Радость моих серых дней (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна - Страница 28

Закусываю губу, чтобы не расплакаться прямо в зале. От воспоминаний горьких, что не вовремя нахлынули. Нельзя мне думать о нём. Нельзя вспоминать. Никогда мы больше не встретимся. А если столкнёт судьба — быть беде. Он всегда свои обещания держал. И это сдержит.

— Пошевеливайся побыстрее! — кричит на меня женщина. — Понаберут по объявлению! Только и знаете, что ноги перед кавказом раздвигать! Ходишь тут теперь, пузом своим мешаешься под ногами.

— Лидия, — слышится недовольный голос, — разве допустимо так грубо разговаривать с беременной женщиной?

— Добрый день, — лебезит она. — Простите, сил нет, сорвалась. Понаедут и думают, что в этом бешеном ритме с ними цацкаться кто-то будет.

Я заканчиваю собирать осколки и вытирать брызги. Встать пытаюсь. Под локоть меня обхватывает сильная мужская рука. Подняться помогает.

Поворачиваюсь, чтобы поблагодарить, но слова застревают глубоко внутри меня.

— Севиндж?

Смотрит на меня. Изучает. Внимательный взгляд подмечает всё. Детали мелкие. И совсем не мелкие тоже. Выбившиеся из-под платка светлые пряди лезут в лицо, но руки заняты. Сдуваю их в сторону. Тяжело дышу. Смотрю на мужчину. А вижу — лишь прошлое болезненное перед глазами.

— Здравствуйте, Виктор, — заставляю себя произнести.

— Здравствуй, Севиндж.

— Вы знакомы? — удивляется дама.

— Да, Лидия, — прищуривается Виктор. — Знакомы. И, к сожалению, переговоры не состоятся. Боюсь, что наша компания не может продолжать сотрудничество.

— Как же так? Из-за этой… девки?

— До свидания, Лидия. — отрезает он сухо и обращает всё внимание на меня.

Мы отходим в сторону подсобных помещений. Я отхожу. А он — за мной шествует.

— Как ты, Севиндж? — спрашивает, вглядываясь в моё лицо.

— Всё в порядке, — отвечаю.

— А это…

— Это мой ребёнок, — перебиваю. — Мой.

Не сдерживаюсь. Слёзы сбегают по лицу и впитываются в платок на шее.

— Пожалуйста, — шепчу я. — Не говорите… ему!

Не могу найти сил даже имя произнести.

— Это ребёнок Тихона? — хватает меня за руку его друг.

— Глупости-то не спрашивайте, — бросаю с вызовом. — У меня никого не было, кроме него. И не будет. Но ему нельзя знать. Пожалуйста. Он же ненавидит меня. Он и ребёнка возненавидит. Пожалуйста. Я сама. Справлюсь. Он никогда ничего не узнает. Я сдержу слово, не буду искать встреч. И словом не обмолвлюсь. Никогда. Никогда не поеду искать его. Обещаю.

Он слушает мою бессвязную речь, гладит по плечу. Успокоить пытается. Но мне нужно только одно: чтобы он пообещал, что никогда не расскажет Тихону о нашей встрече.

— Зачем его искать, если он и так в этом городе? Живёт, работает. Вернулся летом, как и планировал.

Я замираю. О планах я знала. Забыла. Заставила разум выкинуть ненужную информацию.

— Пожалуйста, — умоляю. — Ему нельзя знать, что я здесь.

Но мужчина словно не слышит меня.

— Ты здесь работаешь? — спрашивает.

— Да, каждый день, и живу у хозяев кафе. Мне… негде больше. Я не могу вернуться домой. И мне некуда пойти. Поэтому, пожалуйста, ради Бога, прошу, пообещайте, что не скажете Тихону, что видели меня. Мне негде… прятаться. Ребёнок скоро родится, и я попытаюсь накопить денег и уехать из Москвы.

— Он не враг тебе, — вздыхает. — А ты не враг ему. Он никогда не причинит тебе зла. Тем более теперь.

— Я не хочу проверять, — настаиваю. — Он ясно дал понять, что не желает никогда более видеть меня и чем закончится встреча в противном случае. Вы должны пообещать мне, что он не узнает!

Он смотрит на меня и усмехается. Протягивает визитку.

— Если будет нужна любая помощь, любые деньги, звони. В любое время суток.

— Хорошо, — принимаю, зная, что никогда не воспользуюсь.

Он раскрывает портмоне и протягивает мне пачку купюр.

— Извини, наличных больше нет. Всё, что есть.

— Я не могу взять деньги.

— Не глупи. Можешь считать, это чаевые, что за этой истеричкой убрала. Но это тебе. И это не обсуждается.

— Я не могу.

— Севиндж, — наклоняется он. — Это на ребёнка. Если ты просишь меня скрывать такое от Тихона, то не отказывайся от моей помощи. Позволь тебе помочь.

— Хорошо, — выдыхаю я и позволяю ему вставить деньги в мою ладонь.

— Нужно придумать, что с тобой делать, — он смотрит по сторонам и на мой живот. — Придумаем. А сейчас мне нужно идти. До свидания, Севиндж.

— До свидания, Виктор. Спасибо.

Он усмехается мне в ответ, и я знаю, что совсем скоро сюда придёт Тихон. И я знаю, что мне некуда бежать. И в глубине души я знаю, что не хочу. Устала.

Он.

Стараюсь сдержать злость и не могу. Отчитываю сотрудников за косяк. Нехилый такой. На пару миллионов убытков.

Пытаюсь понять, как вышло, что они упустили утечку средств на чужой счёт. Минуя поставщика. Пытаюсь, правда. Но не в том состоянии душевном. Понятливым не скоро смогу стать. И срываюсь на крик и ругань.

Витюша лишь хмурится. Когда все покидают кабинет, бросает на меня взгляд. Недовольный. Презрительный.

— Долго ещё себя мучить собираешься?

Отмахиваюсь от его слов, как от мухи назойливой. Надоедливой. Знаю, что сказать хочет, но слышать не хочу. Не могу. Полгода одно и то же.

— Тихон, — словно решив какую-то сложную задачу в голове, бросает друг. — Я Севиндж видел.

Замираю. Заткнись. Просто закрой рот и замолчи! Но он не собирается:

— Она в Москве.

Заткнись. Я хочу наорать на него. Выставить вон.

— Я встретил её в Тимирязевском парке.

Мне плевать. Просто заткнись.

— Она полы моет в шашлычной.

Мне всё равно. Не терзай мою душу, рыжий дьявол.

— Она беременна, Тихон, — ещё тише говорит Витюша и добавляет, словно я кретин: — От тебя.

Поднимаю тяжёлый взгляд от стола и ищу хоть один долбанный намёк, что это всё мне привиделось. Послышалось. Почудилось. Разыгралось в моём воображении воспалённом. Но нет. Рыжий дьявол сверлит меня глазами. Насквозь.

Чувствую, как сердце моё сжимается от боли.

— Повтори! — всё-таки кричу на него.

— Севиндж беременна от тебя.

— Ты что — идиот? В какой шашлычной, твою мать?

Он протягивает мне прямоугольный пластик. Визитка. Адрес врезается в мою память. Отпечатывается намертво. И я срываюсь с места.

Стартую, не успев закрыть дверцу.

***

Влетаю в помещение и ищу глазами девушку. Нахожу и наконец выдыхаю. Делаю глубокий вдох. Словно полгода не дышал. Лёгкие горят от кислорода. Выдыхаю. Пока не осматриваю полностью. С головы до ног. Мрачнею от этой картины. Сердце кровью обливается. Ненависть к себе внутри плещется. Обдаёт желчью горькой.

Она стоит в тёмном закутке, прислонившись к стене. Хрупкая. Тонкая. Лишь округлившиеся груди да огромный живот торчат вперёд. Её руки ещё тоньше. Совсем не такие, как я запомнил. Ноги тоже.

Она не видит меня. Пока нет. Смотрит устало на живот. Гладит ладонями. Поднимает взгляд, словно почувствовав, что за ней наблюдают. Лицо искажается болью. Бледная. Под глазами пролегли тёмные круги. Кривит губы и отворачивается.

Преодолеваю расстояние между нами за считанные секунды и бросаю:

— Ты! За мной!

Смотрит беспомощно. К ней подходит официант. Молодой кавказец.

— Всё в порядке?

— В порядке, — отвечаю я не глядя. И тут же к ней обращаюсь: — Вещи твои где?

— Я не пойду с вами, — говорит она. — Мой рабочий день не закончен.

— Где её вещи? — спрашиваю у официанта.

Он — умный малый. Видит, что я не намерен шутки шутить. Чувствует опасность. Молча открывает каморку и кивает.

Хватаю вещи, беру её за руку и иду на улицу. Волоку её за собой.

— Стойте, — говорит она, но я иду молча.

Много хочу ей сказать. Но сначала нужно успокоиться.

— Тихон, — я вздрагиваю от звучания своего имени на её губах. — Я не могу так быстро. Ребёнок…