Иов, или Осмеяние справедливости - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 27

• Предыдущая
• 27/93
• Следующая

— Дело не в том, во что я верю. Важен факт, что я не подпишу даже клочка бумажки, подтверждающего, что вы — американские граждане, пока мне не станет известно, кто вы такие. Могу ли я быть вам еще чем-то полезен?

(И как можно говорить «еще», если ты ничего не сделал?)

— Может быть, вы дадите нам совет?

— Может быть, но я не адвокат.

Я дал ему копию счета, которую нам выдали, и объяснил ее происхождение.

— Все ли тут в порядке и являются ли эти требования законными?

Он внимательно прочел бумагу.

— Безусловно, эти требования законны с точки зрения как местного законодательства, так и законодательства всей страны. Справедливы ли они? Разве вы не сказали, что вам спасли жизнь?

— Тут нет сомнения. Конечно, был шанс, что нас подберут какие-нибудь рыбаки, а не береговая охрана, но она обнаружила нас первой. Береговая охрана нас действительно нашла и действительно спасла.

— А разве ваша жизнь, разве ваши две жизни не стоят восьми тысяч песо? Моя, например, определенно стоит больше, уверяю вас.

— Не в этом дело, сэр. У нас нет денег. Ни единого цента. Все утонуло вместе с яхтой.

— Тогда пошлите за деньгами. Вы можете отправить телеграмму за счет консульства. Я готов помочь.

— Благодарю вас. Для этого нужно время. А пока не скажете ли вы, как я могу освободиться от такого долга? Мне говорили, что судья потребует от нас немедленной уплаты, и при этом наличными.

— Ну, все не так уж плохо. Верно то, что мексиканцы не признают банкротства в том виде, в котором это практикуется у нас. Они скорее придерживаются стародавних законов о долговой тюрьме. Правда, на практике они к такому наказанию прибегают редко, обычно просто грозят. Вместо этого суд обеспечит вас работой, которая позволит вам выплатить долг. Дон Клементе очень гуманный судья, он о вас позаботится.

Если оставить в стороне речь, исполненную цветистой чепухи и обращенную персонально к Маргрете, то на этом все и закончилось. Мы захватили с собой сержанта Роберто, который наслаждался гостеприимством горничной и блаженствовал на кухне, и отправились в суд.

Дон Клементе (судья Ибаньес) был очень мил, как и обещал нам дон Амброзио. Поскольку мы сразу же уведомили секретаря суда, что признаем долг, но не имеем средств для его оплаты, процесс над нами не состоялся. Нас просто посадили в полупустом зале и велели ждать, пока судья не покончит с делами, вынесенными на сегодняшнее слушание. Эти дела были рассмотрены очень быстро. Некоторые из них касались мелких нарушений порядка, наказуемых штрафами, другие — долгов, кое-что было перенесено на следующий день. Я понимал не все из того, что происходило, а на перешептывание судья смотрел не очень одобрительно, так что Маргрета не смогла объяснить мне всех подробностей процедуры. Но судья явно не принадлежал к числу «вешателей».

Наконец с делами покончили, по приказу секретаря суда мы присоединились к другим «нарушителям» — главным образом крестьянам, — которых судили за долги или оштрафовали. Все мы оказались стоящими на низком помосте лицом к лицу с группой мужчин. Маргрета поинтересовалась, что происходит, ей ответили: «La subasta».[42]

— Что это? — спросил я.

— Алек, я не знаю. Это слово мне незнакомо.

Дела остальных были улажены быстро. Я догадался, что все они тут уже не первый раз. После этого от группы людей, стоявших перед платформой, остался только один человек. Он расплылся в улыбке и заговорил со мной. Маргрета ему что-то ответила.

— Что он говорит? — спросил я.

— Он спрашивает, умеешь ли ты мыть посуду. Я ответила, что ты не знаешь испанского.

— Скажи ему, что я, разумеется, могу мыть посуду. Но мне бы хотелось работы потяжелее.

Через несколько минут наш долг был уплачен наличными секретарю суда, а мы поступили в распоряжение патрона, сеньора Хайме Гусмана. Он обязался платить Маргрете шестьдесят песо в день, а мне — тридцать плюс возможные чаевые. Судебные издержки составили еще две с половиной тысячи песо плюс плата за удостоверения, дающие право на работу, плюс марки плюс налог военного времени. Секретарь подсчитал нашу суммарную задолженность, а затем разделил ее на заработок. Она оказалась эквивалентной ста двадцати одному дню, или четырем месяцам, после чего наши обязательства по отношению к патрону прекращались. Если, конечно, мы ничего не будем тратить…

Секретарь объяснил нам, как пройти к заведению нашего патрона — Restaurante «Pancho Villa». Что касается самого патрона, то он уже отбыл в своей машине. Патроны ездят на машинах, пеоны — ходят пешком.

Иногда за мытьем грязных тарелок я забавлялся, высчитывая, какой высоты стопку тарелок я вымыл с тех пор, как начал работать на нашего патрона дона Хайме. Стопка из двадцати обычных для «Панчо Вилья» тарелок составляла около фута. Чашку с блюдцем или дна стакана я решил считать за одну тарелку, ибо их в стопку никак не уложишь. И так далее…

Высота большого маяка в Масатлане пятьсот пятнадцать футов, то есть он всего лишь на сорок футов ниже памятника Вашингтону. Я прекрасно помню тот день, когда закончил мыть первую стопку тарелок высотой с маяк. Я загодя сказал Маргрете, что скоро достигну своей цели и что это произойдет, вероятно, либо вечером в четверг, либо утром в пятницу.

Это случилось вечером в четверг. Я выскочил из подсобки, встал в дверях из кухни в обеденный зал, поймал взгляд Маргреты, поднял обе руки вверх и пожал их сам себе, как боксер.

Маргрета бросила принимать заказ у какой-то семьи и зааплодировала. Ей пришлось объяснить своим клиентам, что произошло, в результате через несколько минут она появилась на пороге подсобки и передала мне бумажку в десять песо — подарок от главы семейства. Я попросил поблагодарить его от моего имени и сказать, что только что заложил фундамент нового «маяка», который посвящаю ему и его семье.

В свою очередь сеньора Валера прислала мужа — дона Хайме — выяснить, почему Маргрета теряет время и разыгрывает спектакли вместо того, чтобы все свое внимание уделять работе… В результате чего дон Хайме захотел узнать, сколько я получил на чай, — и подарил мне еще столько же.

У сеньоры не было причин жаловаться — Маргрета считалась не только ее лучшей официанткой, но и единственной, говорившей на нескольких языках. В тот день, когда мы начали работать на сеньора и сеньору Валера, в кафе пригласили маляра, пишущего вывески, который получил задание написать броское объявление: «Английский говорить тут» — после чего Маргрета стала не только обслуживать англоязычных гостей, но и подготавливала меню на этом языке (цены в котором были на сорок процентов выше, чем в меню на испанском языке).

Дон Хайме оказался неплохим хозяином. Он отличался добродушием и в целом справедливо относился к слугам. После того как мы проработали около месяца, он рассказал мне, что не взял бы на себя мой долг, если бы не судья, который не разрешил продавать мой контракт отдельно от контракта Маргреты, так как мы супружеская пара, (Иначе я оказался бы батраком на плантациях и виделся бы с женой чрезвычайно редко — так сказал мне дон Амброзио. Да, дон Клементе был добрым судьей.) Я ответил, что счастлив, что тоже попал в договор, однако, решив нанять Маргрету, дон Хайме просто продемонстрировал свою дальновидность.

Дон Хайме согласился со мной. Оказывается, он уже несколько недель посещал по средам аукцион пеонов в поисках женщины или девушки, говорящей на двух языках, которую можно было бы быстро обучить профессии официантки, и выкупил меня ради Маргреты. Но теперь он хотел сказать, что нисколько не жалеет об этом, так как еще никогда не видел столь чистой подсобки, столь безукоризненно вымытых тарелок и такого блестящего серебра.

• Предыдущая
• 27/93
• Следующая