Мир-о-творец (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 16

– Ты, я вижу, не рад, – произнес, хлопнув командующего по плечу, его старинный приятель и помощник, с которым они уже много лет занимались этим опасным бизнесом.

– А ты радуешься? Чему же?

– Мы взяли Орешек. Теперь Ладога. А потом Новгород. И судя по тому, что нас тут не встречает полевая армия, это будет сложным, но вполне посильным делом. Люблю побеждать.

– Не говори гоп…

– Андреас так и не вмешался. У Царя сил нет для того, чтобы с нами бодаться. Чего же переживать? Тем более, я слышал, что аристократы Новгорода настроены сдать город нам, при условии некоторых гарантий.

– Андреас не вмешался по осени. Но сейчас весна…

– И что? Он если и влезет, то на юге.

– Только мы, чем дальше, тем сильнее влезаем в эту войну. Там, у Орешка мы еще могли отступить. А здесь… Если честно, я не хочу брать эту крепость.

– Да что с тобой? Дружище! Ты сам не свой!

– Вместе с подкреплением мне передали и письма, что обещали наши друзья.

– И что же?

– Один из них присутствовал при штурме Антиохии. Укрепления там не в пример этим, – кивнул он в сторону Ладоги. – И Андреас выбил ворота. Взял с первого натиска баррикаду за ними. И… все это почти без потерь.

– Матерь божья… – тихо буркнул визави и перекрестился.

– Вот и я не хочу сталкиваться с таким человеком. Сам понимаешь – без чародейства не обошлось. Его, кстати, короновали.

– Кого?

– Андреаса. Он теперь Император Римской Империи Андреас I.

– Как это? – опешил собеседник.

– А вот так. И судя по мнению наших друзей, он скоро двинется на север наводить порядок. Да не один. Хочешь с ним встретиться? Или ты думаешь, что король Швеции не кинет нас тут подыхать в случае чего?

– Есть подозрения?

– Наш общий друг намекнул, что Густаву скоро станет не до нас. Что да как – не ведаю. Но сам понимаешь, весточка дурная. Даже если Андреас сам сюда не придет, то Царь сможет нас тут зажать и сморить голодом.

– Ты явно не выспался, дружище.

– Серьезно?

– Приступать к осаде пусть и не очень большой, но все же крепости с таким настроем – дурная мысль. Давай я займусь лагерем, а ты пойдешь в шатер и хорошенько отдохнешь. Ребятам не нужно видеть твоего кислого лица.

– Может и так, – нехотя кивнул командующий шведской армии, – но ты все же подумай о том, как нам поступить. В случае, если Андреас, все-таки явится пред наши очи.

– У нас есть лодки и малые корабли, на которых мы сюда пришли.

– Всех они не вместят, после прибытия подкрепления. Да и посмотри на эту реку. Если мы пройдем дальше, к Новгороду, то уйти так просто отсюда не получится. Здесь масса мест для засад. Да и местные, которых мы пощипали по твоему совету, очень злы. Не удивлюсь, если они постараются нас встретить на отходе…

Смоленская дорога.

Иван Шереметьев чувствовал себя побитой собакой.

Царь всю осень, зиму и часть весны готовил этот поход. И вот те раз – такая боль.

Выступив еще по замерзшей земле Царь пытался упредить ляхов да литвинов. И осадить Смоленск до распутицы. Прямо в канун ее. Надеясь на то, что в самом городе войск не так много. Артиллерия же Государева серьезна и может серьезно потрепать стены. А Сигизмунд, скованный распутицей, окажется неспособен быстро собрать войско.

Но видно завелся изменник…

Видно кто-то о намерении том сообщил супостату…

Потому что маршевая колонна государева войска встретила на дороге недалеко от Смоленска швейцарскую баталию. Ту самую, что Сигизмунд II Август держал в найме. Она построилась так, чтобы по ширине как раз всю дорогу и занимала. И шла вперед, ощетинившись алебардами да пиками и укрывшись щитами да доброй броней.

Месте выбрано оказалось удачно.

Изгиб.

Холм.

Слева лес. Справа лес. Да с подтаявшим грунтом.

Сюрприз получался «замечательный».

Передовой полк ее заприметил, да было поздно.

Колонна шла нахрапом, стремясь смять и раздавить войско Государя Иоанна Васильевича. Легкая конница ничего не могла противопоставить этой кованной силе. Артиллерию не развернуть – на марше. Стрельцы же в этой давке не могли никак организоваться.

О да…

Давка вышла невероятная!

Помещики передового полка ринулись обратно и смешали с основной колонной. Породив толчею. В которую, твердо чеканя шаг, влетела колонна швейцарцев и начала рубить да колоть. Всех подряд. Не глядя.

И вот теперь – разгромленное и полностью деморализованное войско брело к Москве. По распутице. А Царь, получивший в той битве ранение, был сер и мрачен.

Иван Шереметьев же смотрел на Иоанна Васильевича и хмурился. Он отчетливо помнил слова Андрея о проклятье. Это ведь надо? Подловили. И в общем-то небольшой отряд неприятеля сумел такого шороху навести.

А ведь у Царя имелось почти четыре тысячи стрельцов при пищалях. В том числе и старых, не только новобранцев. Одних их вполне хватило бы, чтобы добрым огнем эту колонну остановить. Да еще наряд сильный. Если бы тот развернулся – в лепешку бы размазал этих пешцев…

Иоанн Васильевич, видимо, думал о том же.

Вернувшаяся делегация все ему доложила. Чем вызвала очень странную реакцию. Про проклятие он тогда не подумал. Просто выдохнул с облегчением из-за того, что Андрей отказался. А вот сейчас, судя по всему, вспомнил. И не только он.

Ситуация складывалась как нельзя хуже.

К Новгороду продвигались шведы.

К Туле – крымчаки.

Царь же собрал в единый кулак все силы, до которых дотянулся. Только гарнизон Ладоги оголять не стал, Псков, что сидел в осаде с осени, да Тулу. В той хоть и велась активная подготовка стрельцов нового строя, но приближающиеся крымчаки выглядели не менее сокрушительной угрозой, нежели Сигизмунд. И Тула в этом плане выглядела последней надеждой Москвы. Остальных же всех собрал, из числа тех, кто мог выйти в поход. Оклад денежный за два года выдал. И поверстал людей, сколотив весьма великую рать – тысяч в двадцать. Хотя, конечно, кто их считал?..

И что теперь?

Сколько их сложило голову в той бойне?

Сколько их сгинет по распутице?

Боль и мрачность душевная. Вот что терзала Ивана Шереметьева, когда он, осознавая это, вспоминал разговор с Андреем. И тоска, помноженная на чувство бессилия и какого-то отчаяния что ли…

Давлет-хан медленно выехал вперед.

Перед ним, у противоположного берега небольшой речки, стояли всадники местных детей степи. В богатых доспехах и при добром вооружении. Причем единообразном…

Чуть впереди стоял с бунчуком Ахмет.

Его Хан помнил.

Смутно, но помнил.

– Ты заступил дорогу моему войску.

– Ты прав Хан. Заступил. – кивнул Ахмет.

– Ты надеешься меня разбить?

– Нет. Мне приказано тебя задержать. Чтобы люди, служащие Белому волку, успели укрыться за крепкими стенами. И ты не смог бы их угнать в полон.

– Мне нет дела до людей Белого волка. Я иду к Москве.

– Твой путь лежит по землям Белого волка. Мы оба знаем, во что они превратятся после прохода твоего войска. Когда же ты вернешься, то застанешь дома того, чьих людей обидел.

Хан скривился.

Слова Ахмета прозвучали очень неприятно, но резонно. Андрей действительно мог совершить набег на Крым и взять его столицу. После Азака, Антиохии и Константинополя у Давлет-хана не оставалось сомнений – этот чародей может взять любой город, каким бы крепким он ни был.

И хорошо, если он ограничится только разорением его столицы. Так-то он может и в Ор Капы засесть да «тепло» встретить войско на возврате. Отягощенного долгим походом и тяжелой добычей. Что станет катастрофой…

– Белый волк занят. – наконец произнес Хан. – Ему не до этих людей.

Во всяком случае Давлет-хан весь свой поход строил на этом допущении. Ожидая, что события вокруг Константинополя не позволяет Андрею выступить в поход.

– Белый волк уже поднимает стаю, чтобы навести порядок в этих землях.

– С чего ты это взял?