Распутин наш (СИ) - Васильев Сергей Александрович - Страница 35

Замочный отступает полшага назад. Кокор на рычагах-параллелограммах поднимается к каморе, совмещая с казёнником тускло отблёскивающий латунью боеприпас. Заряжающий, словно фехтовальщик, делает левой ногой выпад к тому месту, где только что стоял замочный. Прибойничный прикладывает клоц ко дну снаряда и сильным толчком вгоняет его вглубь.

– Есть снаряд!

Заряжающий подтягивает правую ногу и замирает у разверстого замка.

– Заряд!

Куцый стакан гильзы с лязгом вгоняется в чрево орудия.

– Есть заряд!

– Замок!

Замочный закрывает замок и, вскинув правую руку, кричит:

– Готов!!!

В бешеном темпе наводчики крутят маховики грубой наводки. Мортира задирает “голову”, словно волк, воющий на Луну.

Из блиндажа высовывается непокрытая голова Серёги фон дер Лауница. В руке зажата трубка полевого телефона. Из бывшего штаба первого батальона 49-го полка ландвера артиллерийский корректировщик передаёт поправки, губительные для огрызающихся шверпунктов второй линии немецкой обороны.

– Два дальше, три вправо!

– Поправки принял! – перекрикивает канонаду Зуев. Земля под ногами подрагивает. В трех верстах от мортир, над позициями 427-го пехотного полка Германии разверзлось жерло вулкана. Это все 150 тяжелых орудий 12-й армии одновременно начинают артподготовку. Садят по узенькой полоске в полверсты на две. Такую плотность огня трудно себе представить и почти невозможно пережить. Шестая, самая неопытная, необстрелянная бригада, скоро пойдёт в атаку на этом участке в полной тишине, при отсутствии огневого противодействия. Там, где час назад были немецкие позиции, в полуразрушенных блиндажах и блокгаузах стрелки обнаружат полностью седых, неистово хохочущих сатанинским смехом, чудом уцелевших пехотинцев противника. Линия обороны будет прорвана с нулевыми потерями.

Командарм-12 Радко Дмитриев, прибыв к месту прорыва вместе с начальником штаба бригады, будет креститься, шептать молитву, а уходя, произнесёт загадочную фразу: “Теперь я понимаю, что он имел ввиду, рассказывая про наложение взрывных волн…”

Но это всё будет позже, а пока наводчик довернул “барашка” вертикальной наводки и вскричал, как оглашенный:

– Фоярберайт (К стрельбе готов)!

– Пли!

Распутин, упёршись спиной в распорку передка, а ногой – в боковую грядку саней-розвальней, с удивлением разглядывал папаху, свалившуюся с головы во время переезда из разгромленного батальонного штаба к немецким мортирам, обнаружив в верхней части маленькую дырочку. “Удивительно, даже выстрела и свиста не слышал! Думал, что на кочке тряхнуло… Однако, мир полон неожиданностей. Казалось – всё предусмотрел, а тут шальная пуля – и “game over”. Что бы тогда делал отряд, захватив мортирную батарею? Подорвал и пошел дальше, и немцев при штурме покрошил в капусту. А так двойная польза – и жизни сохранили, и к делу приспособили. А требовалось-то всего ничего – спуститься в блиндаж, насупиться и предложить на выбор добровольную помощь или немедленную казнь. После показательного расстрела командира батареи в решимость "гауптмана" поверили, отказников не было. А ведь мог и не доехать. Вот так свистнет между глаз, и поминай, как звали.

Вдумчивый читатель назовет множество героев, рискующих жизнью под свинцовым ливнем, не покидающих поле боя даже ранеными, не считая, сколько таких же храбрых и решительных полегло, не дойдя до соприкосновения с врагом, не успев сделать вообще ничего в своей воинской жизни. Шальная пуля, шальной снаряд… На одного героя приходится 999 зряшно, бестолково сгинувших. Сегодня Григорий спас… Нет, даже не стоит считать, сколько душ… Остались в живых Фриц Нойман с его взводом и большая часть фрицевского батальона. На участке их обороны без единого выстрела просочился второй полк 3-ей сибирской дивизии. Соседний батальон ландштурма, обнаружив неприятеля в тылу и на левом фланге, без боя покинул позиции. Немецкая оборона по правому берегу Аа оказалась вскрыта на ширину в пять вёрст. Но на этом душеспасение закончилось. Вторую линию обороны у Калнциемса десанту пришлось прогрызать пушками канонерок. Позиции левофлангового 427-го пехотного полка, попавшего в полное окружение, но отказавшегося сдаться, усилиями тяжелой артиллерии 12-й армии превратились в лунный пейзаж.

Немецкие потери под сосредоточенным огнем крупного калибра были страшны, и предотвратить их не представлялось возможным. Зато оба берега Аа оказались полностью освобождены от неприятеля. В прорыв, догоняя речной десант, рванула 4-я отдельная кавалерийская бригада – 20-й драгунский Финляндский полк и полк офицерской кавалерийской школы, имевшие особую задачу – приведение к молчанию немецких гаубичных батарей. Тяжеловесные пятитонные пушки могли находиться и снабжаться только вблизи хороших дорог, способных держать этот немаленький вес. Таковых в болотистой местности совсем немного. Растекаясь по ним, эскадроны бригады шли на звук канонады, и тяжелая артиллерия немецкой армии, находящаяся в собственном тылу, умолкала батарея за батареей. Каждое подавленное орудие сокращало потери наступающей армии и снижало дух обороняющейся. Это правило работало и в обратную сторону. Любая активная точка сопротивления, сбивающая темп наступления, снижает воинский дух атакующих войск. Поэтому Радко Дмитриев, прислушавшись к Распутину, счел его доводы убедительными, приказав обходить очаги упорного сопротивления, оставляя рядом с ними небольшие заслоны.

Гладко было на бумаге… В реальности ротные и батальонные командиры, почувствовав вкус победы и желая снискать лавры героев с прицелом на награды и чины, бульдогами вгрызались в шверпункты, гоняя солдат в лобовые атаки и строча боевые донесения о превозмогании активной обороны противника. Полугород-полудеревня Калнциемс с большим количеством добротных каменных строений, где были расквартированы штабы 427-го, 261-го пехотных полков и 49-го ландверного, идеально подходил для организации местной “битвы на Сомме”. Оттеснённые от реки убийственным огнем корабельной артиллерии, комендантские роты немцев засели в версте от берега в прочных каменных фольварках и патронов не жалели. В присутствии непосредственного начальства отступать им было некуда, не покидала надежда на подход резервов. Этих окруженцев правильно было бы обойти, ликвидировав линии связи и оставив речной заслон с пушками и пулеметами. Но стратегическая целесообразность вошла в непримиримые противоречия с амбициями взводных и ротных офицеров, останавливающих перевозящие их бронекатера и азартно ввязывающихся в перестрелки с целью лично захватить вражеское полковое знамя вместе с каким-нибудь полковником. Военные действия в застройке тактически сложны и кровопролитны. Десант вяз в уличных боях, как муха – в сахарном сиропе.

Отряд особой важности ничем не отличался от других подразделений русской армии, честолюбия и амбиций у его офицеров хватило бы на три полноценных батальона. Поэтому, вместо выполнения приказа следовать к Митаве, отряд блокировал одну из мыз, определив присутствие вражеского начальства по им одним понятным признакам, и активно перестреливался с защитниками, безголово тратя боезапас и время – самый дорогой ресурс в любом сражении.

Распутин наткнулся на этих “махновцев” совершенно случайно. Уставшая коняшка узнала своих сородичей, заржала и понеслась к одиноко стоящему отрядному обозу. Через пять минут Григорий лежал за исполинским валуном рядом с воодушевленным поручиком Грибелем.

– Виктор Фёдорович, – попытался воззвать он к совести “охотника за привидениями”, – как долго вы собираетесь упражняться в стрелковом деле и когда продолжите движение в соответствии с предписанием?

– Доктор, – поручик яростно набивал магазин маузера, стараясь не поднимать на Распутина глаза, – это дело чести. Меня не поймут, если я сейчас дам команду отступить.

– Но Виктор Фёдорович!

– Доктор! – жестко произнес Грибель, и Григорий понял, что нашла коса на камень.

Выглянув из-за валуна, оценив диспозицию, Распутин тяжело вздохнул. Скрытно подобраться к этому каменному зданию, стоящему на небольшой горке, не было никакой возможности. Скоро рассветёт, метель уляжется, и защитники через узкие окна-бойницы перещелкают, как куропаток, весь отряд, залёгший в чистом поле… Если только…