штанов измятый листок бумаги с уже поплывшим на нём детским рисунком. — Я… Я бы хотел просто узнать… — Агний нервно сглотнул, подбирая слова. — Просто узнать насчёт этого…

— Агний, давай не сейчас, — Нахмурился Имир, — ну ты что в самом деле!

— Имир, выйдете, пожалуйста, и помогите с другими ранеными.

— Что? Но..!

— Имир. — Мужчина обрезал ученика на полуслове и посмотрел последнему прямо в глаза. Имир мгновенно сник, молча взял за руку младшего брата и вышел с недоумённо оглядывавшемся на всех присутствовавших в помещении Лейвом за дверь.

Тишина, в течении которой Зигмунд сверлил мальчика хмурым взглядом, продлилась не долго.

— Агний, отдай это. — Мужчина поддался вперёд и вытянул руку к рисунку.

— Нет. — Агний отодвинулся назад.

— Агний, немедленно верни это.

— Не сейчас.

— Это ещё в смысле, юноша? Я сказал — быстро!

— Если расскажите, что случилось с Бальтазаром — отдам.

— Что случилось с Бальтазаром?

— В смысле — что с ним стало? Почему он такой? Зигмунд, я простой раб, я очень мало об этом знаю!

— И зачем тебе это знать?!

— Я должен знать, с кем я борюсь, разве не так? — Зигмунд вновь перебить мальчика, но Агния было уже не остановить. — Разве я теперь не часть «команды», или я простой хвостик, который обязан помалкивать в сторонке? Зигмунд, я не хочу быть в ваших глазах наглецом, но я всё равно хочу знать о том, что вас связывало с ним, и я уверен, что и вам хочется наконец-то это из себя выплеснуть. Отпустить, скажем так. Да, я смешен в ваших глазах, но у меня есть то, чего не хватает многим. Я просто слушаю. Вы не знаете, сколько чистосердечных исповедей я выслушал за свою жизнь. Многие люди, бывшие выше меня, говорили при мне о том, в чём бы никогда не осмелились бы сознаться даже своим самым близким людям. Всё это по той причине, что я просто слушаю, я не перебиваю, я не осуждаю, я не советую, а слушаю. Пусть прожил я на этой земле не так уж и долго, но у меня уже есть кое-какой опыт, и он мне говорит, что вам хочется просто кому-нибудь сейчас выговориться. Кому-то постороннему… Ну, и…

Зигмунд изменился в лице и долго молчал, потупив взгляд. Потом он всё-же собрался с мыслями, выпросил у Агния рисунок, и, к огромному счастью маленького раба, не порвал его и не скомкал, а лишь тоскливо поглядел на творение детских рук, вздохнул и начал свой рассказ.

«Я даже не знаю толком, с чего всё началось. С Бальтазаром мы познакомились когда ему было… Ну, года четыре, наверное… Маленький, худой, ноги — как спички, тёмные волосы — мочалкой… Точнее, мы с ним были знакомы ещё задолго до этого — я выхаживал его, когда он только родился. Он появился на свет раньше срока, да ещё и с целым букетом заболеваний, но его смогли вытащить.

Так вот, уже тогда было видно, что мальчик немного не от мира сего, если ты понимаешь, о чём я. Мне об этом много раз писали его родители, я же до того, как увидел ребёнка своими глазами, списывал всё это на естественные, так скажем, «проблемы с головой». Не помню уже, по какому поводу я к ним тогда приехал, по хорошо запомнил нашу первую с ним встречу: близ дворца была роща, что-то вроде большого парка, я стоял близ крепостной стены, где-то дети бегали, играли, и тут замечаю, что маленький мальчик бродит среди деревьев совсем один. Ну, думал сначала, отбился, может быть, на минутку, сейчас к своим побежит — но нет. Минут тридцать я там стоял и то и дело мне этот мальчик на глаза попадался, то кругами ходит, то кору на стволе пальцем поковыряет, то палку возьмёт и начнёт ею либо по веткам ударять, либо в листьях опавших копаться. И всё это время взгляд этого мальчика куда-то под ноги направлен и что-то он постоянно говорит сам себе.

Долго думал, подходить к нему или нет, но всё-таки решился. Подошёл, он меня не испугался, начал я ему задавать вопросы, мол, что он тут делает, почему с остальными не играет, хочет ли к родителям. Отвечал он пусть и коротко, но чётко. В общем-то, из нашего немногословного диалога я и выяснил, что зовут его Бальтазаром, что играть его не зовут, да и он сам особо желанием не горит, что пойти домой он хочет, но сам идти не рискует. Как я узнал потом — тогда состоялась очередная попытка королевы хоть как-то приспособить её младшего сына к социуму. Бальтазар был мальчиком очень хорошим, интересным и очень даже развитым для своих лет — он очень легко находил общий язык со старшими, но вот с ровесниками ему не особо везло в плане единомышленников. Из-за этого он больше предпочитал одиночество, но его мать не хотела этого признавать и раз за разом пыталась вынудить Бальтазара общаться с другими. Нет, её, конечно, можно понять — она из простой, работящей днём и ночью семьи, и свободное время с другими ребятами в детстве для таких казалось некой заоблачной мечтой, посему подобное добровольное стремление к затворничеству было королеве непонятно.