Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 46

— Не под силу простому смертному? — лекарь тяжко вздохнул и потер переносицу, размышляя над ответом. — Ладно, признаю! У некоторых из нас есть странные способности — такие, каких не было у ремет, пока они жили в Старом и Новом Доме. Они появились только здесь… Да, в этом мире есть что-то, что изменило нас. И не только нас. Вот вы, вепвавет. Откуда вы взялись? Произошли от снежных львов? Те еще бродят по горам на севере и воруют овец, а вы уже говорите, шьете одежду, строите дома, даже придумываете нелепые байки про черных гусей! Это быстро, слишком быстро для природы. По всем известным мне законам, разума вам пока еще не полагается. И все же, вот он ты — выглядишь довольно разумно… чаще всего.

Старик ухмыльнулся и больно ткнул меня костлявым пальцем между ребер.

— Надулся, как пузырь! Смотри, не лопни. О чем бишь я?.. А, да. В этом месте есть что-то. Не знаю, где — в пище, воде или воздухе; не знаю, как оно действует. Но знаю точно, что, когда ремет только прибыли сюда, они могли полагаться только на свой корабль, доспехи и оружие. Без них они были просто лысыми обезьянами — вроде тех, что скачут в лесах южной страны, копаясь друг у друга в шерсти в поисках блох. А потом… потом некоторые научились этим самым «чудесам»; но разве это сделало их богами?

На земле много бессловесных тварей, Нуму, которые даже до зверей не доросли, — а ведь они умеют подчинять чужую волю не хуже ваших колдунов. Рассказывал я тебе, что в некоторых кузнечиках гнездятся червяки, похожие на длинные черные волосы? Когда приходит срок, они внушают насекомым непреодолимое желание утопиться в реке, потому что червякам нужно забраться в кишки рыб, чтобы оставить потомство. А вот еще, на головах муравьев прорастают грибы-наездники, заставляющие своих шестиногих скакунов подыматься к самым вершинам деревьев, откуда спорам гриба сподручнее осыпаться на землю, на головы новых жертв. Почему бы ремет не научиться тому же?

— Но, Сиа! Ни один червяк или гриб не умеет дышать огнем! Или превращать камни в пыль. А это у нас не то, что боги — даже шены могут.

— Могут ли?

— Я своими глазами видел!

— А что, если все произошло только здесь? — Сиа постучал по моему лбу. — Как сон. Взять хоть эти дурацкие маски, которые нам полагается напяливать раз в год, — они ведь не меняют наши тела, а просто отводят глаза чужакам. Я уверен, в этом и есть ключ к способностям Уно и Селкет. Они могут заставить тебя видеть то, чего нет; или помнить то, чего не случалось; или забыть самого себя. Сны наяву — вот и все их чудеса. Ты уже видел, как это бывает. Даже испытал на себе.

— Еще как испытал, — буркнул я, с содроганием вспоминая день своего появления в Когте. — И это было весьма… божественно! И взаправду. Я же могу отличить сон от яви!

— И как? Разве ты не уверен, что бодрствуешь, пока спишь?

— Как-как… просто знаю, и все!

— А еще ты знал когда-то, что тебя зовут Тонгьял Цома и ты ученик кузнеца.

Я упрямо помотал головой. Наверняка в словах лекаря был какой-то изъян — просто я был недостаточно умен, чтобы найти его.

— Ладно, пусть даже так. Но и сон надо уметь навести! Ты говоришь, ваш народ не мог такого раньше. Так объясни, с чего вдруг это началось?

— Увы, я не знаю. Даже моим родителям не удалось разгадать эту тайну; а мне, не обладающему и сотой долей их премудрости, не удастся и подавно… Но полагаю, что все это как-то связано с болезнью.

— Болезнью? Какой?

— У нее нет названия, — Сиа замолчал, потерянно моргая водянистыми глазами, и только когда я пару раз дернул его за рукав, продолжил рассказ. — Я сам родился куда позже, но хорошо знаю эту историю. Когда Кекуит рухнула с небес, некоторых обитателей корабля поразила странная хворь. Ее течение подробно описано очевидцами. Первые ее признаки, усталость, сонливость, звон в ушах, — обычное дело после долгого полета и разморозки. Но потом у заболевших начинался жар; и кости ломило так, что ни лежать, ни стоять, ни сидеть нельзя. Жар быстро усиливался; больные жаловались, что их кожа горит, как обваренная кипятком, что внутренности перекручивают и разрывают изнутри и на грудь давит страшная тяжесть. Еще они говорили про громкий, неутихающий гул, который не давал им думать и спать… Но все это время Кекуит утверждала, будто они совершенно здоровы!

Хворь забирала ремет по одному — как только предыдущий больной умирал, ее признаки находили у следующего, и никак нельзя было предсказать, кто это будет. Несчастных запирали за семью дверями, подальше ото всех, только железные иглы и щупы дотрагивались до их тел, а прочие ремет даже во сне не снимали непроницаемые доспехи, которые должны были защитить от любой опасности… но болезнь все равно продолжала распространяться. Лекарства не помогали; в конце концов, несчастные просто переставали дышать. Правда, время их жизни увеличивалось: если первые заболевшие угасли за считаные часы, потом счет пошел на дни и недели. И все же к концу первого месяца после падения Кекуит умерло больше тридцати человек.

— Что же остальные ремет делали в это время?

— Спорили друг с другом, разумеется. Хотя у них и были правила и законы на любой случай жизни, такого ни один крючкотворец Старого Дома не сумел предвидеть. Кто-то, поддавшись страху, хотел бежать с корабля, но тогдашний ругпо, Нефермаат, решил иначе. Он считал, что, раз ремет явились в мир, уже населенный множеством живых существ, они не могут думать только о своем спасении. Пока природа болезни доподлинно не известна, они не должны покидать Кекуит — иначе зараза может вырваться на волю вместе с ними; и пусть лучше корабль станет гробницей для немногих, чем принесет смерть всем.

Многие были против, но он приказал Кекуит не открывать двери никому; та не могла ослушаться. Поэтому месяц ремет провели затворниками внутри; а пока они наблюдали, как болезнь одного за другим уносит их товарищей, отправленные Кекуит летучие глаза — ирет — кружили по миру, собирая знания о нем. Записи, сделанные ими, все еще хранятся в ее памяти — я могу показать их тебе, если захочешь.

Тогда племена, населявшие Олмо Лунгринг, еще были кочевниками и свободно бродили по горам и равнинам. След из дыма и огня, оставленный в небе месектет, привлек их внимание, и они двинулись к месту падения, со всеми своими семьями и стадами. C каждым днем их собиралось все больше в этой самой долине, где сейчас стоит Бьяру. Но тогда здесь не было не то, что города — даже озера Бьяцо; только холодный ключ бил из-под камней, превращаясь в неглубокую речку. Ночами у ее берегов загорались сотни костров, чадящих до самого неба. На записях ирет я слышал, как наяву, шипенье горящего жира, вой ганлинов и крики жертв, посвященных явившимся из-за облаков богам. Да, все это началось еще тогда…

У подножия Мизинца вырастали один за другим груды костей и камня, перевитые пестрыми лентами, к которым вепвавет несли шерсть, мясо, лепешки… но их дары выцветали на солнце и гнили под дождем — «боги» не принимали их. И вот, к началу второго месяца, от костров вышла дюжина женщин и мужчин. Некоторые были старыми, другиемолодыми, но все выглядели дико: вместо обычной одежды на них были черные шкуры дронгов или кафтаны, расшитые полосами меха, цепями и кольцами, с пучками совиных перьев у плеч и круглыми бляхами за спиною; на головах они несли звериные рога или шапки из железных прутьев; с шей до самых колен свешивались бусы с сотнями подвесок; а в уши, ноздри и даже клыки были вживлены куски горного хрусталя. Они стали мордами к кораблю и начали петь и плясать, потрясая в воздухе бряцающими рукавами и костяными колотушками. К тому времени ремет уже разгадали здешний язык и поняли, что их просят привести «отмеченного», то есть, того, кто теперь страдал от неведомой болезни. Долго, долго умоляли волхвы, то прыгая, то кружась, то катаясь в пыли, и что-то в их молитвах смогло переубедить ругпо — хотя он был так упрям, что даже смерти товарищей не заставили его изменить своему решению. Как знать, почему так случилось! Никто уже не расскажет… Так или иначе, он разрешил вынести к ним больного. Кекуит открыла рот, высунула язык, — с тех пор он так и полощется на ветру, — и ремет спустились вниз.