Не родной, не чужой - Каретникова Ксения - Страница 1

Два месяца назад…

Я смотрела на него, так до конца и не веря в то, что вижу. Вот он лежит, такой очаровательный, такой маленький, такой беззащитный. Крохотные ручки тянутся ко мне, а глазки внимательно смотрят… Чудо. Мое. А я с таким презрением к себе вспоминаю, что было полтора месяца назад…

Первые несколько часов после его появления на свет я его тихо ненавидела. Потом начала жалеть, и малыша, и себя. А потом до меня дошло – он единственный близкий человек, который у меня теперь есть. Тоска и одиночество заставляли меня приходить к нему в больницу. Сначала я просто стояла у холодного стекла и смотрела на малютку в кювезе. Через пару дней я вошла в палату и просидела рядом, не отводя изучающего взгляда. А ещё через несколько дней врач разрешил мне к нему прикоснуться. Я водила пальчиком по его маленькому телу, чувствую нежную кожу и тепло. Когда я коснулась его ручки, ребенок схватил мой мизинец своими маленькими пальчиками и сжал. В ту секунду меня обдало жаром и я поняла, что нужна ему. А ещё и он мне нужен, даже, пожалуй, больше, чем я ему. Нет, я не заставила себя его полюбить. Я и сама не заметила, как это произошло. Любовь не с первого взгляда, зато на всю жизнь.

Я столько плакала за последнее время, страшно вспомнить. И сейчас готова, но уже от счастья. Даже усталость после бессонной ночи меня не беспокоила. Нет, мне достался на удивление спокойный ребенок, эту первую нашу ночь практически проспал, я сама виновата. Просыпалась ночью раз десять. Вскакивала со своей кровати и подходила к детской. Прислушивалась к тому, как он дышит… И так боялась не услышать дыхания. У него были проблемы с лёгкими. Врач сказал, что сейчас все в порядке. Но страх не отпускает.

А ещё я боялась, что он заплачет, что его будет что-то беспокоить, а я не услышу. Материнский инстинкт так и называется, потому что он – материнский. А я, хоть и старательно выполняю функции мамы, но, увы, я не та, которая дала ему жизнь. Да и я не претендую на это звание. Не буду врать ребенку, скажу правду. Что его мама его любит и не хотела его оставлять…

Вытерев щеку от одинокой слезы, я достала ребенка из колыбели и взяла на руки. Сев в кресло, я прижала малютку к себе, тотчас наполняясь теплом и отдавая свое. Поглаживая его курносый носик, я пыталась унять накатывающую тревогу. Я, оказывается, столько всего боюсь. А ведь в свое время я много чего про детей прочитала: и книги, и статьи в журналах, и чаты на форумах. И врач мне все рассказал, все объяснил и даже дал номер своего телефона, чтобы я могла звонить по любым вопросам. Я ещё с усмешкой подумала: зачем, если я и так все знаю? Но стоило мне впервые взять ребенка на руки – все, паника! И все, что я когда-либо читала, напрочь улетучилось из памяти. Помню, как, забирая вчера малыша из больницы, я медленно шла до машины, крепко держа ребенка и безумно боясь его уронить. Ещё и первый снег выпал, покрыв ставшую невидимой корку льда. А я, дура, на каблуках! Но все прошло хорошо. Пока я не осталась с ним один на один в пустой и большой квартире.

Нет, я все подготовила к появлению малыша, даже небольшой ремонт успела сделать. Превратила одну из спален в детскую. Меня же проверяли, чтобы все было для ребенка: и условия, и обстановка, и мое здоровье, и финансовая стабильность. Так что пришлось взять себя в руки, оставить прошлое в прошлом и заняться своей жизнью, чтобы мне позволили забрать ребенка… И стоит сказать за это спасибо. Кроха, которого я держу сейчас на руках, стал смыслом, ради которого я готова на многое и должна жить дальше…

Снег кружился белоснежными хлопьями и невесомо ложился на землю, образуя пушистые сугробы. Я медленно шла по парку, проваливаясь в снег каблуками, ругая себя за это, но продолжала катить впереди себя коляску. Тяжело, неудобно. Но Артемке нужен свежий воздух, и каждый день в одно и то же время, невзирая на погоду, я выхожу с ним на прогулку.

Пока я шла, любуясь февралем, мне изредка встречались случайные прохожие, торопящиеся в это вечернее время домой через парк. В нем же самом никто не гулял: ни мамы с колясками, ни дети с совочками, ни даже собачники с питомцами на поводках. Сделав пару кругов по аллеям, я дошла до скамейки, что стояла почти в самом начале парка, и огляделась. Поблизости ни души, и тогда я поставила коляску у одного края скамейки, сама же аккуратно присела на другой и достала из сумки сигареты. Закурила, стараясь выпускать дым в противоположную сторону от коляски, при этом не отводя от нее взгляда. Да, я опять курю. Да, это вредно. Привычка вернулась ещё год назад, и она позволяла мне хоть немного расслабиться.

Артем по-прежнему оставался спокойным ребенком. Его капризы были редкими и, как правило, по делу. Ребенок не болезненный, врачи уверяют, что он крепок и здоров, ничем особо не отличается по развитию от обычного ребенка. Но даже на здорового малыша уходит много денег. А я не собиралась экономить. Смеси, одежда, подгузники и прочие средства гигиены – у моего мальчика все должно быть только самое лучшее. Поэтому я решила расширять свой маленький бизнес, а Артемке наняла няню. Первую половину дня она проводила с ребенком, пока я работала. Зато вторую половину я целиком и полностью посвящала мальчику. И вечерние прогулки туда обязательно включались.

– Ай-яй-яй, курение в общественном месте, – услышала я вдруг и начала поднимать голову, чтобы посмотреть на неожиданного собеседника. И первым, что я увидела, была форма, полицейская.

– Здесь нет запрещающего знака, – выдала я, даже немного злобно. И только после этого подняла взгляд на лицо представителя правоохранительных органов. И оно не выглядело грозно, даже наоборот, на нем красовалась широкая и вполне добрая улыбка, которая начинала мне всё больше и больше казаться знакомой.

– Добрый вечер, гражданочка Черных, – продолжая улыбаться, произнес он и демонстративно приставил ко лбу ребро ладони, отдавая тем самым честь. – Неужели не узнала?

Мне потребовалось ещё несколько секунд, после которых я все-таки его узнала и радостно произнесла:

– Сашка?

Он довольно закивал, а я, швырнув сигарету в урну, заметенную доверху снегом, резко вскочила с места и бросилась на парня с объятиями.

– Какой стал, изменился, возмужал, – удерживая Сашку за плечи, я немного отстранилась и внимательно на него посмотрела: высокий, широкоплечий. Слегка пухлые губы, прямой нос, выразительные глаза и шрам на щеке, уже едва заметный, который и раньше парня ничуть не портил. Черты лица стали чуть грубее, но он по-прежнему оставался милым, каким я его и запомнила. Я задумалась на секунду, прикидывая, сколько сейчас Саше лет. Когда мы в последний раз виделись, три года назад, мне было двадцать шесть, он младше меня на 5 лет, значит, сейчас ему где-то двадцать четыре года. Прекратив рассматривать юношу в форме, я покосилась на его погоны и подметила: – Капитан уже, надо же.

– Да, растем, развиваемся, – опять улыбнулся он, а затем произнес: – А ты совсем не изменилась. Все такая же красавица.

– Да ладно тебе, – отмахнулась я. Здесь из коляски послышался плач, и я сразу поспешила к Артемке. Начала покачивать коляску, склоняясь над ребенком. Он почти сразу успокоился.

– Тебя наконец можно поздравить? – поинтересовался Сашка, подходя к нам и кивая на коляску.

– Можно, но не совсем меня, – Саша удивлённо приподнял брови, а я, не собираясь скрывать от него правды, пояснила: – Это Луизкин сын.

– Луизкин? – продолжил он удивляться. – А она сама где? Небось, скинула на тебя ребенка и убежала тусить?

– Луиза умерла, – тихо ответила я.

Повисла пауза. Недолгая, но такая томящая. Сашки не было на Луизкиных похоронах, я тогда вспомнила о нем, но не дозвонилась. А потом больше не звонила. И не вспоминала.

– Прости, я не знал, – я видела, что ему неловко и неудобно. – Как давно?