Мы не твои (СИ) - Блио Элен - Страница 12

Мы заезжаем в ванную, слышу, как она возится у раковины, включает воду. Потом чувствую ее руки — она накрывает мою грудь полотенцем.

— Это чтобы не испачкать одежду случайно. У меня все готово. Вы… готовы?

— Ты когда-нибудь брила кого-нибудь.

Воробушек вздыхает — это значит «нет»?

— Ладно, главное горло мне не перережь!

— Ничего не могу обещать. Расслабьтесь, Ильяс Александрович. И… получайте удовольствие.

Она серьезно?

У нее ручки дрожат. Пальчики. Чувствую и… сам тоже дрожу непонятно почему.

Не хочу этого. Не хочу чувствовать. Почему-то огромный горячий ком наливается в груди, окутывает тело. Сердце колотится.

Что со мной происходит? И что я творю?

Мне надо серьезно поговорить с братом. Без шуток!

Мне надо заставить его… нет… просить… умолять!

Умолять отправить эту девочку обратно в клинику. Пусть работает там. Пусть живет в другом доме. Я готов даже квартиру свою ей отдать, пусть там живет! Пусть!

Прикосновение холодного лезвия к коже. Опасно дрожат ее пальцы. Я стараюсь замереть, не дышать. Помочь ей.

Лезвие скользит по щетине. Чувствую резкий укол, короткий вскрик Воробушка.

— Ой… прости… я случайно, я…

— Кровь вытри. И успокойся. Не хочу перед невестой ходить весь в пластырях.

— Перед… кем?

— Я же сказал, что придет девушка? — сам не знаю, зачем продолжаю обманывать.

— Да, я помню. Хорошо, буду аккуратнее. — и дальше ведет лезвием.

Нежно, осторожно.

Чёрт. Зачем я придумал себе эту пытку? Находиться рядом с ней невозможно! И этот запах.

— Ты опять этими духами пользуешься? Я же сказал, что они воняют как средство для мытья посуды?

— А мне нравятся.

— А мне нет. Ты сама говорила, что стараешься ничем не пахнуть, чтобы пациентов не раздражать? Что ж мне-то так повезло?

— Вы не пациент.

— А кто?

— Капризный мажор. Вот кто. Закройте рот и не мешайте. А то я вас всего изрежу.

Хочу возразить, но…она берет и закрывает мне рот ладошкой? Серьезно?

И… почему это так приятно?

Зажмуриваю больные глаза. Я не должен получать этот подарок, это удовольствие. Не должен.

Но отказаться от этого сейчас просто нет сил. И я терплю. Позволяю себе эту вольность. Терпеть не боль, а…радость.

От каждого прикосновения подушечек ее пальцев по всему телу растекаются волны тепла. И какого-то искрящегося блаженства. Словно пузырьки волшебной шипучки, которую я так любил в детстве.

Расслабляю губы, осторожно прикасаясь ими к той ладошке, которая закрывает мой рот. Целую. Слышу ее учащенное дыхание. Ласкаю, щекочу языком чуть грубоватую кожу ее ладони.

— Не отвлекай меня. Правда ведь порежу.

— Режь… — отвечаю чуть слышно. Она снова «ойкает», и я опять чувствую укол.

— Прости… больно?

— Больно. Поцелуешь? Пройдет…

— Поцеловать? Хм… — это ее легкое «хм» заставляет меня ухмыльнуться. — Это очень опасно, ты в курсе?

Опасно, да. Как раз это я очень хорошо понимаю. Опасно для одного маленького Воробушка!

— Интересно, почему?

— Потому что при поцелуе партнеры передают друг другу около восьмидесяти миллионов бактерий.

— Да? Как страшно. — ухмыляюсь, потому что на самом деле совсем не боюсь. — я бы обменялся сейчас микробами.

— Нет уж. Вдруг окажется, что у меня слюна ядовитая? Еще умрете от заражения крови.

— А если у меня? Если ты умрешь?

— Ну, я-то вам не предлагаю меня целовать?

— А ты предложи?

Что я делаю? Почему-то шум в ушах стоит. Кровь бежит по венам с какой-то дикой скоростью. Давно не чувствовал себя таким… живым.

Вот только… надо ли мне это?

Я же ведь сам, сознательно выключил себя из жизни? Я ведь сам решил, что буду нести эту ношу? Это моя судьба, та, которая предопределена мне? Если верить священным книгам, не я ее выбрал, правильно?

— Ты закончила?

— Еще чуть-чуть осталось, потерпи… те…

— Давай раз и навсегда закончим с этим. Ты обращаешься ко мне на «ты» и все.

— Нет. Извините. Я лучше буду на «вы». И все.

Воробушек вытирает мои щеки мягким, чуть влажным полотенцем.

— Надеюсь, ваша невеста будет довольна.

— Какая не?… — вот же, сам придумал и сам забыл.

Провожу по щеке пальцами. Выбрито гладко, а вот шрамы… Шрамы теперь во всей красе. Интересно, насколько они отвратительны?

Впрочем, какая мне разница? Плевать мне на внешность. Да и на гладкость щек плевать.

Надежда подносит к моему лицу что-то, кожу щиплет.

— Ты что делаешь?

— Это не я. Антисептик.

— А, ясно, вместо поцелуя и миллиона бактерий?

— Восьмидесяти миллионов.

— Я предпочел бы бактерии…

Снова застаю ее врасплох, когда она наклоняется, прижимая ватку с очередной порцией антисептика.

Нравится мне эта игра. Пусть я слепой инвалид, прикованный к коляске, но руки у меня все еще сильные, и притянуть девчонку на колени труда не составляет. На этот раз мы оба сухие. По крайней мере одежда.

Воробушек «ойкает», дышит отрывисто, судорожно. Но… не вырывается.

Странно. Придумала что-то еще? Плеснет мне в лицо своим лекарством? Укусит?

— Надя, напоминаю, что я незрячий, и у меня пол тела не двигается.

— Это не дает вам права меня хватать. Я пожалуюсь Тамерлану.

— Жалуйся.

Правда, пусть нажалуется. Я тоже нажалуюсь. Может тогда меня избавят от этой пытки, постоянно ощущать присутствие этой малышки? Все время думать о… О ней. О ее аромате. О ее нежных пальцах. И губах…

— Не надо, Ильяс.

Молчи уже женщина! Не надо… Было бы не надо, не сидела бы у меня на коленях тихо, как мышка… и не дрожала бы так. И… и не пахла бы так остро.

Прижимаюсь к ее губам, очень надеясь, что она меня не укусит.

Чего я точно не ожидаю, что она будет так целовать в ответ…

А потом оттолкнет и убежит.

И пропадет куда-то…

— Где ты была?

Не думала, что он встретит меня так. Слышал же, что я вошла, и даже не повернулся!

Ладно, в этом весь Ильяс. Такой вот.

— И вам добрый день, Ильяс Александрович.

— В каком месте он добрый, скажи?

— В разных.

Для меня день на самом деле добрый. Я вернулась. Я снова тут. Я вижу его.

Такого колючего, ершистого. Он точно похож на волчонка. Сидит насупившись, взъерошенный, словно шерсть дыбом, и еще когда он злится, у него так смешно губа подрагивает, что виден клык.

Пытаюсь сдержать улыбку, мне кажется, он чувствует мои эмоции.

— Что?

— Что «что», Ильяс Александрович?

— Насмотрелась?

Если бы! Конечно нет…

— Если насмотрелась можешь идти. Не задерживаю.

— Я вам подарок привезла.

Молчит. Я тоже молчу. В комнате тихо-тихо. Я знаю, что Ильяс любит тишину, и терпеть не может тиканье часов.

— И что? Покажешь мне его? Ах да, я же слепой! На фига мне его показывать.

Злится. Странно, неужели что-то нехорошее произошло за то время пока меня не было? Я вроде не так долго отсутствовала?

— Где же ты болталась три недели, сиделка? Брат тебе, небось, еще и все деньги выплатил? Или все-таки урезал зарплату?

Я привыкла к его грубости, уже не обращаю внимания. Хотя все равно очень обидно.

Особенно после того поцелуя. Он целовал меня так… жадно, так… по-настоящему. Это было необыкновенно! Кровь пузырьками струилась по венам, по коже мурашки бежали, и такое приятное тепло разливалось…Голова кружилась от… от счастья. Да, именно так. От счастья.

Наверное, это ужасно, но я была очень счастлива, когда Ильяс меня целовал.

— Что ты молчишь? — он говорит сквозь зубы, недовольно, зло. А я не понимаю, какая муха его укусила?

И вообще, стоит ли ему отвечать?

— Мне сказали, что с вами теперь нужно гулять обязательно два раза. Сейчас я вам помогу собраться, пойдем на улицу.

— Я сам в состоянии собраться.

— Тогда мне вас ждать у выхода?

— Да. Выйди. И дверь закрой.

Выхожу, как он просил, дверь прикрываю, вижу, что Ильяс поехал в ванную.