Той победной весной - Аббасзаде Гусейн - Страница 4
- Предыдущая
- 4/12
- Следующая
Со вкусом подобранные дорогие книги настолько приковали мое внимание, что я даже позабыл спросить, за что старшина ругал солдат; руки сами собой потянулись к полкам. Лессинг, Шиллер, Мопассан, Достоевский, Гауптман… Эти известные мне имена я сумел прочитать и без переводчика. Целую полку составляли книги о творчестве Рембрандта, Ван Гога, Веласкеса, Бетховена, Моцарта, Гайдна и многих других художников и композиторов, чьи имена тоже были мне знакомы.
Признаюсь, еще с юношеских лет у меня была привычка – к кому бы ни пришел в гости, в первую очередь смотреть на книжный шкаф. И оторвать меня от книг не могла никакая сила. Успокаивался только тогда, когда просматривал все названия. Если же в руки попадала книга любимого писателя, мне словно дарили драгоценность. И сейчас, хоть я и не мог прочитать ничего из этой богатой библиотеки, я наслаждался тем, что могу лицезреть такое богатство.
Как только я вошел в комнату связистов, старшина перестал распекать солдат. Он выжидающе уставился на меня, но, не дождавшись ни слова, не выдержал:
– Товарищ лейтенант, разрешите отпустить их? Я поставил на место том Шиллера и задвинул стекло полки.
– Что они тут натворили?
– Пусть сами расскажут. – Старшина уже поостыл, но чувствовалось, что гнев его полностью еще не прошел.
Сирадж и Керем по-прежнему смотрели в пол.
– Ну, рассказывай, что же ты? – подступил к Керему старшина.
– Вы же знаете всё, что мне еще сказать? – на момент подняв голову, снова опустил ее Керем.
– А вот лейтенант не знает… Керем промолчал.
– Что же он все-таки сделал? – видя, что путного объяснения от солдата не дождусь, спросил я у старшины.
– Да вот, – немного замялся и старшина, – прихожу, а они тут возятся на полу.
– Боролись, что ли? Старшина покачал головой.
– Какое боролись – дрались! Разнимать пришлось!..
Меня очень удивило то, что Сирадж дрался. Этот немолодой уже человек до войны был учителем. Солдаты уважали его за степенность, рассудительность, и, если возникала какая-то неясность, шли к Сираджу за советом. В батарее его называли и отцом, и дядей. Чтобы он поднял на кого-то руку – такое не умещалось в сознании.
– А из-за чего они сцепились?
– Не смогли договориться.
– О чем?
Старшина рассказал, как все произошло.
А произошло следующее. Проверив телефонную линию, ведущую к штабу полка, Сирадж вернулся и увидел, что Керем берет книги с полок, разрывает их на части и сует в горящую печку. Такое отношение к книгам привело Сираджа в ярость. Он кинулся к Керему и начал отбирать у него еще не разорванные тома, чтобы снова сложить их на полку. И тогда в ярость пришел Керем. Слово за слово, и вспыльчивый Керем набросился на Си-раджа, повалил его. На шум прибежал старшина, который находился в другой комнате, и разнял драчунов…
Керем был родом из Кедабека. Высокий, стройный, общительный парень, он носил в нагрудном кармане гимнастерки фотографию своей невесты, сделанную сельским фотолюбителем. Когда речь заходила о возвращении домой, о женитьбе, он воодушевлялся, начинал расхваливать свое село, свою суженую, и остановить его было невозможно. Однажды я в шутку-сказал ему: "Эй, Керем, поменьше хвались. Как только кончится война, поедем поглядим, что у тебя за село, что за невеста! Как будешь в глаза смотреть? Оно ведь и ястребу свое гнездо нравится" Он воспринял мои слова совершенно серьезно и ответил: "Нет, товарищ лейтенант, я расхваливаю свое село не потому, что оно мое село. Горы – это для меня жизнь. Их надо видеть, чтобы понять их красоту. Словами ее не передать. Клянусь, если после войны поедете со мной в Кедабек, отец с матерью на каждом шагу будут в вашу честь баранов резать. Вы о городе не думайте. Так, как у нас, нигде не сможете отдохнуть! Девушки в наших местах – кровь с молоком! Не то что городские, у которых лица цвета соломы…" Я продолжал подшучивать: мол, наших городских девушек не ругай, Керемг они услышат тебя – обидятся. Ведь кто может знать, что еще в жизни будет? А вдруг по дороге с фронта встретится тебе в Баку такая красавица, что ты совсем голову потеряешь? Но Керем с прежней серьезностью ответил: "Можете мне поверить, товарищ лейтенант, даже если девушки всего мира упадут к моим ногам, я не променяю на них свою Сарабейим". И прочитал стихи, подражая ашугу Керему:
Старшина показал мне три-четыре разорванных книги:
– Вот как он их… Мы их обратно на полки поставили… Жалко выбрасывать…
Я тоже рассердился на Керема, но не стал ругать его при всех, знал: Керем очень гордый, любое грубое слово – для него нож острый. Предпочтет, чтобы его избили, только бы не задевали самолюбия.
– Ладно, – сказал я старшине, – вы займитесь своими делами, а с ним я сам поговорю.
Я прошел с Керемом в свою комнату.
– Тебе не стыдно? – спросил я его, когда мы остались наедине. – Разве можно поднимать руку на человека старше себя? Не ожидал от тебя такого, совсем не ожидал.
Керем сконфузился.
– Товарищ лейтенант, меня слова Сираджа обидели. Что он, в самом деле, накинулся на меня?! Портишь, мол, такие чудесные книги! Выходит, ценит меня меньше этих фрицевских каракулей. Я как услышал это, клянусь, кровь ударила в голову. Был бы кто-нибудь другой, задушил бы его. Только потому и сдержался, что это был дядя Сирадж…
Да, драка могла дорого обойтись невысокому, худощавому Сираджу. Большие руки Керема были сильны и цепки, как клещи. Хорошо, что старшина оказался рядом…
– Керем, но Сирадж прав. Нельзя портить такие прекрасные книги, – сказал я солдату.
Керем удивленно отступил.
– И вы так думаете, товарищ лейтенант? И вам жалко этого фрицевского добра?
Меня не удивил вопрос Керема, успевшего получить. лишь трехклассное образование, никогда не спускавшегося с гор, где он родился, и впервые увидевшего город, только когда его призвали в армию. Он, может быть, первый раз в жизни слышал фамилии авторов книг, которые-хранились в этом доме. Но что я мог сказать ему? Как растолковать, чего эти книги стоят?..
Вспомнились начальные строки из поэмы Генриха Гейне «Германия», которая была переведена на азербайджанский язык:
Я прочитал их Керему. Стихи солдату понравились. Он перестал хмуриться. И тут же в ответ сочинил еще-одну гошму:
О Родине напомнив, разбередил ты раны, Мне Кедабек напомнил сады Азербайджана. Лишь там, в горах, найду я для сердца утешенье, Меня туда пустите хотя бы на мгновенье…
Большие карие глаза Керема, который вспомнил родные места, свой дом, увлажнились. Может быть, мысленно он опять перенесся к своей Сарабейим?..
Я поднялся, прошел в комнату связистов и принес оттуда книгу о творчестве Рембрандта, показал Керему репродукции картин "Ночной дозор", «Даная», "Возвращение блудного сына". Книга заинтересовала Керема.
– Разрешите посмотреть, – попросил он.
И, положив книгу на колени, стал перелистывать ее, молча рассматривая репродукции всемирно известных шедевров.
Я наблюдал за его лицом. Оно менялось в зависимости от того, репродукцию какой картины он смотрел. Керем то улыбался как ребенок, который увидел во сне что-то хорошее, то его густые черные брови сходились, широкий лоб покрывался морщинками; то, сжав губы, он задумывался. Наконец, оторвав глаза от книги, он изумленно покачал головой.
- Предыдущая
- 4/12
- Следующая
