Folie a Deux (СИ) - Шишина Ксения - Страница 2

Глава первая

Я смотрю на Райана Андерсона, подперев голову согнутой в локте левой рукой, и каждой клеточкой своего вымотанного тела чувствую… удивление. Нет, не от того, каким ненастным он был в постели или, скорее, у двери и на паркете, а потому, что миллиардеры не должны засыпать в кровати, когда под тем же самым одеялом находится женщина, которую они видят впервые в своей жизни. Даже если они наслышаны о ней, и если она знакома с их сестрой, то это всё равно… безрассудно. Глупо. Нелепо. Рискованно и опасно. Стоит ли сон того, когда ты можешь уже никогда не проснуться? Когда с тобой могут сотворить что угодно, в том числе и отнять твою жизнь? Мне хочется разбудить его и потребовать обещание, что он больше никогда не потеряет контроль над окружающей обстановкой подобным образом, но всё, что я делаю, это принимаюсь одеваться. Поправив корсет, который так и остался на мне, пока Райан Андерсон безжалостно мучил меня своими неожиданно медленными движениями, надеваю трусики, чулки и наконец платье. Платье, кажется, еле уцелевшее под натиском рук, в то время как до меня то и дело доносились проклятья в адрес длины до пола и слишком большого количества ткани.

Я чувствовала нетерпение. Первобытную потребность. Прикосновения, возможно, оставляющие синяки на бёдрах. Ненависть и презрение. Желание быть вдавленной в деревянную поверхность за спиной ещё жёстче и грубее. Видела испарину на лбу и не совсем понятную эмоцию в потемневших глазах. Слышала стоны вперемешку с учащённым дыханием, свои и Андерсона, и так и не смогла сказать, что он всё равно сволочь. Я могла бы обвинить в этом то, что его губы едва давали мне дышать, не то что говорить, или попытку стать менее влажной, когда, не дав и опомниться, его потрясающие пальцы внутри меня сменил длинный член, но это всё будет самой лживой неправдой на свете. Истина такова, что я слишком давно не чувствовала себя столь правильно и верно… настолько живой и избавленной от некоторой ненависти по отношению к собственному телу. Когда ты словно манекен и холст, и так год за годом, со временем это начинает убивать. Подавлять. Разрушать и подтачивать изнутри. Зачастую вне работы ты просто не желаешь смотреть на себя в зеркало и даже предпочитаешь оставаться непричёсанной и толком не умытой. Но я клянусь, что почти забыла об этом, пока Райан Андерсон сжимал мою кожу так крепко, как будто не желал никогда отпускать, погружаясь в меня с остервенелым, диким рвением.

Я покидаю пентхаус на самом верхнем этаже отеля с туфлями в руках. Не хочу, чтобы каблуки разбудили мужчину, и таким образом он обнаружил мой уход. И, возможно, даже попытался как-то остановить. Помни, Моника, одна ночь. Она уже прошла, даже если формально не закончилась. Ты пополнила список его побед, но на этом всё. Можно и нужно возвращаться к своей жизни. Словно прочитав мои мысли, меня заставляет вздрогнуть мелодия звонка, и, достав телефон из клатча, я вижу светящийся дисплей с именем Грейс на нём. Смешно, но мне будто бы становится страшно, что как только она услышит мой голос, то сразу же поймёт, где я была и что и с кем делала. Сколько вообще прошло времени с тех пор, как Андерсон опоил меня своими словами? Если бы я только знала… Но в тот момент это было совершенно мне безразлично.

— Алло, — всё-таки набравшись смелости, принимаю вызов я. Главное не думать о том, что произошло наверху. Иначе это закончится потерей концентрации, и у меня не получится пройти через этот разговор так, как должно.

— Моника, ты в порядке? Ты уже уехала, да?

— Да, я… я уже дома. А ты где? — что, если она где-то в фойе? Мне ведь нельзя попадаться ей на глаза. Чисто теоретически я ещё могу быть в отеле, но выходить из лифта… это будет ужасно подозрительно и странно.

— Вечер только что закончился. Я думала, что, может быть, ты ещё здесь, и спустилась проверить. Прости, просто мы с Ричардом…

— Уединились в номере отеля, принадлежащего твоему брату, — не успев прикусить себе язык, говорю я и тут же мысленно бью себя по губам. Как можно быть такой дурой? Андерсон же ясно сказал, что она ненавидит, когда её имя ассоциируют с ним. Хотя разве мне есть за что испытывать вину? Если кое-кто не хотел, чтобы я столкнулась даже с малейшей вероятностью узнать столь великий секрет, наверное, этому человеку вообще не стоило обманом завлекать меня с собой и вешать лапшу про несуществующее приглашение, которое некуда деть.

— Ты… видела его?

— Да, — во всех подробностях. В таких, в которые она вряд ли хочет быть посвящена. Знает ли Грейс, что её влиятельный и невероятно богатый брат любит трахать женщин, прежде отсылая жену заботиться о подрастающем поколении? Если нет, но однажды он с кем-нибудь проколется, и всё всплывёт, отдалит ли это её ещё больше? — Он тебя и сдал. И знаешь, я думаю, ты это заслужила. В следующий раз не будешь сильно общительной за моей спиной.

— Вот же дьявол, — ты себе и не представляешь, Грейс… Всё бы ничего, если бы не ощущение того, что я уже отдала ему не только тело, но и душу. — Прошу, скажи, что он был вежливым и нормальным. Иногда он может быть таким козлом, — он был им и сегодня, но в целом… вероятно, его манеры, характер и не самый добропорядочный образ в глазах множества временных пассий заглаживают именно специфические умения. Кому какое дело до всё принимающей жены и детей, которые в любом случае никогда не будут ни в чём нуждаться в материальном плане, когда единственное, о чём ты способна думать, это о том, как скоро можно будет всё повторить?

— Не переживай, Грейс. Я не знаю, каким он бывает в другие дни, но мне он показался неожиданно чувствительным. Ладно, я устала и хочу спать, — говорю я, меняя тему, как только замечаю по меняющимся цифрам на табло, что лифт вот-вот достигнет первого этажа. Нельзя, чтобы подруга услышала характерный звон, с которым откроются металлические двери.

— Спокойной ночи, Моника.

— И тебе, подруга. Я позвоню, когда вернусь из Лос-Анджелеса.

— Напомни, когда ты улетаешь.

— Во вторник. Надеюсь, что будет время сходить на пляж.

— Если получится, то пришли мне фотографии.

— Обязательно, Грейс.

Утром двадцать третьего числа я сижу прямо на полу своей прихожей рядом с раскрытым чемоданом и, сосредоточенная, тщательно сверяюсь со списком необходимых вещей для трёхдневной рабочей поездки. Мои глаза уже почти доходят до последнего пункта, когда всё тело вздрагивает из-за звука дверного звонка, и уже через мгновение я принимаюсь агрессивно проклинать того, кто находится по ту сторону двери. И Ребе, и Грейс отлично знают, что я уезжаю из города. Родители как родились, так и живут в Сиэтле. Больше же никто ко мне прийти не может. Значит, это однозначно ошибка. И человеку по сторону двери однозначно не поздоровится. Но едва я отпираю замки и толкаю её от себя, как он уже хватает меня за ягодицы, прижимая вплотную к себе так, что его возбуждение перестаёт быть тайной, и усаживает на комод. Моя голова сталкивается с зеркалом на стене, несильно, но ощутимо, но Андерсон вряд ли это замечает. Сминая мне губы, посасывая и оттягивая нижнюю из них, он терзает не поддающуюся ему молнию на моей кофте:

— Я хочу твою грудь. Я так её хочу. Эти два дня длились, кажется, словно вечность. Я чуть не упустил выгодную сделку, думая о том, что проснулся в одиночестве. За это ты тем более должна взять меня в рот. Ещё никто и никогда не уходил от меня, пока я не разрешу.

Оставив попытки справиться с заевшим от резкого обращения замком, правая рука устремляется вниз по моему телу и находит другой путь к желаемому. Пробирается под материал над джинсами, после чего невероятно скоро уже достигает кромки моего лифчика. Но я не могу. У меня нет на это времени. Нужно закончить сборы и заблаговременно прибыть в аэропорт, чтобы пройти регистрацию на рейс, и… Стон, который никак не может принадлежать мне, почему-то вырывается явно из моего рта, и я… Это просто невообразимо. Безумно. Какое-то сумасшествие. Искусные пальцы сжимают и тянут сосок. Разум оказывается словно в огне. Вероятно, я могу кончить лишь от одних этих прикосновений. И я хочу. Боже, как я хочу. Господь тому свидетель. Но… есть столько всего вокруг, люди, обстоятельства, чужие жизни… Этот человек контролирует всё, что его окружает. А потом наверняка выбрасывает за ненадобностью. Я не буду первой, с кем он проделает подобное. И последней тоже. Просто оттолкни его. Сделай хоть что-то. Хорошо, я… Ещё одна минута. Только одна.