Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 107

Стараясь не привлекать внимания, я сунул лапы под чуба и, как мог, обернул ткань вокруг маски. Прийю кивнула и, положив лапу мне на локоть, повела прочь из толпы. Резвый желтый баран за полчаса донес нас до старых улиц Бьяру, до подземелья, полного горячего пара. И снова, как в прошлый раз, поплутав в его переходах, я оказался в темном зале с купальней. Моя спутница указала на неглубокую, затененную нишу в стене и велела стоять там и молчать, что бы ни произошло. Вскоре разбухшая от сырости дверь скрипнула, с трудом отворяясь, и на пороге появилась Макара, а за нею — Зово, ведущий за лапу какого-то нищего старика. Тот ступал неуверенно, пошатываясь; его глаза были завязаны, как и глаза моей Гаруды.

Старик подошел чуть ближе. Голубой отсвет воды коснулся его шерсти и одежды — и каково же было мое удивление, когда я узнал Шаи!

— И что, ты правда сможешь вернуть мне память? — спросил он, обращаясь к Зово.

— Смогу, — кивнул тот. — Но для этого мне нужно снять твою маску.

— Какую маску? — будто бы удивился тот, но колдун отвечал:

— Оставь этот обман. Если хочешь моей помощи, будь честен.

Шаи замешкался, раздумывая, но потом кивнул. Зово приложил лапы к его вискам и вдруг одним рывком стянул «лицо» старика вместе с повязкой; конечно, вместо шерсти и морщинистой кожи в его когтях оказалась деревянная личина. Я услышал, как Макара и Прийю выдохнули от ужаса, впервые увидев бога в настоящем обличье, но Зово оставался спокоен. Завязав ткань на маске узелком, чтобы не спадала, он велел Шаи зайти в воду. Тот прыгнул в купальню, погрузившись по грудь.

— Ну, заодно и помоюсь, — пробормотал лха, ухмылкой пытаясь скрыть волнение. — И что мне делать теперь?

— Не делай ничего, — отвечал шен и вдруг коснулся двумя пальцами его лба. — Спи.

Шаи упал как подкошенный, без звука, без плеска! Забыв о предупреждении Прийю, я кинулся к купели, боясь, что он утонет. Но у самого края Зово удержал меня и указал когтем на лха: чудесным образом тот не погрузился на дно, а как бы повис внутри водной толщи. Его лицо зеленело, будто вырезанное из цельного куска бирюзы, но при том казалось умиротворенным; пузыри дыхания не выходили ни изо рта, ни из ноздрей.

— Слушай и смотри внимательно, — велел мне шен, а потом, подняв правую ладонь в жесте прибежища, произнес на меду нечер. — Выходи.

Рябь покрыла поверхность купели; черты лха стали меняться. Сначала он будто бы съежился, истончился, и я увидел подростка с густыми кудрями, охватывающими голову наподобие черной медузы; из его вздернутого носа сочилась кровь. Не успел я удивиться, как подросток превратился в девушку с тонкими губами и испуганно вздернутыми бровями; а через мгновение ее плечи раздались, лапы удлинились, щеки избороздили глубокие складки — она обернулась мужчиной средних лет со следами непроходящей усталости на лице. Но и на этом превращение не остановилось: грубые черты спящего смягчились, волосы отросли до плеч… Теперь в волнах покачивалась молодая женщина, с длинной, как у цапли, шеей и глубоко запавшими глазами. Даже сквозь закрытые веки видны были тревожные движения ее зрачков.

— Говори, — велел Зово, складывая пальцы в знак Отмыкания дверей. Его тень нависла над купелью и протянулась вперед, коснувшись невесомо парящего тела. Плотно сжатый рот раскрылся; я ожидал услышать захлебывающееся бульканье, но вместо этого моих ушей коснулся ровный голос, доносящийся будто издалека:

— Что ты хочешь знать?

— Назови свое имя.

— Меретсегер.

— И о чем же тебя заставили молчать, Меретсегер? — спросил колдун. Женщина отвечала не сразу:

— Десять лет полета после прыжка. Нас было трое — всего трое в жалкой скорлупе, плывущей среди пустоты. Разве удивительно, что я влюбилась в него? Он был красив и умен… но главное, у него была тайна. Тайна — вот что привлекало меня больше всего. Мне, дочери Нового Дома, рожденной в инкубаторе, воспитанной среди сотен братьев и сестер, никогда не имевшей ничего своего, легко было отправиться в неизвестность. Но ему пришлось отказаться от наследства Старого Дома, от имени и покровительства семьи, чтобы лететь с нами… возможно, навстречу гибели. Что заставило его поступить так? Забота о будущем ремет? Любопытство? Неведомый расчет?.. Эта загадка заставила меня думать о нем; мало-помалу мысли превратились в одержимость.

Но нам повезло: вместо того, чтобы сгинуть без вести, мы нашли пригодный для жизни мир. Это означало спасение для всех ремет: и тех, кто отправился в путь, и тех, кто остался в Домах и Ульях.

Месектет вышла на орбиту безымянной планеты; плотные слои воздуха светились под ней, как спокойный голубой океан. Системы корабля были в порядке, много раз проверены и перепроверены, но я знала, что все равно не смогу заснуть. Поэтому я осталась на нижнем уровне, пытаясь занять себя… Я разбирала записи, сделанные во время полета, когда вошел капитан. Его лицо было обезображено ужасом; глаза таращились, будто слепые; с губ капала слюна. Он будто обезумел! Я протянула руки к оружию, но недостаточно быстро:

— Прости, — сказал он печально. Тут же сильный удар по голове оглушил меня. Кровь заволокла глаза… Кажется, на несколько минут я потеряла сознание; когда память вернулась ко мне, я увидела, что Нефермаат стоит в дверях; и капитан спрашивает его…

Тут женщина остановилась; ее хребет изогнулся, шея вывернулась вбок. Из горла донесся не то хрип, не то стон.

— Дальше, — сжав зубы, прошипел Зово. Черты Меретсегер разгладились, и она продолжала как ни в чем не бывало:

— Он не ответил; вместо этого он бросился вперед и свернул капитану шею. Я помню этот звук — короткий, резкий, как щелканье четок! И снова все стало красным, но уже не от крови, а от сигнала тревоги. Корабль падал; меня швырнуло на стену; все вокруг ревело. Я сжалась в углу, ожидая, что сейчас мы все исчезнем в огне. А потом был удар — и наступила тишина. Я лежала на полу, боясь пошевелиться, но он подал мне руку и помог подняться. Только тогда я поняла, что он спас нас — меня, корабль и всех, кто спал внутри.

— Он сошел с ума, — сказал Нефермаат, указывая на мертвого капитана. Его багровое лицо смотрело на меня с пола, повернутое на спину, как морда совы.

— Да, — кивнула я, соглашаясь. — Иного объяснения нет.

— Мы должны стереть записи о случившемся.

— Почему?

— Подумай сама. Последние слова капитана были только помрачением ума, но они могут смутить остальных. Нас ждут тяжелые времена, и лучше не давать людям повода для лишних страхов.

— Но это всего лишь слова. Кому какое дело до них? — пыталась возразить я.

— Тогда никому не будет дела и если их не будет, — отвечал он, и я послушалась — удалила все записи, кроме одной, беззвучной, и пообещала молчать о случившемся.

Как я могла не обещать? Ведь тогда он впервые посмотрел на меня как на друга и помощника, а не тень или пятно на стене. И мне так легко было исполнить эту просьбу! Я хотела только, чтобы снова настал день, когда я смогу быть ему полезна. Мое желание сбылось…

Темная волна пробежала по поверхности купели. Женщина покачнулась, как уносимая ветром лодка.

— …Это случилось накануне последней битвы со змеями. Весь день прошел в сражении с выводком Нагараджи; весь день я чинила и заряжала оружие на малой ладье. Ночью битва остановилась: змеев удалось загнать в каменный мешок, где они должны были ждать своей участи до утра. От тревоги я наполовину спала, наполовину бодрствовала: красные тени летали под моими веками, как нетопыри, и движение работающих механизмов толчками отдавалось в груди. А потом я почувствовала прикосновение; что-то влажное скользнуло по моей щеке. Открыв глаза, я увидела его — и испугалась. Нефермаат так и не снял брони, с которой текла кровь Лу; от этого казалось, будто он сам покрылся черной жесткой чешуей. И в его лице не осталось ничего от ремет! Он был больше похож на змеев, которых убивал; страшнее всего были глаза — они светились, как два серебряных зеркала.