Медный гамбит - Абби Линн - Страница 17
- Предыдущая
- 17/80
- Следующая
Тусклая одежда была стара, грязна и вся в пятнах от вина. Народ держался от него подальше, как если бы он по-прежнему был темпларом в желтой одежде.
Он нашел уголок на рынке где бабушки и дедушки присматривали за своими внуками, пока их взрослые дети и внуки постарше зарабатывали себе на жизнь. Их глаза глядели на него настороженно и с опаской: он выглядел достаточно плохо, чтобы быть агентом какого-нибудь работорговца. Рабов можно было продавать и покупать на специальных участках, предназначенных только для этого, и по закону этим нельзя было заниматься в других частях города.
Но, подобно большинству законов Короля Хаману, закон против похищения детей легко было обойти, подкупив чиновников, и беспокойство матерей об судьбе детей, оставшихся даже не надолго без присмотра, было очень и очень обосновано. Но Павек не обращал внимание ни на старых, ни на молодых — он только использовал их страх, чтобы освободить для себя самую прочную скамейку.
Идея пришла к нему во время завтрака. Пока солнце карабкалась в зенит, он из идеи сделал план действий.
Зарнека привела его в пропасть; она же поможет ему выкарабкаться из нее. Или, точнее, друиды должны помочь ему выкарабкаться наружу. Друиды не были подпольщиками и революционерами, как фанатики из Союза Масок, но судя по тому, что Павек знал о них, они бы не одобрили Лаг. Эта гордая юная женщина с горящими глазами не могла быть партнером ненавидящего всех халфлинга или инквизитора с мертвым сердцем, Экриссара. Она должна будет выслушать начало его рассказа и, может быть, заплатит за то, чтобы выслушать конец.
Некоторое время Павек наслаждался, рисую в своем уме картины замысловатой мести при помощи друидского золота, и как он закончит с инквизитором, буквально сорвав с Экриссара маску, но слабый упрямый голос из самой глубины его сознания задал один вопрос: И для чего? и вся идея запуталась. Никакое мщение и никакие друидские деньги не смогут сделать его опять темпларом, пусть и низкого ранга, не вернут его в привычную жизнь темплара-регулятора, а ничего другого он не знает и не умеет. Приют хорошо подготовил его к жизни темпларом, но все, что он изучал там, совершенно бесполезно теперь, когда он порвал с королем-волшебником.
Он легко мог представить себе реакцию любого жреческого ордена, если он появиться в их школе перед алтарями и заявит, что ему нужно, чтобы они только научили его молиться, а все заклинания он и так знает. Да они засмеют его и будут гнать до городских стен, если вначале не изобьют до смерти за наглость и святотатство. Тем не менее только за дни, проведенные в архивах, он узнал кое-что другое, то, что не изучали в приюте, получил новые знания. Благодаря своему терпению и любопытству, он сумел прочесть и сохранить в памяти несколько дюжин архивных свитков. Ученые в архивах старались избегать его и разбегались как трусы завидев его, тем не менее ему удавалось зажать их в углу и задать свои вопросы, и постепенно он выудил из них теорию элементарного провидения и сложную геометрию небесных сфер влияния.
Павек знал намного лучше, чем самые опытные жрецы как работает жреческая магия, но за исключением умения положить руку на медальон и призвать имя короля, никакой темплар в Урике не понимал природы веры или сущности молитвы.
Полдневные солнечные лучи безжалостно молотили по площади. Фермеры укрывали свои товары под плотными одноцветными накидками или затаскивали под навесы. Торговцы поступали так же, но их накидки были более красивы и многоцветны. Любой, кто мог уйти с раскаленного воздуха рынка, так и делал. Дедушки и бабушки со своими внуками нырнули в тень, какую каждый мог найти, и Павек остался один на своей скамейке, его правая рука лениво лежала в теплой воде общественного фонтана.
Хотя из-за жары его мысли медленно крутились в голове, Павек рассматривал четыре основных элемента жизни: землю, воздух, огонь и воду. С огнем все было ясно. Все, что человек может делать, это смотреть на него, вот он сейчас видит воплощение огня, но поклоняться солнцу? Молиться ему? Посявятить всю свою жизнь сжигающему солнцу Атхаса? Он потряс головой. Вода была жизнью и драгоценностью, но подержи голову человека под ее поверхностью совсем немного времени, и он будет мертв, как если бы в его сердце вонзили стальной меч. Воздух и земля в этом отношении не отличаются от воды, у каждого из них есть две стороны: одна дает жизнь, другая забирает. В этом смысле элементарные силы природы чем-то похожи на короля-волшебника темпларов, но Хаману совершенно реален: ты имеешь дело с материальной силой, а не поклоняешься абстракции.
Из этой ленивой, навеянной солнцем философией Павека вырвала тупая, ноющая боль в локте, и он вспомнил: друиды черпают свою магию не из чистых, элементарных сил природы, но от духа самого Атхаса, его холмов и гор, полей и пустых земель, из оазисов и пустынь. Совершенно реальные места, совершенно реальная сила и — как он осмелился предположить — не более случайная и непредсказуемая, чем могучий король Урика.
Никто в здравом уме не запрыгает от радости во время обжигающей полуденной жары. Павек просто открыл глаза и сделал длинный глоток воды, но в уме праздновал победу. Он нашел краеугольный камень для своего будущего, ту основу, которая будет держать на себе все остальное. Он скажет друидам все, что знает о Лаге и зарнеке, а они в обмен возьмут его под защиту.
А потом, когда он окажется среди них, он предложит свои знания, собранные в архивах, в обмен на посвящение в секреты их заклинаний.
Да, это был отчаянный план, и он держался на тонких, легко рвущихся предположениях. При всей своей великолепной памяти, Павек очень мало знал о механике друидства. Например он не знал, можно ли ступить на этот путь простым упорным ученичеством, или безымянные духи Атхаса имеют эзотерические критерии, которым ренегат-регулятор может и не соответствовать.
И он считал, что друиды заинтересуются его сведениями о нелегальном, запрещенным использовании порошка зарнеки, как и знаниями, записанными на свитках, которые он тщательно хранил в своей памяти.
Предположения казались чересчур смелыми, но необходимыми, и чем дольше он размышлял о друидах — особенно о той прекрасной девушке-друиде, которую он хорошо запомнил, хотя и не знал ее имя — тем более реальным казался его план.
Шестьдесят дней, сказала она Рокке на таможне только день назад. Шестьдесят дней, прежде чем мы сможем вернуться с новым, нетронутым товаром. Эта угроза заставила Рокку принять незапечатанные амфоры. Но, после того, как он сделал это, друиды, в свою очередь, вернутся раньше или позже?
Павек надеялся, что раньше. Монет Сасела не хватит на шестьдесят дней. Он поскреб в своей редкой и короткой черной бороде. Темплары низкого ранга должны ходить чисто выбритыми; высокопоставленные темплары могли делать со своими волосами то, что хотели. Ежедневный поединок с теркой и бритвой было ритуалом, который Павек никогда не пропускал. Через несколько дней даже темплары не узнают его, даже Рокка или Букке.
Если Павек будет умницей, сказал он сам себе, он сможет устроиться рабочим у западных ворот. Он знает всю работу у ворот так же хорошо, как любой темплар знает работу обыкновенного рабочего, он увидит друидов, когда они вернутся, его плата будет пять монет в день — три, после того как он уплатит регулятору и инспектору — и этого более, чем достаточно, чтобы человек не умер с голода.
А монеты Сасела послужат ему до тех пор, пока он не будет настолько здоров, что сможет работать. Его раны не так уж серьезны. Он согнул свою левую руку, чтобы доказать это самому себе, и тут же пожалел об этом. Страшная боль ударила из сустава локтя, а сам сустав стал ярко красным и горячим на ощупь. Он обругал себя за то, что так долго просидел на солнце.
Но несчастье Павека происходило не от солнца. В течении следующих двух недель, пока проходили его остальные раны, локорь распух и стал по меньшей мере вдвое больше своего нормального размера. Распухшая плоть оттенялась злыми красными и пурпурными полосами, из которых сочился желтый гной — и напоминала северное небо, когда по нему несется едкий пепел из вулкана Дымящаяся Корона. Иногда его рука ниже локтя немела, но в основном она горела так, как будто под кожей развели огонь.
- Предыдущая
- 17/80
- Следующая
