Хочу стать чудовищем (СИ) - "Все будет уруру" - Страница 8

***

Я невзлюбил завтраки. Для них приходилось подниматься ни свет ни заря, терпеть мучительные упражнения, а потом изображать аппетит. Хуже всего было, что Нир и Си давно выучили этикет и ели, как надо, а я постоянно ошибался — то клал локти на стол, то облизывал тарелку, то ел плод целиком, а так нельзя. И за всё я получал и наставления от Архи, и удивлённо-сочувственные взгляды брата с сестрой. От этого аппетит окончательно пропадал, становилось горько. Какая разница, как есть? Когда я лежал, о манерах никто не говорил!

К счастью, есть и не заставляли. Я, вздыхая, наливал укрепляющий чай без бодролиста — ведь детям вредно, и скучал.

Кто же знал, что есть утром что-то хуже прописей?

И с прописями придирались. Сиди ровно. Ноги не разбрасывай. Не ёрзай. Кисти не ломай.

Впрочем, с прописями было не так обидно, ведь с ними поправляли всех, а за завтраком только меня.

========== Часть 15. Бесконечные прописи ==========

В последнее время Арха стала нервной. Не то чтобы она раньше была спокойной, но теперь придирки сыпались из её поджатых губ почти непрерывно. Её эмоции чувствовались слабее обычного, и я подумал, что у неё, возможно, что-то не так с аватаром. Но легче от этого осознания не становилось. Зато мысль, что после обеда Арха уйдет, и этот кошмар кончится, неизменно грела душу, вселяла надежду, придавала сил.

Может, Ни придёт, если проснётся. Пока Си расчёсывает и заплетает, обниму Ни и представлю маму. Она приятная, тёплая и мягкая. Добрая и спокойная, как Нир. Спит постоянно, правда.

А сейчас я без особого вдохновения водил кистью по листку, стараясь не привлекать внимания. Руки после утренних упражнений ныли. Нир рядом почти спал. Голова была тяжёлой.

— Держи спину, Нир, — поправила Арха. — А то вырастешь сутулым, как дядюшка Гай.

Дядюшку Гая я не видел никогда. Знал, что это отец Юру, и что Нир видел его, когда ходил в город со стариком. А я был слаб, и меня не брали с собой. Но сутулым быть некрасиво, это и без дядюшек понятно.

— Инсирь, ты же хочешь стать прекрасной девой. Все прекрасные девы красиво пишут. Переделай, — Арха протянула сестре новый лист, хотя, на мой взгляд, у Си получалось лучше всех.

Я постарался вывести руны аккуратнее, чтобы не переделывать, но поставил кляксу, и тоже получил новый лист. Нир просто писал. И старался держать спину. Я чувствовал, как брат хотел сдаться и сбежать в свой любимый сад, но не давала Арха и совесть. Не мог же он оставить младших?

— Молодец, стараешься, Нир. Уже намного лучше, попробуй ещё.

И перед ним тоже лёг свежий лист.

Я выводил руну за руной, но рука уже устала и подрагивала.

— Локти на стол, — наставила Арха и надавила на плечи. — Расслабь.

Я покосился на Си, которой легко давалось сидеть изящно и не напрягаться при этом. А потом на Нира, который опять ссутулился и получил лёгкий шлепок по спине от Архи.

— Ну-ка встань и упражнения сделай.

От Нира повеяло настолько искренним счастьем, что я закатил глаза. Писать стало легче.

— Хорошо получилось, Си, — похвалила Арха. — Помой кисть и иди к Ниру.

— Но у меня не болит спина, Ари, — робко возразила Си.

— Ты вырастешь, и твоей спине придется поддерживать намного больший вес. Тренируйся сейчас, чтобы избежать проблем в будущем.

И Си нехотя присоединилась к Ниру. Я бы тоже хотел и даже выводил уже последнюю руну, но случайно сжал кисть. Она предательски хрустнула и все размазала. И почему их делают такими хрупкими?

Арха положила новый лист. Вскоре рядом сел писать и Нир, закончивший делать упражнения. И Си, теперь уже вышивать. Я знал — один аккуратный лист, и Арха отпустит. Но лист никак не получался. И я сидел и пытался снова и снова на пару с Ниром.

Справился! Я отложил кисть и осторожно-осторожно взял листочек. Знал — одно неверное движение, и бумага порвётся. А это значит, что придется начать заново. Но листочек не порвался, Арха посмотрела и осталась удовлетворённой. Я радостно промыл кисть, отложил её сохнуть и готовился было завалиться отдохнуть, но Арха не позволила:

— Теперь упражнения, Эйр.

Я вздохнул.

— Не вздыхай мне тут. У тебя энергетические каналы никакие, не будешь делать — останешься калекой.

Нир смотрел с завистью, тоже мечтал освободиться, дурачок. Ему-то не нужно пропускать пламя через руки, только спину укреплять.

— Дай отдохнуть, Арха, — взмолился я. — Я устал.

— Ари, — поправила меня Арха. — Ты не устал, ты перегружен. Тебе надо слить энергию, и тогда станет легче. После отдохнёшь.

Я нехотя обнял овечку с энергетическим сосудом внутри. Сквозь руки полилось пламя, и я, как обычно, уткнулся носом в игрушечный мех, чтобы никто не видел, как я плакал. Не девчонка же. Но так больно!

Арха гладила по плечу.

— Тебе станет лучше, Эйр. Ты же хочешь бегать, как Нир?

Я не хотел. Пламя жглось. Я страдал и плакал. Но что делать, если пока не наполнишь сосуд, полежать не отпустят?

— Никак плечевой узел не разработается, — запричитала Арха и больно нажала.

Руки взорвались болью. Я не выдержал и заорал.

— Покричи-покричи, — разрешила Арха. — Сейчас спазм сниму, легче пойдёт.

Наконец сосуд был наполнен, и злой на весь мир зарёванный я повалился на ковер, отпихнув ногой дурацкую овечку.

— Нир, опять сутулишься! — всплеснула руками Арха.

— Я почти дописал, — взмолился он.

— Допиши и ещё подход сделай.

Руки горели. Овечка раздражала. Наглый Кон залез сверху и неудобно упёрся лапами. Он явно ждал, что ему почешут голову. Я вздохнул. Ну что за жизнь? Осторожно поднял руку и зарылся в блестящий чёрный мех. Кон довольно замурчал. Раздражённые пальцы успокоила мягкая шёрстка, и я задремал.

========== Часть 16. Неблагодарный ==========

После обеда, как и обычно, стало хуже. Внутри распирало и жгло. Голова раскалывалась. Рядом давила тревогой Арха. На лоб лёг ледяной компресс, за руку взяли и стали массировать, тянуть энергию. Рука заболела, и я попытался вырвать её. Но Архе стало больно, и её боль отозвалась эхом в моей пылающей голове. Стошнило. Арха вытерла, но мучительный массаж рук продолжила, и из них вырвалось огромное багровое пламя.

Я хотел заорать, но дыхание перехватило от боли. А Арха всё продолжала и продолжала, и мука длилась бесконечно. Наконец Арха отпустила, обтёрла полыхающие руки ледяной тряпицей, и измученный я провалился в сон.

***

Кто-то схватил и поставил на ноги. Кто-то очень яркий, нетерпеливый. Я узнал отца и с ужасом приоткрыл глаза.

— Пойдём гулять, — распорядился он. — Ты уже должен ходить, а не лежать мешком.

Сил не было, руки ещё ныли после массажа, а колени подгибались. Но отец не послушал бы. Он всегда делал, что хотел, и если сталкивался с чьим-то сопротивлением, в нём пробуждался азарт и жажда сломить, переделать, поиздеваться. Так было и с котом, и с Ниром, и со стариком. Я не планировал пополнять ряды жертв и через силу шагнул.

Отец перемахнул через подоконник, но я так не мог. Попробовал подтянуться, но рухнул на ковёр. Боль отдалась в голове гулко, затошнило. Пришлось лезть по столу. Забраться, проползти, теперь на подоконник… Голова кружилась, и я сосредоточился, чтобы не упасть снова.

Получилось! Залез на подоконник, но не удержался и рухнул в сад.

Отец поймал за рубаху, и ворот больно впился в горло.

— Совсем никуда не годится. И это мой сын? Бесполезный, как твоя мать.

Я ощутил животный ужас и ненависть одновременно. Нельзя плакать. Мальчики так не поступают, а кто поступает, становится девочкой. Нужно быть таким, как отец. Отец бы… Разъярился, наверное.

— Я не девчонка, — возмутился я и пнул отца по ноге. — Отпусти, я споткнулся!

Я почувствовал, что отец доволен. А еще как меня швырнули в кусты. Ветки хрустнули и оцарапали. Выбрался всклоченный и злой, но на всякий случай плюнул в недружелюбный куст.

— Ненавижу!

— Так убери. Я пойду по делам, ты слишком долго возился.