Вечная философия - Хаксли Олдос - Страница 17

Каждый отдельный предмет – от атома и до самых сложноорганизованных живых существ и самых возвышенных умов – можно считать, как выразился Рене Генон, точкой, в которой луч первоначальной Божественной сущности сталкивается с обособленным сотворенным порождением созидательной энергии той же Божественной сущности. Творение как таковое может находиться на сильном отдалении от Бога, в том смысле, что ему не хватает интеллекта, чтобы обнаружить природу божественной Основы в себе самом. Но это существо в своей вечной сущности, как место столкновения тварной природы и первоначальной божественной Основы, – это одна из бесчисленных точек, где божественная реальность присутствует полностью и во все времена. Из-за этого рациональные существа могут прийти к постижению божественной Основы в единении, неразумные и неодушевленные существа могут раскрыть разумным существам полноту божественного присутствия в их материальных формах. Восприятие поэта или художника, видящих божественное в природе, или верующего, ощущающего священное присутствие в церковном таинстве, символе или образе, не совсем субъективно. Действительно, такое восприятие доступно не любому, ибо знание – это функция бытия, однако объект знания не зависит от природы и свойств знающего. То, что поэт и художник видят и пытаются запечатлеть для нас, действительно находится здесь в ожидании, пока его постигнет любой, обладающий соответствующими способностями. Также и в образе священного объекта божественная Основа присутствует всецело. Вера и набожность подготавливают разум верующего к восприятию луча Божественной сущности на пересечении с определенным предметом материального мира. Между тем, будучи объектами поклонения, эти предметы создают вокруг себя силовое поле. Стремления, эмоции, воображение тех, кто, как и поколения его предков до него, преклоняет колени перед святыней, создают своего рода устойчивую воронку в психическом пространстве, так что наряду с первичной божественной жизнью, которую, как и всем прочим одушевленным и неодушевленным существам, ему дарует связь с божественной Основой, он также проживает вторичную божественную жизнь более низкого порядка, которую на него проецируют поклоняющиеся. Религиозные переживания сакраменталистов и тех, кто поклоняется образу, могут быть совершенно неподдельными и объективными, но не всегда непосредственным объектом этого переживания является Бог или Божественная сущность. Это переживание может быть (и, вероятно, в большинстве случаев это именно так) основано на восприятии того силового поля, которое прошлые и нынешние верующие спроецировали на объект поклонения, где оно словно задерживается в состоянии так называемой вторичной объективности, ожидания, пока его постигнут умы, тонко настроенные на такие поля. Насколько желателен подобный опыт, мы подробно рассмотрим в следующем разделе. Сейчас же достаточно сказать: иконоборцы, считающие священные предметы и символы лишь истуканами, не имеют достаточных оснований для своей неприязни.

Поглощенный протестантизмом, этот сатирик забыл, что в свином корыте Бог присутствует не меньше, чем в образах, традиционно почитаемых священными.

«Подними камень и найдешь меня там, – говорится в одной из самых известных оксиринхских Логий Христовых, – расколи дерево, и я – там». Те, кто лично и немедленно признал истинность этого высказывания, а также истинность брахманистского «То есть ты», достигли абсолютного спасения.

«Можно прийти к его вершинам». Для тех из нас, кто еще барахтается в низших болотах, здесь слышится ирония. Тем не менее при знакомстве с вершинами и полнотой можно понять, что хочет сказать автор. Открыть Царство Божие исключительно в самом себе проще, чем открыть его не только там, но и во внешнем мире разумов, вещей и живых существ. Проще, потому что вершины внутри нас открываются тем из нас, кто готов исключить из поля зрения все, что лежит за пределами нас самих. И хотя это исключение может быть процессом болезненным и требующим необычайного смирения, процесс включения, через который мы приходим к познанию полноты и вершин духовной жизни, несомненно тяжелее. Сосредоточившись исключительно на вершинах внутри, мы избегаем соблазнов и отвлекающих факторов, предаваясь всеобщему отрицанию и подавлению. Но когда мы рассчитываем постичь Бога включительно, чтобы осознать присутствие божественной Основы не только в душе, но и во внешнем мире, соблазнов и отвлекающих факторов нужно не избегать, а, напротив, отдаваться им и использовать их как возможности для дальнейшего развития, нужно не подавлять деятельность, направленную вовне, но трансформировать ее в священнодействие. Смирение станет более истовым и чутким, потребуется неустанное осознание и – на уровне мысли, чувства и поведения – постоянная работа над своего рода художественным тактом и вкусом. Лучшие описания психологии человека, для которого сансара и нирвана, время и вечность суть одно, мы находим в литературе Махаяны и дзен-буддизма. Дальневосточный Буддизм более обстоятельно, чем, пожалуй, любая другая религия, учит, как обрести духовное Знание во всей его полноте и достичь вершин внутри мира и в мире, так же как и внутри души и в душе. Здесь мы можем отметить тот весьма значимый факт, что несравненные пейзажи, созданные живописцами Китая и Японии, были изначально произведениями религиозного искусства, вдохновленными Дао и дзен-буддизмом, в то время как в Европе, напротив, пейзажная живопись и поэзия «поклонения природе» были светскими искусствами, расцвет которых приходился на период упадка христианства и которые практически никогда не черпали вдохновение в христианских идеалах.